Лакмусовая бумажка

- И когда ты, Антоша, за ум возьмёшься, чай не мальчик уже, - сказала Шахерезада Ивановна Рабинович своему непутёвому сыну.
     - А чо, я ни чо, - забормотал Антон. – Чо надо-то?
     - Когда ты взрослым станешь, спрашиваю? Ты посмотри, во что отцовскую квартиру превратил. Он мне, а не тебе её в наследство оставил. И что это за мебель, расскажи, пожалуйста? Сиденья проломлены, обивка протёрта, ножки расшатаны – на честном слове держатся…
     - Зато антиквариат, - робко заметил Антоша, - и стульчики, и оттоманка – я их на аукционе купил. Они, если хочешь знать, больших денег стоят…
     - Эти развалюхи стоят больших денег? Ты меня за кого принимаешь? За дуру провинциальную? Думаешь, я антиквариат от рухляди отличить не умею? А картины? Ты почему все мои картины из загашника вытащил? Кто тебе разрешил? Они – главное моё достояние. Одна из этих картин такой квартиры, как эта, стоит…
     - Это какая же? – насторожился Антон, но Шахеризада Ивановна, ослеплённая гневом, его не слышала. - Я эти полотна на чёрный день храню! – разорялась она. - А как ты их развесил? Ведь это же уму непостижимо, как ты их развесил!
     Она шла по комнатам (Антоша следовал за нею) и крыла его последними словами, среди которых, как молнии, вспыхивали и грохотали имена прославленных живописцев:
     - Ведь это ж чёрт знает что - офорты Гойи, а на противоположной стене - Ренуар! Буше - и Пикассо! Какофония какая-то, а не экспозиция! Сборная солянка! И чему тебя в Строгановке учат? Я всегда была хорошего мнения об этом училище, да видимо зря!
     - Не училище, а институте, - поправил её Антон.
     - Не умничай, - ответствовала Шахеризада Ивановна и тут же воскликнула: - А это кто?
     - Малевич, - сказал парубок.
     - Вижу, что не Кандинский, - устало промолвила маман. - Рядом – кто?
     - Кто? – растерянно прошептал великовозрастный дитятя.
     - Это я у тебя спрашиваю – кто? Неужели не знаешь?
     - Понятия не имею.
     - А зачем вешал, если понятия не имеешь? Сислей это, не хилый, промежду прочим, импрессионист. Вот только почему он у тебя вперемежку с Малевичем красуется?
     - А куда я дену твоего нехилого Сислея, если комнат в этой квартире мало? Чай не Третьяковка.
     - Семь комнат - мало?! Ну, ты, милый мой, совсем обнаглел. Все границы и кордоны утерял. Распустился дальше некуда…
     Но тут она увидела настурцию писанную темперой на оргалите.
     - Боже мой, а Жилинского ты зачем сюда приволок? Мне его на десятилетие совместной жизни отец твой подарил. Он не для продажи. Он дорог мне, как память. Да и люблю я его больше всех современных художников.
     В расстроенных чувствах она подошла к стеклянной горке, стройной как церковная свеча, открыла лёгкую дверцу, взяла плоскую, похожую на флягу бутылочку Хеннесси, глянула на просвет, открутила крышечку, понюхала и, наконец, глотнула содержимое прямо из горла… -
     промолвила: "у"…
     и сделала второй, на этот раз более ёмкий глоток.
     - А у тебя губа не дура, - подвела она итог.
     - Ну дак! – сказал сынуля и даже повёл задом из стороны в сторону на манер блокадного метронома в блокадном же Ленинграде.
     - Значит так, - сказала Шахеризада Ивановна, - что бы завтра же все картины, какие взял, вернул на место…
     - Но, мама! – вскричал Антоша.
     - Все, я сказала, все до единой, а потом я пришлю к тебе специалиста, который осмотрит твой трухлявый антиквариат и подберёт то, что согласуется с этой рухлядью, если хоть что-нибудь с нею согласуется…
     А коньяк я у тебя забираю – в качестве компенсации за доставленные мне неприятности.
     - Забирай, - разрешил Антоша, - мне не жалко.
     Шахерезада Ивановна хмыкнула, но ничего в ответ не сказала. Осторожно, как курица, на яйца, села на хлипкую козетку и спросила у сына:
     - Ты когда женишься?
     - На ком? – удивился Антоша.
     - На ком, на ком - не знаю на ком. Тебе виднее. Ну, хоть кто-нибудь у тебя на примете есть?
     - На примете-то есть, да только толку от этих примет, честно сказать, никакого. Фуфло это, а не приметы. Одно название. Стыдобище…
     - Неужели даже в Строгановке никого?
