Рождественское утро или Маленький грешник

(Фотоколлаж автора)

Одинокая бабка Устинья праведно жила в хатке-мазанке на окраине села у излучины реки.

Каждый новый день она встречала и провожала с вознесённой к Господу молитвы. В великие церковные праздники молилась с раннего утра до обеда. По-особому отмечала Рождество Христово. С полуночи Устинья уже стояла перед образами, неспешно отводя поклоны Отцу Небесному с благодарением за посланного в мир Сына Своего – Иисуса Христа.

В то Рождественское утро всё начиналось как обычно. По завершении торжественной молитвы, бабка Устинья засеменила в горницу, откуда принесла пузатый глиняный кувшин, доверху наполненный металлическими деньгами одного номинала – десюньчиками. Со своей скромной пенсии в восемнадцать рублей старушка каждый месяц разменивала советскую пятёрку по 10 копеек и складывала в горшечный сосуд.

Аккуратно поставив «копилку» на убранный стол, нарядная старушка присела на лавку у двери, ожидая первых христославов. В ту пору детвора толпами затемно начинала сновать из двора во двор, прославляя Христа. Народ жил небогато, редко кто из хозяев одаривал ребятишек пятачками, разве что по-родственному. В большинстве случаев они получали от одной до трёх копеек. Только бабка Устинья щедро, никого не выделяя, давала по десять копеек.

Бога и детей Устинья любила всей душой. Не было для неё радости большей, чем праздник Рождества. В этот день старушка излучала столько света и тепла, что сердца мальчишек и девчонок невольно становились чище. Уважали они бабку Устинью. Не за деньги – за открытость и доброту. Детишки были частыми желанными гостями в домике бабки Устиньи.

Порывистый ветер, что шальной зверь, завывавший всю ночь в трубе, ближе к рассвету, наконец, угомонился, смолкли пугающие звуки под окном. Обледенелые ветки разросшейся сирени, то, как дикие кошки, царапали по стеклу, то «выдавали» затяжную барабанную дробь, то, замерев на миг, обрушивались звенящими бубенцами.

Воцарившуюся тишину разорвали звонкие детские голоса. С трепетом встречает хозяйка первую ватагу, с затаённым дыханием вслушиваясь в хвалебные оды каждого чтеца. Не меньше внимания она будет уделять второй партии, третьей… пятой… десятой…
 
Светало. Вдруг бабка Устя насторожилась. Провожая за порог очередную группу ребят, в полумраке она заприметила за углом мальчонку лет шести. Низко наклонив голову в нахлобученной на глаза лохматой шапке, он нервно ковырял носком валенка пушистый снег.

- А ты, внучок, почему не заходишь? В такой важный день Христа не прославляешь? – ласково спросила Устинья.

- Это мой брат Мишка, - пояснил самый рослый хлопец, - он ни к кому не заходит.

- Да ты совсем озяб, - подойдя к ребёнку заволновалась старушка, - слёзки – градинки на щёчках застыли. Ты что, маленький, плачешь? Кто тебя так разобидел?  Ну-ка пойдём в хату, не упрямься. Ребятушки без тебя не уйдут.

Отогревая шершавыми руками ладошки малыша, Устинья ненавязчиво вывела его на откровенную беседу.

- Я самый грешный человек, бабушка Устюха, - тяжело вздохнув, всхлипнул мальчик, - не достоин Христа славить. С мамкой нынче поругался, назвал её плохой, кричал – не люблю.

- Так уж не люблю, какая муха тебя укусила?

- Сам не знаю. Я мамку больше всех люблю, – захлебнулся слезами Мишка.

- Что же ты сразу её не обнял, не поцеловал, нужных слов не сказал?

- Она после моей выходки сразу на работу ушла – на ферму. Я боюсь дома один оставаться, когда на улице темно. За братом увязался. Папки у нас нету. Мамка точно меня не простит. И Бог отвернётся.

- Господь Милосердный, Мишутка, он видит и слышит твоё душевное раскаянье. Думаю, уже не сердится. Только не затягивай перед мамкой повиниться. Помни, материнская любовь самая великая. Впредь иди по жизни с оглядкой.

Смысл последних слов Михаил поймёт позже, на век запомнит разговор с бабушкой Устюхой и её коморку с большим домашним «иконостасом», перед которым с потолочного крепления на медной цепочке свисала старинная лампада.

В свете её огонька мальчику на миг показалось, что изображённый на иконе Спаситель пронзительным взором проник в самые глубины его разволновавшегося сердечка, чтобы успокоить и поддержать.    

Повеселев, Мишка прильнул белёсой головой к морщинистой щеке бабки Устюхи и воодушевлённо воскликнул: «Слава Христу! - Добавив тихо - я никогда больше не обижу мамку».

На прощание, впервые отступив от чётких правил, старушка, вместо десяти копеек, насыпала Мишке полный кармашек сверкающих монет. И трижды перекрестив, молвила: «Ступай с миром, малышок. Храни тебя Господь».