Герхард Миллер в Забайкалье

     Миллер со  своей командой путешествовал по Забайкалью с конца марта до середины сентября 1735 г.  Ранней весной 1735 года И.Г. Гмелин, Г.Ф. Миллер, рисовальщик Люрсениус, переводчик Илья Яхонтов,  студенты Горланов, Крашенинников  и геодезист Иванов  переправились через Байкал, побывали в Селенгинске,  Кяхте и  Еравненском остроге, после чего двинулись в глубину Нерчинского уезда.
     Отправившись из Еравнинского острога в Удинск, в нескольких верстах от р. Уды, в местности, где им пришлось расположиться для отдыха и пастьбы лошадей, они встретили около десяти курганов в близком друг от друга расстоянии. Миллер приказал вскрыть два кургана, что потребовало немало времени.
 
     Надо сказать, что путешествие  Миллера и Гмелина с  самого  начала было обставлено со всем возможным по  тому  времени  комфортом. На каждого   академика  полагалось  по  десяти  подвод,  куда  они  могли разместить свои инструменты,  книги и материалы.  Сами они восседали в удобных колясках, по рекам совершали  путешествие на специально построенных для этой цели судах.  С особенным удовольствием они подчеркивали предоставленные для них удобства, давшие возможность,  не отвлекаясь никакими тяготами и дорожными хлопотами,  отдаться всецело наблюдениям и научной работе.
     К слову сказать, академики получали в год 1260 рублей жалования,  кроме того ежегодно по 40 пудов муки. При каждом академике состояло по 4 служителя. Студентам полагалось жалование в размере 100 рублей в год,  муки  - 30 пудов. Наемным кузнецам и плотникам платили по 4 копейки в день, то есть в пересчёте на год -  менее 15 рублей.
 
     Отрезок пути  по бурятским степям к Читинскому острогу особенно  понравился путешественникам. «Сколько приятных в Сибири путей, - писал Миллер в своих путевых заметках, - однакож по нерчинской дороге веселее  всего  было  ехать...  Обширные луга, испещрённые прекрасными цветами,  раскиданные холмы,  чудесные долины,  местами густые леса и под тенью их светлые ручейки или широко  разливающиеся реки; многочисленные стада; гостеприимство  и услужливость бурят и тунгусов;  прекрасная погода и новость  предметов доставляли  истинное    наслаждение  …».   
     После посещения Читинского острога, который не вызвал у них положительных эмоций своим убожеством, они  на плотах по Ингоде и Шилке  сплавились  в Нерчинск, куда  прибыли 15 июня 1735 года.

     В Нерчинском архиве, пишут исследователи, Миллер обнаружил старинные указы, грамоты и черновики тех донесений, которые посылались отсюда управителями острога. С чрезвычайной  радостью он увидел, что здесь много интересного для истории края и начал разбирать архив. Попробуем мысленно представить себе, как проходила эта работа.
     Несмотря на более чем десятилетнее пребывание в России и свои        способности,  русский язык Миллер так и не освоил, - видимо не считал это нужным. Пользовался переводчиком. Так что роль «первопроходца» по Нерчинскому архиву пришлось взять на себя переводчику Илье Яхонтову. По всей вероятности именно он считывал Миллеру на немецком языке наименования документов, хранившихся в архиве. Если они привлекали внимание Миллера, - переводил содержание этих документов, а тот уже принимал решение о необходимости последующего их копирования (списывания).

     Как известно, Миллер особенно интересовался темой Китая, былого русского присутствия на Амуре и обоснования исторических прав России на  территории к северу от Амура. Уже в первые годы экспедиции он прислал в Петербург «Известие о путешествиях и торговле русских с Китаем», «Историю города Нерчинска», подготовил материалы для очерка «Изъяснение сумнительств, находящихся при постановлении границ между Российским и Китайским государством 1689 года», который был опубликован в 1757 году.  Доводы Миллера состояли в том, что русские первыми включили в состав своего государства народы Северного Приамурья (в Албазинском уезде). Следовательно,  считал он, у России существуют преимущественные права на данные территории.

     Нет сомнений в том,-пишут исследователи, что он основательно пересмотрел  Нерчинский архив, собрал   материалы о становлении Албазинского воеводства и героической обороне Албазинской крепости, притязаниях Китая и ходе переговоров о размежевании границ. Все это подробно изложено в написанных им статьях и неопубликованных заметках.
     Мог ли он при этом не обратить внимания на  документы, в которых говорилось о русских людях, бежавших под разными предлогами в Китай. Думаю, что нет.

     Самовольные действия албазинцев, о чём говорили сохранившиеся документы, спровоцировавшие приход богдойского войска к русским острогам, добровольный уход в Богдойскую землю целой группы русских людей, не могли не обеспокоить нерчинского воеводу и центральные власти. В  своем послании в столицу Нерчинский воевода Аршинский писал: «В прошлом, великие государи, во 178 (1670) году, июня в 20 день, писал мне из Албазинского острогу приказной человек Микифорко Черниговской: изменили де вам, великим государем, в Олбазинском остроге черкасы, которые на великой реке Лене, на Киренге, убили воеводу Обухова, Микулка Пан да Оска Подкаменной с товарищи, восмь человек, убежали в Богдойскую землю».

