Глава 30. Церковь Благовещения

     Наша Унорожская церковь Благовещения, что в километре от моей деревни, уже не раз упоминалась в моей повести, и вполне заслуживает более подробного рассказа.

    В последние годы древнее городище села Унорож приобрело всероссийскую известность благодаря раскопкам, которые ведёт здесь уже не первое лето Костромская археологическая экспедиция. По найденным уникальным артефактам археологи определили, что уже более двух тысяч лет назад здесь жили люди.

    Когда пытаешься заглянуть в глубь веков и представить родные с детства места, дух захватывает. Сколько же всего испытала наша унорожская земля! В далёком прошлом содрогалась она от княжеских распрей, когда шла борьба за земли Галича, Москвы. Не раз проходили нашу округу огнём и мечом татарские орды. Название деревни Завал, в которой стоит родительский дом, – память о тех жестоких временах…

    Уже в начале второго тысячелетия на естественной возвышенности в пойме рек Вёксы и Тойги возник мужской Благовещенский монастырь с деревянной церковью. Монастырь принадлежал русским митрополитам, позже – патриархам. До 1749 года Унорож был в подчинении святейшего Синода.

     Среди послушников Унорожского Благовещенского монастыря был двенадцатилетний мальчик Иона из села Одноушева из-под Солигалича. Он был пострижен в иноки в 1401 году, а в 1448-м стал первым Митрополитом Московским и всея Руси. Иона – один из почитаемых святителей Русской Православной Церкви, имя его четырежды упоминается в православном календаре. Он много способствовал примирению галичских князей с московскими в их междоусобной войне, первый высказал мысль о единстве Московского государства и всячески проводил её в жизнь.

     Монастырь в конце ХУШ века был закрыт, а деревянная церковь в 1814 году заменена на каменную, в правой части которой есть придел в память святителя Ионы.
     Окрестные холмы и реки хранят дела давно минувших дней. В детстве, в юности наша округа казалась мне нетронутой глубинкой, да, пожалуй, таковой в пятидесятые годы она и была. Но добралась цивилизация и до наших девственных мест. Кинжально рассекли окрестные леса трассы федерального шоссе и магистрального газопровода, над которым то и дело грохочут ведомственные вертолёты. Всего лишь семь часов надо, чтобы на машине добраться от Москвы до Унорожа…

      На фотографии тридцатых годов унорожская церковь стоит с колоколами. Когда я ещё дошкольником стал бывать в храме, от колоколов оставались только балки, на которых они висели, а по разрушенной винтовой лестнице можно было подняться лишь до середины колокольни.

       В стенах храма размещалось колхозное зернохранилище, а мама была кладовщицей. Во всех помещениях с осени до весны были насыпаны огромные вороха зерна. Здесь, под железной крышей и за коваными дверьми колхозный урожай был надёжно защищен и от непогоды, и от любых лиходеев. А я имел полную возможность лазить везде, беспрепятственно, заглядывая в самые потаённые уголки.
   
       Никаких секретов в церкви, конечно, давно уже не было. Те, кто её когда-то разоряли, поработали добросовестно. Болтались и скрипели на ржавых петлях железные дверки пустых сейфов, вделанных в стены. Виднелись кое-где следы долбёжки.  Даже отдушины, ведущие с улицы в низкое подпольное пространство, кем-то были расширены.  Некоторые смельчаки из ребятни туда   лазили, несмотря на слухи, что под полом стоят гробы с покойниками.

     В небольшой комнате при боковом, скорее всего, служебном входе среди остатков полуразбитой мебели я обнаружил кусок золотой парчи, видимо, от облачения священника. Это были жалкие остатки следов прошлого, чудом сохранившиеся в этих стенах.

     От главного украшения любой церкви – иконостаса сохранилась только деревянная конструкция со следами икон. Нанесённые без всякой грунтовки краски на них со временем свернулись и осыпались, обнажив голые доски. Но в глубине церковного пространства сохранялось то, что меня интересовало в церкви больше всего. Это - роспись, которой были покрыты стены от пола до потолка.

          До сих пор помню таинственный запах старой штукатурки, исходящий от стен.  Свет проникал сквозь полузабитые досками и забранные железными решётками окна. В боковых помещениях без окон было особенно сумрачно. Но здесь-то на стенах и были самые впечатляющие картины. Их непонятность у меня, шестилетнего мальчишки, только усиливало жуткое чувство, с которым я их рассматривал. Вот старик занёс нож над горлом лежащего связанного юноши. Вот некто в колючем венце с трагическим лицом, сгибаясь, несёт на себе огромный крест сквозь ряды злобных воинов с копьями… Особенно страшно было заходить в закуток, где на потолке был изображён гибнущий в языках пламени старик, протягивающий кверху руки в мольбе. Мне разъяснили, что это - мучающийся в аду грешник…

         Уже взрослым, листая альбомы с иллюстрациями к Библии, я узнавал в них картины, которые видел на стенах нашего храма. Доморощенный художник просто скопировал их с произведений известных иллюстраторов Гюстава Доре и Юлиуса Шнорра.

