Старый сад

— Причинами поражения Наполеона в Отечественной войне тысяча восемьсот двенадцатого года стали всенародное участие, героизм русских солдат, полководческий талант Кутузова и, конечно же, суровые климатические условия нашей страны.

Николай Григорьевич поправил очки и посмотрел на класс из-под кустистых седых бровей. Сидя на стуле за учительским столом, он прекрасно видел всех учеников. 8 «Д» тихо писал конспект под диктовку.

Школьный звонок грохотом пронёсся по коридорам, ознаменовав конец урока. Николай Григорьевич медленно поднялся со стула и размял спину.
— Итак, дети, сдаём тетради. Я проверю, как вы записали конспект. На дом вам параграф девять. Прочитать и пересказать.

Зелёные тетради одна за другой легли на стол, и кабинет опустел. Старый учитель поднял стопку и вышел в тёмный коридор. По лестнице он поднялся в учительскую этажом выше.

В ней никого не было. Из зашторенных окон тускло светил бледный осенний свет, кидая серые блики на шкафы с тетрадями.

Учитель положил стопку на один из столов и присел на обитый тканью стул. От быстрого подъёма по лестнице сбилось дыхание и заломило в спине.
В дверях появился молодой мужчина в коричневом свитере. Николай Григорьевич взглянул в его сторону.

— Александр Анатольевич, — узнал он учителя обществознания. — Как у вас продвигаются дела?

Александр держал в руках одноразовый стакан с горячим кофе. Над ним вились струйки пара, и аромат кофе заполнял учительскую.

На вопрос Николая молодой учитель лишь пожал плечами.

— Да как обычно, вроде бы. — Он сел рядом. — А у вас как?

— Что-то не ладится, — признался старый учитель и склонился над стопкой тетрадей.

— В каком смысле?

Николай Григорьевич поднял взгляд уставших глаз.

— Староват я стал. Сердце болит. И всё что-то изнутри гложет… Как будто чего-то вспомнить не могу. Странновато.

Александр Анатольевич усмехнулся и отпил кофе. Горячий напиток обжёг ему язык.

— Вы ещё всех нас переживёте!

Николай молча улыбнулся и посмотрел в окно. Промозглый осенний ветер гнул чёрные ветви деревьев. Ярко-оранжевые листья вычурно смотрелись на фоне серого неба. По подоконнику громко колотила морось.

— Если бы, — тихо произнёс учитель истории, но Александр Анатольевич его не расслышал.

На улице уже стемнело, когда Николай вошёл в свою тесную и пустошную квартирку в восьмом часу вечера. Дождь на улице разошёлся и отчаянно бил по окнам.

Николай Григорьевич быстро вскипятил чайник и при свете тусклой лампы принялся разбирать корявый почерк восьмиклассников. Горячий чай согревал, но не бодрил. Уставшие глаза, забранные стёклами очков, слипались ото сна, и учитель едва мог их разомкнуть.

Он поднял взгляд на настенные часы. Ровный жёлтый свет настольной лампы позволял увидеть, что их стрелки находились возле полуночи. Николай Григорьевич успел проверить лишь половину тетрадей.

Со вздохом он снова приступил за работу, но усталость окончательно им завладела. Красная ручка выпала из рук и покатилась по столу, и старый учитель, прикрыв глаза, громко засопел.

Сон предстал перед ним во всей своей ослепительной яркости. Над головой раскинулось бездонное лазурное небо. Обжигающе яркие лучи солнца золотом скользили по сочной изумрудной листве.

Николай Григорьевич как будто бы помолодел. Ему казалось, что он находится в глубоком детстве

Тропинка среди зелени вывела его к уютному домику. Одноэтажный, выкрашенный в белый цвет, с деревянным крыльцом и красной крышей — он был абсолютно обычным и ни чем не примечательным, но сердце бешено стучало при одном только его виде. Стёкла окон блестели в солнечных лучах.

Вокруг пахло зрелыми яблоками. Николай слышал шуршание ветра в листве, переливные песни птиц.

Он сразу вспомнил это место — его родительский дом, где он жил много-много лет назад. Как же он давно здесь не был!

