Безуспешные поиски адмирала Гритстоуна

«Пёс Войны» Джона Клиффорда Брина оставил место поисков и, не дожидаясь утра, лёг на курс в Плимут, потому что преданный друг семьи и старший офицер флота его величества посчитал своим долгом предупредить о страшном происшествии Изабеллу и поддержать её в этот нелёгкий час. «Летучий Голландец» Джона Уоркмана остался дрейфовать на виду у французов, чтобы охранять район от возможного вторжения пиратов и быть на месте в случае обнаружения адмирала. Остальные фрегаты укрылись на ночь в одной из лагун Омори с любезного позволения капитана Пьера Криньона, который объявил всех английских моряков своими гостями на короткий период и до особого распоряжения.

Предосторожность не была излишней, принимая во внимание прискорбные события прошедшего дня, а матросам необходимо отдохнуть, позаботиться о раненых, переварить новую информацию и нахлынувшие чувства, а так же привести в порядок палубы и такелаж для новых рейдов. Этим вечером трактирщики острова не только сорвали куш на выпивке и закуске, но и наслушались интереснейших историй, среди которых лидировала матросская байка о корабле-призраке, коварно похитившем британского королевского ревизора.

Шпионы Самюэля Мортонса донесли до Тендейлза слухи о пленении адмирала лишь к исходу следующего дня, а контрабандисты, состоявшие в союзнических отношениях с бандой Белтропа, передали по системе экстренного тайного оповещения сведения об имевшем место морском сражении немного раньше.

После гибели мановара «Горгона» и её капитана Десмонда Рея Белтропа Питер Ордо на правах первого помощника принял на себя командование пиратским флотом к огромному неудовольствию других именитых джентльменов удачи - Ропфлейка, Рональда Законника и Вильяма Кабестана.

Скоро станет понятно, что отсутствие военной слаженности и неумение подчиняться командам единого центра приводит к катастрофическим последствиям. А пока, Александр Гритстоун находится под впечатлением демонстрации силы древнего, как этот мир, духа Дракона, Ропфлейк, Законник и Кабестан спорят с узурпатором власти на Грей Сэйлз Питером Ордо, а Изабелла Ланкастер Гритстоун заметно нервничает, выслушивая доклад Джона Клиффорда Брина об обстоятельствах исчезновения её возлюбленного мужа.

- Милорд продумал всё до мелочей: и нейтралитет французов, и расстановку наших сил, и собственное появление из засады, и даже возможное нападение пиратских кораблей. Единственное обстоятельство, которое невозможно было учесть, это таинственное судно, появившееся из ниоткуда и канувшее в никуда, как force majeure. 

Искренний в своём неведении относительно планов адмирала Брин рассказал всё, что было ему известно. Во время его взволнованного доклада Изабелла не проронила ни слова. Шёлковый носовой платок, который рыжеволосая красавица то и дело перекладывала из одной руки в другую, единственный выдавал её крайнее волнение. Со стороны казалось, что молодая женщина вот-вот разрыдается, упадёт на колени, заламывая руки и умоляя о милости божией, как, собственно, и полагалось поступать жёнам пропавших моряков в подобной ситуации. Но непривычно бледная Изабелла продолжала неподвижно сидеть, устремив свой взор куда-то вдаль мимо плеча Джона Клиффорда.

Это не было актом равнодушия, не стоит подозревать в таком грехе честную и любящую жену. Потомственная британская дворянка умела владеть своими чувствами, но не воспитание стало причиной такой ледяной сдержанности. Ночью она испытала нечто необъяснимое, что теперь приобретало вполне осязаемую форму.

Конечно, это был сон. Но Изабелла даже под страхом пыток инквизиторов не смогла бы объяснить причину и суть пригрезившихся видений. Будучи здоровой, физически и ментально, миссис Гритстоун спала крепко и редко помнила ночные сновидения. К тому же, вечером она почувствовала недомогание, вызванное хлопотами по дому и усталостью, как она сама решила. Горничная по просьбе хозяйки принесла в спальню стакан разбавленной Мадейры и дождалась, пока госпожа выпила вино и уснула.

В промежутке между прощальными словами на добрую ночь и утренним тревожным пробуждением с приходом в дом губернатора Брина Изабелла путешествовала по морям и океанам восточного и западного полушарий с такой невероятной достоверностью, что могла бы присягнуть на библии о реальности происходящего, если бы не боялась кары небесной.

«В 1601 году на Острова пряностей отправилась первая английская экспедиция под руководством приватира Джеймса Ланкастера. Мореплаватель достиг поставленных целей: провел несколько торговых сделок и открыл факторию в Бантаме, а после возвращения получил звание рыцаря. Освоение заморских территорий сулило неслыханные барыши, и сэр Ланкастер с благословением королевы Елизаветы вместе с женой и маленькой дочкой перебрался в колониальные владения английской короны, чтобы стать одним из совладельцев Ост-Индской компании. Первоначально компания имела 125 акционеров и капитал в 72 тысячи фунтов стерлингов. Компания управлялась губернатором и советом директоров, который был ответственен перед собранием акционеров. Коммерческая компания вскоре приобрела правительственные и военные функции». 

