Несогласие

… Что-то врезалось в тишину, вспарывая ее откуда-то издалека, с границы замерших, будто исчезнувших из восприятия, звуков…

…Волна, лихорадочно и беспорядочно наносящая режущие удары, рвущая эту немую завесу, пробивая барьер за барьером, надрывалась, прорываясь, откуда-то справа, на пределе сил и возможностей, силясь разорвать неотвратимость надвигающейся реальности, успеть - не дать оставшимся секундам истечь быстрее своих действий.

…Отчаянная неравная схватка со временем и тишиной …

Счет шел на мгновения, и эти мгновения, испуганно сбившись в кучу, оттесняемые в глубину сознания, растерянно и бестолково толпились, уничтожаемые неизбежностью...

Стремление преодолеть безликий барьер тишины было острым, жгучим, неумолимо подстегиваемым временем…

…Что-то толкалось в правое плечо, и силилось заглянуть в глаза...

Немая пелена не пропускала ни звука, ни колебания воздуха…. Безмолвие было повсюду – в голове, в душе, в ушах, в мыслях. И только справа, сквозь нее что-то пыталось прорваться...

…Медленно, как сквозь сон, глаза «проследили» за зовом.… Как-то тупо, по инерции, словно движение это, принужденное к выполнению чужой волей, тянулось откуда-то за невидимую веревочку…

…Ничего внутри не изменилось, движение головы, принудительно поворачиваемой вправо, закончилось, уткнувшись во «что-то»… Оно почему-то закончилось, будто достигнув точки назначения...

…Участок, пробиваемый чьим-то невероятным усилием со стороны, стал меньше. Это чувствовалось по усилившейся вибрации, которая теперь была прямо перед глазами, и уже не рвалась откуда-то сбоку, справа…

…Глаза, безмолвно сопровождая траекторию движения головы, невидяще погрузились во «что-то». «Что-то» лихорадочно усилило нажим, подстегиваемое осознанием неизбежности, не соглашаясь с происходящим, и сопротивляясь ему всей глубиной понимания неумолимо истекавших мгновений между происходящим и будущим.

Этот крохотный, беспомощный отрезок времени, сокращался, таял, съедаемый обступившей его, реальностью.

И только чье-то надрывающееся несогласие ожесточенно и безнадежно сражалось с происходящим и рвалось сквозь неминуемость.

Острое, лихорадочно разрезающее тишину, с каждым мгновением оно становилось все тоньше, все острее, пока не превратилось в едва невидимую, почти исчезнувшую, на надрыве всех – последних сил сопротивления, - пронзительную точку, которую равнодушное безмолвное пространство оторвало от борющегося, замкнув в свои равнодушно-холодные, безразлично высасывающие, жизнь, объятия.

…Тишина замкнулась, и остановившийся взгляд, с повернутой вправо головой, остался недвижим, беззвучен и безучастен.

…Взгляд был замкнут в себе, в тишине, в безмолвии. Его не было. И его обладателя не было. Будто не существовало никогда вовсе…

Равнодушная ухмылка реальности скользнула по оцепеневшему взгляду, и, причмокнув, лениво и откровенно зевнула, широко раскрыв пасть…

…Тишина торжествующе распахнула объятия для восторженного празднования своей победы.

…И в эти распахнутые объятия, раскрытые для принятия закованного в панцирь тишины, бесчувственного существа, надрываясь беззвучным криком, едва успев прошмыгнуть первой, разорвавшись слепящей вспышкой, влетела оторванная тишиной  точка несогласия - последняя, посланная чьим-то, отчаянно сопротивляющимся, сознанием.

…Белая вспышка резанула внутри, распахнув чувства стремительно нарастающему ужасу, испытываемому кем-то, находящемуся прямо перед глазами.

Ужас человека, который осознавал все происходящее, неумолимо надвигающееся с немыслимой скоростью, съедающей последние мгновения до события, свидетелем, и непосредственным участником которого, он сейчас станет, и преодолеть его неизбежность не может...

…Но пытается, превозмогая себя, пытается….

…Ужас этот, перешагнувший уже и несогласие, и сопротивление, и все мыслимые и немыслимые попытки, и прижатый вплотную к отчаянной грани неизбежного, заполнял все вокруг, и глаза, в которых он не оставил почти ничего, кроме себя, больно врезались в механически остановившийся на них, встречный взгляд безучастных глаз….

…В эту тишину и безмолвие.…

…Внутри что-то разорвалось, опахнув такой острой болью, что чужой ужас этот достиг каждой точки души.

И что-то еще, стремительной лавиной, опережая неизбежность, бросилось заполнять внутреннее пространство.