      Любопытная история связана у меня с церковным приделом в честь Ионы. В приделе к стене была приколочена огромная, примерно метр на полтора прекрасно выписанная и сохранившаяся, наверное, из-за своей величины икона. Христос Вседержитель на ней восседал на престоле - с жезлом, в одеждах, украшенных драгоценными каменьями. С детства особенно врезался в память поразительный голубой цвет неба с ангелочками, летающими вокруг престола…

       Прошёл не один десяток лет, в церкви уже и зерносклада не было, да и сам колхоз заканчивал своё существование. Приезжая в село, я частенько заходил в храм, пришедший в окончательное запустение. Ходил по знакомым, распахнутым теперь всем ветрам залам, с грустью вспоминая детские годы. Сырость уже сильно подпортила настенную живопись, пол покрывал толстый слой голубиного помёта…

     Не знаю, что меня побудило в одно из посещений копнуть этот пыльный слой. И вдруг из образовавшийся лунки на меня глянул неотразимо голубой цвет, сразу воскресивший воспоминания о чудесной иконе, висевшей когда-то в приделе. Найдя какую-то щепку, я принялся лихорадочно раскапывать дальше. И чем больше расширял раскоп, тем яснее становилось - под слоем помёта погребена та самая запомнившаяся с детства икона…

        С трудом выволок тяжеленную икону из-под многолетних напластований, вытащил из церкви и протёр пучком травы. Отметил, что живопись, выполненная на толстой доске, на капитальной грунтовке ничуть не пострадала. И решил, что икону надо спасать.

       Захватив из дома садовую тележку, погрузил на неё свою находку и привёз к себе в деревню. Здесь мокрой ватой уже начисто осторожно протёр каждый квадратный сантиметр иконы, и она явилась передо мной почти как новая. Только по краям немного портили её две дырки от гвоздей.

      Но что было делать дальше с этим сокровищем – я не знал. Пристроить икону, размерами с дверь, в избе было нереально. В конце концов, прислонил её к стене в чулане, завесил покрывалом, и так она простояла года два. Потом икона перекочевала на поветь, становясь всё более лишней в домашнем хозяйстве.

      В то лето я решил капитально отремонтировать наш стареющий с каждым годом дом, подвести под него бетонную ленту. Нанял мастеров, которые довольно быстро выполнили эту работу за обговоренную сумму. Деньги у меня были накоплены, и проблем с оплатой не возникло.

     Уже после окончания ремонта я по какой-то надобности приехал в Галич и, проходя мимо антикварного магазина, вдруг подумал: а почему бы не попробовать продать икону? Зашёл в магазин, рассказал о раритете. Икона вызвала живой интерес. Один из присутствовавших отрекомендовался сотрудником известного московского музея. Не откладывая дела, мы сели с ним в машину и приехали в мою деревню осматривать икону. Она музейщика, настолько впечатлила, что он сразу заплатил на неё деньги. Сумма составила ровно четверть моих затрат на ремонт дома.
       Забирать икону покупатели приехали из Галича через пару дней. Тщательно упаковали её в картон, переложили сеном и закрепили верёвками на верхнем багажнике «Газели». И когда машина скрылась за поворотом, я облегчённо почувствовал, что сделано два дела – икона, наконец-то, оказалась в нужных руках, а заодно и   пополнился мой бюджет.

     Вот так, случайно или нет наша церковь Благовещения, в которой венчалась моя мама, помогла мне в моих житейских делах.

      Как памятник архитектуры церковь, очевидно, особой ценности не представляет. Она построена в типичном для Костромского края духе классицизма. Но храм, в котором начинал свой путь святитель Иона, наверное, заслуживал восстановления. Мама мне рассказывала, что приезжали даже какие-то специалисты из Москвы и обследовали здание. Но закончилось это ничем. Думаю, дело было не только в том, что требовался слишком серьёзный и затратный ремонт.  Едва ли был смысл епархии в такой малонаселённой округе, как наша, содержать церковь.

Сегодня в здании рухнули даже стены и только колокольня с крестом всё еще царит над округой. Но в сохранившемся помещении ежегодно 28 июня - в День святителя Ионы, приезжий священник служит молебен.

…Уже не первый год всё никак не соберусь побывать в том московском музее, для которого, надеюсь, и была закуплена моя икона. Интересно было бы поглядеть на неё отреставрированную, во всей первозданной красе.


   Назад к Главе 29:
http://www.proza.ru/2018/11/21/1204

   Далее к Главе 31:
http://www.proza.ru/2018/11/21/1208