Спящее сознание силилось подсказать Изабелле, что сама она не может помнить о таких событиях и чужих деяниях, но сон неумолимо затянул её в бездонный водоворот, как будто навязанный кем-то извне.

«Налаживание торговли велось привычными для того времени и тех обстоятельств методами. Англичане, так же как голландцы, французы и португальцы, привозили в регион свои товары и пытались обменивать их на продукцию местных производителей, пользующуюся повышенным спросом в Европе. Но, например, английское сукно и португальская шерсть не требуются в жарком климате, а индийские и турецкие купцы имеют свои каналы сбыта шёлковых тканей, пряностей и прочих ценных товаров без дополнительных посредников.

У представителей королевской фирмы было несколько подходов к вхождению на восточные рынки. Самыми популярными были завоевание территории, конкуренция с другими странами за счет более выгодных условий и установление монополии на торговлю. Ост-индская компания как государство в государстве обложило данью стратегическую торговлю в бассейне Индийского океана, и большинство частных предпринимателей ушло в бизнес контрабандистов. Даже на регулярных судах торгового флота моряки и частники умудрялись прятать от таможенных пошлин значительную часть самых ценных предметов сбыта в недоступных для осмотра местах.

Тогда европейцы, не смотря на свою цивилизованность по сравнению со странами третьего мира, стали грабить корабли других держав и совершать разбойничьи налёты на береговые поселения местных контрабандистов. Колониальные захваты и ведение боевых действий без объявления войны получили широкое распространение в правовом поле политики европейских монарших дворов. Государство разрешило Ост-индской компании вести переговоры и заключать союзы с местными правителями, чеканить собственную монету, строить фортификационные сооружения и вести войны.

В конце концов, в 1609 году, когда был заключен двенадцатилетний мир между Голландией и Испанией, в распоряжении одноимённой Ост-Индской компании была часть Молуккских островов, хотя доминировали там испанцы и португальцы. Вместе с влиянием на вышеперечисленные территории голландцы получили право на монопольную торговлю с ними, а значит, мускатный орех и гвоздику.

Это было время относительного затишья, когда европейская знать наслаждалась жизнью в своих колониальных дворцах эпохи расцвета мусульманской архитектуры в индийских провинциях в окружении темнокожих рабов и азиатских слуг. Но общество, построенное на страхе и неравенстве, не является прочным столпом государства. Бунты вспыхивали то тут, то там, и европейцы подавляли восстания с неизменной жестокостью. В этом испанцы, голландцы, португальцы, французы и англичане были единодушны, не смотря на межнациональные разногласия в вопросах формирования и охраны торговых путей.

За благообразной вывеской колониальной экспансии и христианского просвещения цвет европейских наций не замечал жестокой резни и расстрелов населения, которое всего-навсего хотело иметь свой собственный порядок и достаток, и нормальный уровень жизни, а ещё пыталось сохранить самобытность культуры и верования.

Единственным препятствием для продвижения европейцев вглубь нещадно эксплуатируемого континента была дикая природа. Непроходимые джунгли и обилие в них опасных зверей, высочайшие горы и глубочайшие водные потоки превратились в крепости и убежища местных народов и их богов.

Потайная тропа ведёт путника через густой тропический лес, начинающийся сразу за плетёным забором небольшого, разорённого португальцами поселения контрабандистов. Последний оставшийся в живых - отшельник, садху, - обречён своим божеством на вечную память о том дне, когда он очнулся после тяжёлого ранения португальским копьём и увидел убитыми дочь Лалу, младенца-внука и ещё полсотни родных или близких людей. Тогда, теряя сознание от любого резкого движения, он перетянул обрывком ткани сквозную рану у ключицы и несколько долгих дней сооружал беспрецедентно огромный погребальный костёр посреди деревни.

Когда дым костра донёс запах сжигаемой плоти до глубокой расселины в гранитной скале, оттуда поднялся зелёный туман и тонкой струйкой дотянулся до раны обессилевшего жреца, даруя облегчение от боли и снимая жар. Повинуясь внутреннему зову, старик, моментально забывший своё имя, поднялся и пошёл по тропе контрабандистов к тайнику в горах.   

Простые смертные его клана используют пещеры и гроты, расположенные у подножия горы, как естественные укрытия от врагов. От рассвета до заката брёл путник, чтобы добраться до сокровищницы. Там он напился воды из горного ручья и устроился на ночлег в полном изнеможении тела и духа. То и дело вздрагивая от лихорадки, садху впал в тревожный сон, если так можно назвать забытье раненого и истощённого человека. Зелёный туман сгустился вокруг отшельника, исцеляя плоть и душу ради великой цели отмщения.

Рано утром взбодрившийся путник открыл глаза и увидел большую змею, свернувшуюся кольцами у его ног. Он понял знак и поднялся, чтобы последовать за рептилией. В отличие от первой части пути, проложенной людьми, его продолжение было звериной тропой, куда до сей поры не ступала нога человека.

