Зов любви

Из Сборника "Романески. Полины от А до Я"

Под Новый год выпал первый мохнатый снег. Вся земля затихла под снегом и лежала в мирной чистоте. Смирившиеся деревья опустили ветки и бережно держали снег, гулкий воздух стоял на месте и ничего не трогал. Воздух был морозный, лёгкий, и скупое январское солнце играло на заснеженных ветвях алмазными россыпями.

Лаура и Михаил носились по россыпям фиолетово-золотистых брызг первого снега, вспахивая ногами белоснежные холмы... Когда он ловил Лауру в обьятия, она счастливо смеялась, обращала взгляд своих зелёно-карих ангельских глаз на него, и они целовались до изнеможения. Это была игра любви... Боги любви, Амур и Венера, преподносили  им подарок, которого они жаждали больше всего на свете – сладость поцелуев и волшебство прикосновений...Её, словно озерца, ясные глаза сводили его с ума, а Лаура шептала: - Мишук, я не знаю, что со мною происходит, но я не могу отказать ни тебе ни себе в ласках любви и боюсь этого. - И, прислонившись к калитке своего двора, она глубоко дышала, её сердце билось отчаянно, она закрывала глаза и безвольно расслабляла тело...


Январь стоял морозный, но сухой. Белым покрывалом одела милый сердцам влюблённых Лауре и Михаилу парк суровая зима. Под тяжестью инея гнулись и ломались ветви деревьев, днём на солнце снег слепил глаза. Ночью при свете луны словно искры пробегали по насту. Иглистый лёд мороза на стёклах жилых домов загорался иногда синим светом, - это от того, что в страшной вышине, между обрывков туч, сыплющим снегом, нырял и летел месяц... За полночь месяц окончил небесную погоню и медленно теперь плыл в морозной высоте, круглый и ясный...У заборов частных домишек, тянущихся вдоль улицы «Парковская», на которой жила Лаура, намело голубоватый снег крутыми сугробоми.  Напротив окон её дома парк располагался в десяти метрах. В январскую стужу он завален снегом, который волнами застыл на центральной аллее и тропинках. Крещенские морозы.
 

В своём «Дневнике» Лаура пишет:- «... Мороз крепок, трещит. Я и Мишук стоим у калитки моего дома, что рядом с «Парком нашей любви», как мы его называли с тех пор, как его ноябрьские цепенеющие от холода кущи сирени и жасмина впервые укрыли нас от людских глаз, где мы пылали в первых поцелуях. В январский рождественский день, день моего рождения, - ясный зимний вечер... Я с Мишуком гуляли в заснеженном санатории над берегом закованного в лёд Темерника. У меня покрываются серебристым инеем кудри выбивавшиеся из-под пухового платка... А Мишук совсем сумасшедший - без головного убора. Я лишь подняла шалевый воротник его «Москвички». Когда подымала воротник, он смотрел на меня будто я его спасаю от смерти – с пронизывающей сердце нежностью. Сегодня мне исполнилось шестнадцать лет. Любила я Мишука страстно. Он был для меня стихией, захватившей меня в ноябре, закрутившей вихрем, который поднял меня к небесам и уносил в неведомые счастливые дали. Впереди у меня было ещё полугодие учёбы в школе, и океан любви, как я чувствовала. Разве могла я представить, что всё может измениться, если любить так, как любила его я – безоглядно? Мы стояли под снежными лапами ветвей сосны и я пела: -

               
«... ты слышишь песню сердца моего?

Люблю тебя, тебя лишь одного.

Хочу чтоб стал ты близким и родным,

Хочу дышать дыханием одним...»



А Мишук, колдуя меня своими глазами, пел в ответ: -


«...Каким ты меня ядом напоила?

Каким меня огнём воспламенила?

Дай мне ручки нежные, и слова приветливы,

Пламенные, трепетные губки...»



И мы вновь, безумея от счастья, сгорали и возрождались в поцелуях любви.



Наступала полночь. Тела влюблённых, кое-как оторвались друг от друга. Лаура закрыла калитку и вошла в приземистый домик где жила их семья. На цыпочках пробралась в свою спаленку, зажгла свечу перед зеркалом туалетной тумбочки, сбросила цветастый платок, расстегнула и сняла кофточку и вынула шпильки, - волосы её упали на плечи и грудь. Ладонью прижала она мягкие волосы к лицу и опустилась в полукруглое видавшее виды ещё с бабушкиной молодости кресло...


 Сегодня за свидание с любимым она пережила так много, что сейчас не верилось в реальность происшедшего с нею. До того, как закрыла калитку, минуты тому назад, ей казалось, будто она с Мишуком  –  одни во всём свете и до них, конечно, никто так нежно не любил. До этой любви она, словно, не жила. Лаура провела языком по пересохшим губам и долго всматривалась в зеркало. Затем медленным движением откинула на голую спину волосы. Покатые её плечи и руки и начало выпуклых грудей, были нежнорозовы, как выточенные из мрамора... Щёки пылали. Наконец, она увидела себя в зеркальном отражении и усмехнулась. - Вот оказывается я какая, - подумала она, - недотрога. А что позволила себе?.. Да и он - хорош! Вон какие оставил знаки любви на щеках моих и на груди. Вишь, цветут, как огненные маки! - И, успокаиваясь, - Меня никто не трогал, а он, мною любимый, Первый!

                Она быстро встала, освободилась от лишнего белья, не спеша заплела косу, но когда доплетала до конца, остановилась, задумалась, тряхнула головой и легла в кровать. Губы её дрогнули, она прошептала: - Любимый..., - и, быстро повернувшись ничком, она, как девочка, заплакала, вздрагивая плечами.


После слёз Лаура забылась. В белёной её низенькой комнатке горела свеча, бросая тёмные и тёплые тени на пол. Было так тихо, что казалось, могло само пошевелиться платье, брошенное на стуле. В углу, где-то у печки, принялся за свою извечную мелодию сверчок.


И снился влюблённой Лауре океан ЛЮБВИ.