Старик

Два дня Шнурок отсыпался, ел, рассказывал сокамерникам разные забавные истории, потом водили его на допросы, и он всё сетовал, что столько то понаписали на него из-за пустяка, потом увезли старика из КПЗ в следственный изолятор, а через пару месяцев и осудили – дали два года «cтрогача».
… В один из ненастных дней Шнурка привезли в знакомую ему колонию – здесь он отбывал свой предыдущий срок. В этапной комнате ему не сиделось, и вот подфартило – достаточно быстро перевели его в отряд – в тот же где он и отбывал свой предыдущий срок. Здесь Шнурок с интересом узнавал, кто освободился недавно из его знакомых, а кто снова сейчас, как и он – приехал в зону. Все эти впечатления, накладываясь одно на одно, как то отвлекали от собственной судьбы, и вспоминая то рабочее общежитие, где он жил в последнее время, Шнурок старался себя ободрить, мол, что я там оставил – тут то все его знают и помнят.
К слову сказать в лагерной жизни Шнурок был незаменим. Те его качества – коммуникабельность, уверенность, доброжелательность – которые на воле оставались как бы и им самим позабытые, ибо всегда он устраивался работать то сторожем, то на какие то немноголюдные участки работы – здесь на зоне, просыпались будто в нём, и давали столько энергии ему, что он сам себе порой дивился. Шнурок был надёжным, и это позволяло зэкам обращаться к нему с разными просьбами, по обмену – то костюм установленного образца поменять надо было на чай, то сапоги найти – тоже в обмен на чай. В зоне чай – всегда даёт такую возможность найти необходимую вещь. И Шнурок не ленился, рыскал по секторам, находил нужные обмены, торговался, убеждая в своей цене, и при этом в даре убеждения ему позавидовал бы любой менеджер с воли.
В этот вечер Шнурку не повезло – попытался он пройти после отбоя вместе с завхозами отрядов в свой сектор, и едва успел – и только в своём отряде отдав костюм – получив свою заварку чая за свою работу, облегчённо перевёл он дыхание, вспоминая с азартом, как чуть было его не задержали режимники, когда он проходил возле контрольной вахты. Выручило, что один знал его, и только махнул рукой, иди, мол, старик, не мозоль глаза…
Вот так изо дня в день и жил старик, которого прозвали Шнурком, за его неугомонность, он и впрямь был вот таким «шнурком» связывающим лагерную жизнь… Связывающим свою лагерную жизнь своей беготнёй, своей отзывчивостью, не понимая, может доконца, того, что и эта жизнь, в которой он чувствовал себя как рыба в воде, которая стала давно ему привычной, что может и эта лагерная жизнь давно так его повязала, что не вырваться уже ему теперь никогда от этих её цепких правил, от этих её условностей, превративших его, обычного в общем то человека, в этакого жителя колонии, без которой уже не мог наверное, не мог и прожить наверное, как это бы не звучало странным, и для самого Шнурка…
Мир давно припас это место – колонию – для Шнурка, и был ли мир несправедлив к этому человеку, всегда знающему, что сидит то он в общем то за дело, за совершённые им преступления.