     - Шаром покати, - сказал великовозрастный сынуля. – Да и как разберёшься, какая из кандидаток чего-нибудь стоит, а какая – пустышка?
     - По имени, - сказала Шахеризада Ивановна.
     - Шутишь? – не поверил Антоша.
     - Какие шутки, - ответила маман. - Не может быть хорошим человек с плохим именем. И наоборот. Имя – это лакмусовая бумажка, характеризующая родителей - умные они или глупые, культурные или так себе, с претензиями или проще некуда. А каковы родители, таковы и дети. И заруби, пожалуйста, это себе на носу!
     - Как интересно! – сказал Антон. Шахеризада взглянула на него с недоверием, но он настоятельно повторил: - Нет, правда, интересно. Правда, правда… Расскажи поподробней…
     - Ах, мальчик мой, из имён женщин, девочек и старух соткано затейливое полотно всемирной истории! Тут и героические имена, например, Зои…
     - В смысле Космодемьянской?
     - Ага. И Жанны…
     - Надо понимать Жанна д'Арк?
     - Точно. Но эти имена какие-то приземлённые, простецкие. Я бы не хотела, чтобы жену твою звали Жанной или Зоей. И точно так же не хотела бы, чтобы она носила какое-нибудь мифическое имя из числа тех, что так популярны сегодня: Венера, Гера, Ленка-негодница, Юнона, которая Авось, Аврора…
     И она тут же прочла строчки Александра Сергеевича: "Пора, красавица, проснись, открой сомкнуты негой взоры навстречу северной Авроры, звездою севера явись!"
     - Да будет тебе известно, что древние греки и римляне никогда не называли людей именами богов. Только домашних животных. Не знать этого зазорно!
     - Нам, маменька, - ехидно заметил Антоша, - греки и римляне не указ. Мы сами с усами.
     - Оно и видно… Или возьмём такое, ныне популярное имя, как Диана. Можно ли называть девочку именем ярой представительницы ЛГБТ-сообщества, какой и была мифическая дщерь? Наверное, можно. Если сам являешься его представителем.
     Ну, а какой дурак назовёт малютку Ариадной? За исключением, конечно, тех, кто жаждет, чтобы дочка выросла горькой пьяницей.
     Такая же глупость называть девочек библейскими именами – в честь ли развратницы Марии Магдалины или Лии – подслеповатой коровы, подложенной Иакову его тестем.
     Или такое имя, как Фамарь. Яркое имя…
     - Как фонарь?
     - Ещё ярче. Два мужа у Фамари были половыми извращенцами…
     - Извращенцами?
     - Ярыми. Одиозными. Неисправимыми. Одного из них так и звали Онан. И оба были умерщвлены Господом…
     - Господом?
     - Господом – так зафиксировано в священных книгах. И потому Фамарь не нашла ничего лучшего, как под видом проститутки соблазнить свёкра и более того забеременеть от него.
     Вот такая была ушлая девица. Вот такая жила-была забавная семейка.
     Меня, впрочем, всегда интересовала другая Фамарь, сестра библейского Авессалома. Она являлась дочерью Махи Обнажённой (шутка, сынок, шутка) и была обесчещена другим её братом Амноном, которого в отмщении кокнул Авессалом. Праведные детишки были у царя Давида. И скажи мне, пожалуйста, есть ли смысл называть современных девочек именами горемычных библейских героинь?
     - Ну, знаешь ли, в семье не без урода.
     - А если сплошь уроды, тогда что? – парировала Шахерезада Ивановна. И продолжила:
     - Как можно называть девочку Диной в честь библейской героини, из-за которой сначала полюбовно обрезали, а потом злобно вырезали население целого малоазийского города? Как можно именовать девочку Есфирь, по вине которой были убиты десятки тысяч ни в чём неповинных персов, и тысячелетиями отмечать это кровавое событие, как самый весёлый праздник? Боже мой, и сколько девочек названо в её честь в земле обетованной!
     - И не только там, - сказал Антонио. – У нас на курсе две пигалицы с гордостью носят это имя.
     - Ну и, наконец, популярное ныне имя Соломея, которая носила дочь очередного Ирода. Та самая, что, пританцовывая, вручила отцу поднос с головой профессора Доуэля.
     - Ха-ха-ха! – засмеялся Антонио. – Ну, ты, мать, даёшь! Сравнения твои не выдерживают критики!
     - Но есть же ещё и совсем простые имена. Старые, ветхие, но и ими стало модно называть своих девочек: Агата, Агафья, Аглая…
     - Агриппина, - подсказал Антонио.