… Звук. Резь в ушах полоснула, едва не выдавив крик боли.

Грохот.Оглушающий, разрезающий тишину, рвущий сознание.

Рёв толпы. Скрежет и визг тормозов. Свист. Крики. Вой паровозной сирены…

… Шум листвы и ветер...

…И, за границей всего этого нагромождения звуков, отлетающие обрывками прошлогодней газеты, клоки уносящейся тишины.

Серой. Безликой. Молчаливой. Невидимой.

…Последнее, на что перевелись глаза – зеленая «морда» с большими фарами глаз. Железная, безразличная. И - ниже – колеса, отсчитывающие сантиметры серых, блестящих рельсов… до встречи

И… толчок…

…Воздух, будто собравшись в один тугой ком, принудительно развернул туловище вполоборота, и, с трудом передвинул мучительно непослушную ногу всего на один шаг вперед.

«И еще один!» – Уперся изо всех сил, воздух...

Двух шагов было уже достаточно.

Внизу, под не слушающимися ногами, над деревянным полотном, размазано прошмыгнула серая преграда рельса….

И воздушная волна, пыльной шваброй клацнув по подолу плаща, качнула мир перед глазами….

Вовнутрь ворвалась еще одна полоса ощущений: осуждение, негодование, местами страх, местами любопытство, где-то даже злорадное равнодушие толпы, которая, собравшись на краях двух перронов, кричала, визжала, свистела, и всеми доступными способами пыталась привлечь к себе внимание человека, переходившего через железнодорожные пути, но, почему-то замершего на середине полотна, прямо перед «носом» надвигающейся и отчаянно воющей электрички…

Со стороны тропинок, спрыгнув с перрона, минуя лестницы, бежали люди, ожесточенно размахивая и жестикулируя руками. Очевидно, те, кто понял, что остановившийся человек их не слышит. Они громко кричали, ругались, и были правы. У них были на то веские основания.

…Стало стыдно. И захотелось исчезнуть куда-нибудь, чтобы скрыться от всего этого нагромождения звуков, эмоций, ощущений, причиной которых, непонятным образом, пришлось стать.

…И, съежившись, она поспешно начала переставлять еще не совсем послушные ноги, старательно уходя прочь.

Шум рвался в уши, заполнял все пространство вокруг, постепенно затихая раздраженным ругательством. И она рискнула даже пару раз оглянуться, - на место происходящего, чтобы попытаться понять – где она, и что произошло…

…Оставалось совсем немного до спасительной тропинки, которая, пересекая два железно-дорожных полотна, уводила дальше, через кусты ивы, на шоссе…

…Стараясь хоть теперь казаться невидимой, до краев переполненная прорвавшимися сквозь барьер тишины, множественными чужими ощущениями, она скрылась, наконец, от настойчивого внимания окружающих, шагнув на тихо зашуршавшую в ответ, тропинку.

…Здесь было значительно тише.

…Кусты заботливо прикрыли ее от множества, осуждающе устремленных в спину, глаз.

Она хотела уйти подальше от шума и «случайного внимания» массы людей, и старательно пыталась избавиться от чувства неловкости, и стыда, - от всего наплыва эмоций, внезапно хлынувших в душу, и разрушивших прежний покой внутри.

Но одно, особенное ощущение, которое замерло перед глазами, и от которого она избавиться не стремилась – это был ужас, застывший в расширившихся глазах водителя электрички, - нарастающий, осознающий чудовищно-безразличную всеядность реальности …

… И только где-то глубоко-глубоко, в омуте этого, заполонившего все, ужаса, - пронизывающим тьму лучиком откровения - светящаяся точка надежды – на какую-то невероятную, несуществующую возможность изменить происходящее, уже предрешенное каким-то злым роком….

…Ужас, рассеиваясь, уносился прочь, растерзанный скоростью, временем, и чьим-то, безнадежно отчаянным, упрямо сопротивляющимся нежеланием и несогласием с неизбежностью...

…И, получалось, как ни крути, что именно этому нежеланию или несогласию неизвестного ей человека, она обязана была жизнью…

…И еще много лет спустя, вспоминая застывшие глаза человека, несогласного стать участником ее смерти, она мысленно извинялась перед ним за что-то, объяснения чему, не знала, благодарила его, и желала обязательно легкого пути.

И, главное, что добавлялось само собой, от души - чтобы никогда больше ему не приходилось принимать за другого, пусть и оглушенного тишиной, решения – суть которого сводилась к необратимым, но, увы, предсказуемым и известным, последствиям.

 

 
Ноябрь-март, 2004-2005 гг. Матросова Елена(Velen)