Из дома выскочила маленькая девочка лет трёх, так похожая на него. Алый сарафан на ней как будто горел на солнце. Со смехом она пронеслась мимо и нырнула в заросли сада. Николай помчался за ней, но никак не мог её догнать.

До него долетал лишь заливистый и радостный смех, а где-то впереди, посреди буйной зелени мелькала алая ткань.

Старый учитель вдруг проснулся. Сонный взгляд остановился на тетрадках. В какой-то прострации Николай Григорьевич посмотрел на часы. Полвторого ночи. Ему так и не удалось проверить тетради.

На следующий день старый учитель никак не мог придти в себя.

В классе стоял полумрак, и от этого пришлось включить свет. Желтоватые лампочки неприятно жгли уставшие глаза, под которыми набухли синеватые мешки.

Николай Григорьевич сонным взглядом обошёл класс. Голова неприятно ныла, и учитель придерживал лоб рукой. 8 «Д» сидел тихо, как и вчера. Лишь с задних, недоступных взору старого учителя парт доносились приглушённые голоса.

— Дети, к сожалению, я не успел проверить ваши конспекты, — признался Николай Григорьевич. — Но обязательно проверю их к следующему уроку. А пока…

Он поднялся со стула, и его слова резко оборвались.

Дверь в кабинет была широко открыта, и учитель чётко услышал, как мимо протопали детские ножки, а в школьной тишине разлился детский смех. Боковым зрением он увидел промелькнувшее мимо красное пятно и обернулся.

Долгим взглядом учитель изучал кусочек коридора, видимый из открытой двери, но кроме зелёной краски на стенах ничего там не видел. Класс внимательно следил за его действиями.

— С вами всё хорошо, Николай Григорьевич? — поинтересовалась белокурая девочка с передней парты.

Старый учитель промолчал и медленно подошёл к двери. Крайне осторожно он выглянул в коридор и прислушался.

Никого. Только зелёные стены и жёлтый пол. Из других кабинетов доносились приглушённые голоса учителей. Но никого, похожего на маленькую девочку в красном сарафане, здесь не было, и быть не могло.
Николай Григорьевич вернулся к стулу и сел на него. Платком в руках он вытер капли пота с морщинистого лба.

— Ничего страшного, — поспешил он с ответом и улыбнулся через силу. — Просто вдруг стало нехорошо.

Сегодня Николай освободился пораньше и был дома уже в четыре часа дня. Тусклый свет сочился через намокшее стекло, разливаясь по комнатке. По подоконнику продолжал скрестись дождь. Ветер прибил на него листок ярко-ржавого цвета и трепал его об окно.

Николай Григорьевич, едва успев снять пальто и разуться, кинулся к высокому длинному шкафу с ящиками, что стоял возле окна. То, что он искал, должно было находиться в самом нижнем ящике.

Старый учитель осторожно присел и выдвинул его. Красная обложка старого фотоальбома, казалось, сияла в лёгком полумраке. Трясущимися руками Николай поднял его и раскрыл на первой странице.

В глаза мгновенно бросилось выцветшее черно-белое фото. Маленькие мальчик и девочка.

Николай Григорьевич узнал обоих: мальчиком был он сам, а девочка знакома ему из сна. Но как бы ни старался, он не мог вспомнить её. В раздумьях учитель сел на кровать и долго смотрел на фотографию. Когда он в последний раз открывал этот альбом? Настолько давно, что сам уже забыл.

Николай отложил фотоальбом в сторону и тяжело вздохнул. В разум проникли смутные воспоминания далёких дней.

Маленькая девочка в алом сарафане скачет по благоухающему летнему саду. Она его сестра. Они рождены вместе, но что-то разлучило их. Вот только что?

Как бы ни напрягал память старый учитель, ничего больше он вспомнить не смог. Эти деньки давным-давно исчезли в бесконечности лет. Однако Николай Григорьевич всё же знал, что может помочь ему вспомнить.

Промозглым субботним утром старый учитель встал пораньше и тут же начал собираться. Сегодня был выходной, но спешил он не в школу.
Николай вышел из дома около восьми утра и быстрым шагом направился в сторону автобусной остановки.

Дождя не было, но в воздухе витала сырость. Края улиц укрывал белёсый призрачный туман, а над головою раскинулась невзрачная чаша серого неба.