     - Во-во-во! А ещё Адель, Аделаида, Ада.
     Акулина какая-нибудь, Алевтина, Алёна, Анфиса…
     Аполлинария – это вообще отпад!
     - Отпад, - согласился Антонио.
     - Аполлинарией Сусловой звали жену Розанова, которая была близка с Достоевским, когда Василь Васильевич ещё на горшке сиживал.
     А как тебе имя Аппассионата?
     - А разве есть такое имя?
     - Не знаю, но думаю, что есть. А если нет, то обязательно будет - нашим дуракам и дурочкам любое непонятное слово по нраву! И чем непонятней, тем лучше! И потому я сплошь и рядом слышу имена, имеющие оперные и балетные истоки: Аида, Иоланта, Гаянэ, Одетта, Кармен, Матильда…
     И она пропела: "Кто может сравниться с Матильдой моей!.."
     - Уж на что я люблю Чайковского, но имя "Матильда" меня всё равно приводит в ступор!
     Почему бы и фортепианное имя не включить в эту обойму? "Аппассионата" – звучит же? звучит?
     - Звучит, - согласился Антонио. - А какие имена нравятся?
     - Какие? Александра, например. - И она опять напела: "Александра, Александра, этот город - наш с тобою, стали мы его судьбою - ты вглядись в его лицо. Александра, Александра, что там вьётся перед нами? Это ясень семенами кружит вальс над мостовой…" О, Визбор знал толк в женских именах! Саша… Сашенька… Анастасия – хорошее имя, а вот Ангелина, Анжела, Анжелика – претензионные: ну какие ангелы могут существовать в женском сословии? А ещё мне нравится имя Валерия… Ксения – ничего… Аксинья…
     Ну и королевское имя – Елизавета, императорское – Екатерина…
     Космическое имя Валентина…
     - Терешкова?
     - Она самая.
     - А такие романтические имена как Ассоль и Аэлита – нравятся?
     - Может они и романтические, да только искусственные какие-то, не наши… 
     Беатриса и Белинда тоже красивые имена, но кто же сегодня, кроме прибабахнутых мамаш и бабулек называет девочек такими вычурными именами?
     Мальвина – красивое, сказочное имя. Тут, правда, требуется Пьеро, а ты на эту роль не способен.
     - Ну почему же не способен? Очень даже способен, - обиженно произнёс Антонио.
     - Не наговаривай на себя, не надо, - одёрнула его Шахеризада Ивановна. И продолжила: - А вот польские имена я терпеть не могу. От Ванды, например, несёт польской спесью и неистребимым шляхетским апломбом! Гражина, Ванесса, Ядвига, Эвелина – все эти имена из того же ряда.
     Данута – а это уже Прибалтика. Лайма, Рената. Инга - на цингу похожа, Николь – тоже что-то колючее.
     Не по нраву мне булгаковские имена: Гелла, Маргарита, Фрида.
     Терпеть не могу восточные имена: Галия, Зульфия, Азиза и Земфира.
     Офелия, Джульетта и Дездемона…
     Как можно называть малюток трагическими и такими революционными именами, как Долорес и Инесса?
     А какое похабное имя – Роза, Розочка! И под стать ему - Снежана и Фаина.
     Соня – гадкое имя! Гадкое! гадкое! гадкое!
     - А иностранные имена тебе нравятся?
     - Не многие. Ну что красивого, например, в немецких именах - Шарлотта, Урсула, Эмма, Берта, Грета? Или такие прошмандовочные, как Нана и Лолита?
     - А Фелиция – это чьё имя?
     - Понятия не имею! Но мне не нравится.
     - Хилари?
     - Не дай бог!
     - А Наоми? Очень популярное ныне имя и не только за кордоном, но и в нашей стране.
     - Вот только Наом нам и не хватает для полного счастья! Нет, я не против – пусть приезжают хоть сто, хоть тысяча Наом, будь они не ладны! но плодить-то собственных - зачем?..
     Сара - хорошее имя, но очень уж вызывающее.
     - Ой, мама, а твоё не вызывающее?
     - Всю жизнь ненавидела своё имя, - честно призналась Щахеризада Ивановна. - Кляла родителей почём зря! Потом смирилась и решила использовать это имя по прямому назначению. И, кажется, у меня получилось?
     - Более чем. Диктор Центрального телевидения Шахеризада Рабинович – это круто! Обе твои ипостаси – имя и фамилия - как раз то, что составляет сущность отечественного ТВ.
     - Вот это точно, - сказала Шахеризада-сказочница. – Не прибавить, не убавить.
     Редкий случай, однако, когда она согласилась со своим отпрыском.