Если бы вынужденный отшельник мог следить за временем, то он заметил бы, что находился в пути на тропе от знакомой пещеры до убежища духа ровно три дня и три ночи. Но время для садху потеряло всякое значение, глаза приобрели невероятную зоркость, луна ночами светила едва ли не так же ярко, как дневное солнце, ноги не чувствовали остроты камней под вековыми мхами, тело не просило ни еды, ни питья.

Коварные джунгли, которые заплетают ветвями и разрушают корнями рукотворные сооружения на следующий же день, как создатели их покинули, жили своей привычной жизнью вокруг тропы, не прикасаясь к дорожным камням. Змей размеренно скользил в зелёном коридоре, предоставляя человеку возможность поспевать за ним без спешки.

Сумерки не бывают долгими в тропических широтах. Ночная тьма обрушивается на землю внезапно и окутывает природу чёрной мгой, непрозрачной для человеческого зрения. Однако со дня пережитой безжалостной резни наш путник утратил некоторые привычные людям черты и приобрёл качественно новые.

Садху скорее почувствовал, чем увидел, цель своего изнурительного путешествия. Теперь он стоял на твёрдой, почти идеально гладкой гранитной поверхности, ещё излучающей тепло впитанных за день солнечных лучей. Джунгли остались позади, а перед ним далеко вперёд простиралась плоскость вершины столовой горы, лишённая растительности. Край каменного гиганта был подсвечен снизу жёлтой восходящей луной, змей приостановился и поднял голову, чтобы дать человеку сориентироваться, и путник уверенно продолжал идти на восток всю ночь.

Если вы когда-либо встречали рассвет в горах, то имеете представление, какое это красивое и завораживающее зрелище. Луна сместилась к югу и побледнела. Ночной мрак тоже сместился и сгустился над головой и за спиной. Противоположный край вершины столовой горы приблизился настолько, что ниже виден горизонт, уже подсвеченный алым заревом. Ещё немного и солнце вырвется на поверхность из ночного плена, разольёт свет и тепло на продрогшую землю, наполнит сердце путника надеждой, а душу покоем.

Внезапно змея, всё время двигавшаяся перед отшельником, как в землю провалилась. В предрассветном сумраке сложно было разглядеть искусно замаскированный переход в храм. За небольшим гранитным уступом естественного происхождения начинались ступени гранитной  лестницы, ведущей вниз в толщу скалы. По ним почти в кромешной темноте, наощупь, нужно было пройти совсем немного, примерно сто двадцать шагов по спирали, и снова впереди замаячил свет в округлом проёме.

Терпеливый садху осторожно пересёк границу света и тени и оказался на просторной открытой в сторону восходящего солнца скальной гранитной площадке. Проводник-рептилия свернулся кольцами у подножия отвесной чёрной стены направо от храмовой «двери», демонстрируя путешественнику конец пути. Человек повернулся спиной к солнцу и оказался лицом к лицу перед огромным барельефом Дракона. Изваяние не было похоже на каменное, оно дышало и вибрировало, и приглашало подойти ближе к жертвенной плите.

- Ты всё сделал правильно, - услышал путник очень низкий и густой голос прямо у себя в сознании. – Бог европейцев требует от них жертвоприношений, маскируя свою алчность религиозным миссионерством. Предав тела близких погребальному огню, ты защитил их свободные души от рабства. Этим же поступком ты привлёк моё внимание к твоей боли. Хочешь ли ты стать жрецом Великого Дракона и помогать живым и мёртвым моим именем?

Онемевший от восхищения садху едва заметно кивнул, но духу было достаточно лёгкого колебания воздуха. Ему не требовались дополнительные жертвы от этого израненного и измученного человека. Дракон уложил отшельника спиной на жертвенник и велел нанести острым краем осколка гранитной скалы линии иероглифа на груди прямо над сердцем.

Другой жрец Дракона уже мчался на всех парусах восстанавливать справедливость в трёх мировых океанах. Ему позволено помнить своё имя ради сохранения родовой памяти и передачи важной информации. Человеческая жизнь слишком коротка по сравнению с божественным противостоянием идеологий, длиной в целую вечность».
 
Брин продолжал говорить слова утешения, перечислял планы поисковых операций и варианты спасательных, а Изабелла уже твёрдо знала, что Александр жив. Какой-то внутренний (или внешний?) голос упрямо твердил, что нужно подождать, но ни в коем случае не произносить слова надежды вслух, чтобы не вспугнуть удачу.

Служанка с подносом, появившаяся в приёмной зале дворца, вывела госпожу из состояния оцепенения. Изабелла изящно поблагодарила губернатора Хайрока за проявленную заботу и пригласила присоединиться к завтраку. Джон Клиффорд знал, что другой Джон с первыми рассветными лучами уже прочёсывает морскую акваторию в поисках любых следов пропавшего адмирала, и охотно принял приглашение.

После трапезы и довольно продолжительных раздумий Изабелла приняла решение остаться дома в ближайшие два-три дня. Ночные видения настойчиво будоражили сознание адмиральши и удерживали от активных действий. Миссис Гритстоун объявила о своём решении Брину, а он покорно согласился и откланялся.