Спустя полтора часа автобус довёз учителя до пункта назначения. Николай сошёл в обветшалой деревеньке и пошагал по грунтовой дороге, не просохшей после дождей.

Он оборачивался по сторонам, и в его памяти всплывали картинки из далёкого детства. Здесь почти ничего не изменилось. Всё те же дома, только слегка постаревшие, и люди в них давно другие.

Старый учитель побрёл дальше и вдруг остановился.

Он увидел покосившийся деревянный забор. Сейчас на нём отсутствовала краска, а ведь когда-то он был белым. За давно завалившийся калиткой начинался давно заброшенный и заросший сорняками сад. В туманной дымке чернели его скрюченные, точно пальцы старика, ветви. Землю устилала палая коричневая листва.

В сердце Николая Григорьевича что-то ёкнуло, и он медленно ступил за калитку.

Тропинка, ведущая к дому, нашлась не сразу. Теперь она поросла усохшей травой. Ветер и люди занесли сюда мусор и мёртвую листву.

Словно в трансе, Николай пошёл вперёд.

Вокруг царила мёртвая тишина. Только под ногами громко шуршали листья, и лёгкий ветерок гудел в омертвевших деревьях. В нос ударил запах сырости и перегноя.

Когда Николай Григорьевич вышел к дому, его сердце, как и во сне, учащённо забилось. Деревянные стены, некогда белые, давно выцвели. Оконные стёкла разбились и помутнели. Ничто уже в них не блестело. Красная крыша стала чёрной. Крыльцо подгнило. Некоторые ступени провалились.

Старый учитель поспешил к расшатанной деревянной двери. Доски скрипнули под его ногами, и он оказался в доме. Здесь было пусто. За долгие годы все вещи давно вынесли. От старых досок пахло затхлостью и пылью.

В нерешительности Николай Григорьевич остановился в прихожей и вслушался в тишину этого мёртвого, давно забытого места. Он будто бы уловил голоса далёкого прошлого. Перед ним неосязаемым призраком пролетело раннее детство, и он сразу же всё вспомнил.

Нина. Так звали его сестру, ту девочку в красном сарафане. Она умерла тогда же, много лет тому назад — утонула в речке, что неподалёку. Вот что разлучило их, и вот что вынудило родителей покинуть это уютное место.

Николай стоял посреди покинутого дома. Там, где когда-то умерло его детство. Он всё никак не мог понять — как он мог забыть?

Сзади раздались детские шажочки и чьё-то сопение. Николай Григорьевич медленно обернулся и увидел Нину. Всё в том же красном сарафанчике, она смотрела на него снизу вверх детскими глазками.

— Я так соскучилась по тебе, — проговорила девочка.

Старый учитель присел рядом. Опухшие глаза набрякли слезами.

— Я тоже… я тоже, — едва смог выдавить он.

— Ты ведь больше никуда не уйдёшь? — Нина посмотрела на него, надув губки.

Николай покрутил головой.

— Я никогда больше тебя не брошу.

Девочка улыбнулась и протянула ему маленькую бледную ручонку. Старый учитель крепко сжал её и почувствовал, как сам помолодел. Его уставшее от жизни тело наполнилось лёгкостью, и казалось, что стоит ему захотеть, и он взлетит в серое осеннее небо…

Николая Григорьевича нашли только через четыре дня. Это сделали подростки, пробравшиеся в заброшенный дом. Сначала они перепугались, но затем вызвали скорую помощь.

Врачи быстро диагностировали смерть от сердечного приступа. Конечно же, никто уже не мог помочь старому учителю. Его тело погрузили в машину и увезли из сырого невзрачного дома навсегда.

Как только дом опустел, в тишине разлился детский хохот. Две пары детских ножек топали по гнилому полу. Маленькие мальчик и девочка, похожие друг на друга, как две капли воды, выскочили на улицу и побежали по заросшей тропинке. Мальчик был одет в голубые шортики и рубашку, а девочка — в красный сарафан.

Они быстро скрылись среди чёрных деревьев, и их тонкие голоски растворились в октябрьском тумане.

Старый, давно умерший сад снова хранил своё молчание.