Гузей

  Лидия Васильевна, соседка моя, была старенькой, сколько я себя помню, только суше становилась, и седее, но не горбилась, только замедлялась как бы. Может, и смерть свою умела она таким образом замедлить, отложить? Бог ведает. Про таких говорят- божий одуванчик. Казалось, дунь покрепче, и реденькие, собраные в тоненький уже теперь хвостик белоснежные волосы не выдержат, улетят с её головы, и на ней останется один белый ситцевый платочек. Ходила она бесшумно, ногами не шоркала, за всеми выключала свет, и воду, молча, упрямо берегла всё, что могла сберечь в нашей огромной коммунальной квартире. На кухне у неё был столик, шкафчик, пара кастрюлек, сковорода. С утра пораньше она тишайше что то готовила себе на плите, уносила в комнату, и потом уже её видели только с веником, тряпочкой, да выключающей всё, что можно выключить.
    Незаметная, но незаменимая. Она сидела с соседскими детьми, отпуская мамочек на работу, и важные мероприятия, отвечала на телефонные звонки, записывая то, что просили передать кому-нибудь, вязала носки, и варежки для всех жителей квартиры, и копейки не брала ни с кого. Дети вырастали, разлетались, женились, появлялись новые дети, и Лидия Васильевна бралась и за них, тихо, и незаметно учила доброму, и вечному, вытирая простуженные носы, заплетая косички, между кашами, и сном. Лидию Васильевну называли наш "Красный крест". Давно уже она похоронила всех своих родных, только где то в далёкой деревне жил троюродный какой-то внук, которого она от голодной смерти в войну спасла. Иногда он присылал посылки- крепко сбитый ящичек, в нём шмат сала, мешочек муки, пачка сахара рафинада, чулки с резинками, платок головной пёстрый, банка топленого масла, промежутки засыпаны карамелью. Короткая записочка...Не забывал внук бабушку, одаривал иногда.
   В прошлом году, перед Новым годом, случилась оказия, и он с попутной машиной передал Лидии Васильевне мешок картошки, банки с домашними соленьями, и живого гуся, передав на словах, что гусь- к Рождеству. Лидия Васильевна охала, ахала, плакала, смеялась, растерявшись совершенно- что делать с гусём в коммунальной квартире? Где его поместить на временное, до Рождества, проживание? Гусь дико вскрикивал, гортанно, шумно взмахивал и бил крыльями, поднимаясь на цыпочки как бы. Поселили его в комнате Лидии Васильевны, выгородив угол комодом, и парой ящиков, выпрошенных в ближайшем магазине. Дети соседские просились смотреть его, угощали, кто чем- крупой разной, корочками хлебными, даже пшеницы сосед добыл, и принёс. Гусь на всех косил черным зрачком в круглом жёлтом ободке, тыкал в каждого костяным жёлтым клювом, громко гоготал, и вскрикивал, пугая детей непривычными звуками. Вскрикивал он и ночами, услышав, как кто-нибудь из соседей идёт в туалет, или на кухню, будил своим криком всю квартиру. Соседи сердились, выговаривали Лидии Васильевне, сосед предложил зарубить гуся, и хранить в холодильнике, так всем спокойнее будет. Но у Лидии Васильевны холодильник был крохотный, и целому гусю места в нём никак было не найтись, она Христом-богом упросила соседей подождать немножко...
   Незаметно подошел Сочельник. Лидия Васиьевна пошла к соседу, попросить, чтоб зарезал гуся, которого уже все звали Гузеем. Сосед поскрёб затылок, и отказался- не могу, не резал скотины никогда, что я- душегуб вам? Просите других. Просила Лидия Васильевна всех, безуспешно. Душегубов Гузею не нашлось. Лидия Васильевна обещала зажарить его для всех жильцов, всем угощение, но охотников забить гуся не нашлось, и он остался жить в комнате, и всё так же шуметь, но люди уже привыкли, притерпелись, и Гузей ходил по квартире- выпускали его на прогулку- важно тянул свою длинную шею, разглядывая каждого встречного, косил своим глазом чёрно- желтым, трепыхал всеми перьями, махал изредка широкими крыльями. Его без очереди пускали поплескаться в ванной, и ребятишки визжали от восторга, когда он устраивал в ней заплывы и водоплески, а Лидия Васильевна стояла наготове с тряпочкой, и шикала на детву.
   Что вы думаете? Год прожил Гузей в коммуналке. Без прописки, правда, хоть и смеялись соседи, что нужно бы прописать его на постоянное жительство, нарушается порядок. Растолстел, переваливался грузно, полюбил орешки, которыми придумали угощать его ребятишки. Приближается новое Рождество, все жильцы квартиры грозят Гузею, что уж нынче он будет зажарен, и виновато смотрят друг на друга, понимая, что ни у кого не поднимется рука на эту "важную птицу", как между собой шутя называли его. Лидия Васильевна слегла- годы взяли своё. Все соседи ухаживали за ней, каждого просила она не бросать Гузея, взять к себе, а уж коли совсем некуда, и невозможно, так хоть отправить его обратно в далёкую деревню- денег на похороны скоплено, хватит с лихвой, и Гузея можно хоть на такси туда отвезти. Похоже, быть по сему. Проводит Гузей Лидию Васильевну в последний путь, и самого в корзине с крышкой проводят- встречать следующее Рождество в родной деревне.