     Нашим современникам, к сожалению, неизвестно полное содержание  этой отписки, известен лишь сохранившийся фрагмент, опубликованный  в открытой печати. Вызывает недоумение, что Нерчинский воевода поименно называет только двух «изменщиков». Это тем более странно, что в воеводских отписках того времени обычно подробно перечислялись имена людей и по менее важным поводам. Бегство же в стан противника служилых людей именовалось не иначе, как измена.      Было это явлением достаточно редким, болезненно воспринималось властями, и потому являлось объектом пристального внимания с выяснением причин и возможных последствий таких поступков. Так что имена всех бежавших в Китай албазинцев, без сомнения, содержались в переписке того времени. Но куда  девались эти письма?
 
     По всей вероятности именно в Нерчинском архиве среди этих беглецов Миллер впервые встретил имя Ерофея Хабарова, еще ничего не зная о его Амурском походе 1649 – 1953 годов  (отписки Хабарова об этом походе он обнаружит позже – в Якутском архиве). Такое заявление нуждается в пояснении.

                *

     После того, как в Тобольске Хабарову отказали в его просьбе о воз-вращении на Амур, он побывал еще и в Москве. Б.П. Полевой на основании обнаруженных им документов писал, что Ерофей со своим  племянником находился в Москве с 31 декабря 1667 г. до весны 1668-го, - Артемий, видимо, сдавал в это время якутскую меховую казну. Известно, что в  год их пребывания в столице Артемий Петриловский был лишен атаманского звания и  разжалован в пятидесятники. Что послужило тому причиной – неизвестно. Нет и никаких документальных подтверждений  их возвращения  на Лену.   
     С точки зрения столичного руководства, якутского и илимского воевод они должны были вернуться на Лену, где Артемий должен был продолжить государеву службу,  Ерофею же предстояло  расплачиваться с долгом в казну, с которым он всё ещё не рассчитался.

     Готовы ли были они возвращаться к «разбитому корыту», - распроданному хозяйству и позорному признанию разжалования из атаманов?  Есть все основания думать, что  они этого не хотели. Тогда куда же им было податься? 
     В Сибири было одно  знакомое им место, еще не находившееся под властью воевод, где они могли укрыться, - Албазинский острог на Амуре. Не последнее место в этом стремлении, надо полагать, занимало добро, припрятанное Хабаровым в Хинганском ущелье, - трофеи даурских и дючерских погромов и множество хорошо знакомых ему людей, представлявших гарнизон этого острога.
 
     В Якутске  к этому времени уже знали  и об отказе Хабарову в его просьбе, и о разжаловании Артемия из атаманов. В случае длительной их      задержки якутский и илимский воеводы, без сомнения, объявили бы их розыск, разослав соответствующие запросы в Тобольск, Енисейск, другие ближние русские остроги. Поэтому для Ерофея с Артемием жизненно важным было не допустить такого развития событий. Лучшим способом избежать этого могло стать известие о их смерти.
     Мог ли Ерофей Хабаров организовать такую фальсификацию, пользуясь старыми  связями, еще, может быть, и оплатив такую услугу? А почему бы и нет! Подобного рода фальсификации случаются и в наше просвещенное время, тем более такое действо не составляло особого труда в те далекие времена. Вместо Ерофея с Артемием могли быть похоронены какие-то другие погибшие или умершие бедолаги из «гулящих людей»,на погосте могли быть поставлены могильные кресты и вовсе на пустом месте. Главное состояло в том, чтобы внести соответствующие записи в церковные книги,  подобрать «свидетелей» захоронения, и дать об этом знать илимскому воеводе. В этом и состояла  услуга.

     Ведь известно же из исторических источников, как при живой жене  енисейский атаман Максим Перфильев, заручившись поддержкой воеводы Андрея Ошанина, заставил попа Кирилла ночью в храме обвенчать его с новой, - второй женой. А чтобы поп помалкивал, Максим дал ему 10 рублей и 10 четей хлебного запаса. Эта история стала даже объектом особого расследования тобольским архиепископом Макарием с последующей информацией об этом государя.
     Чего только не сделаешь для хорошего человека! А  для нового молодого поколения енисейских служилых людей Ерофей Хабаров, как и Максим Перфильев, Иван Галкин, Петр Бекетов или Василий Бугор, были и в самом деле личностями почти легендарными, - героями уходившего времени.

     Читатель, может быть, подумает, что автор здесь что-то нафантазировал. Ничуть не бывало. Загляните в Энциклопедический словарь Брокбауза-Ефрона и вы увидите в статье о Братске упоминание о том, что там похоронен знаменитый Ерофей Хабаров, - покоритель Приамурья. Эта короткая информация  даже послужила   поводом для соответствующего наименования улицы на западной окраине Братска  и установке там памятной плиты.
     В якутских же книгах того времени сохранилась  запись, что до 1670 года Артемий Петриловский числился пятидесятником, да и то, как видите, только лишь числился. О Хабарове и вовсе нет никаких известий, кроме, разве что, обращения в 1670 году монахов Киренского монастыря  к илимскому воеводе Аничкову с просьбой подтвердить за монастырем право на владение собственностью Хабарова, которое он завещал монастырю, со ссылкой на то, что Ерофея Хабарова «не стало».

     Нельзя не обратить внимания, что оба эти  упоминания  относятся к 1670 году, - году побега восьмерых русских людей в Богдойскую землю, о чём писал в столицу Нерчинский воевода Аршинский.
     Исследователи говорят, что в тот исторический период в Китае оказалось немало русских людей. И захваченных богдойцами в плен, и ушедших туда добровольно, и сдавшихся после разгрома богдойцами Албазинского острога, — почти сотня человек. О том, что добровольно перешедшим под власть богдыхана не грозила смерть или какое-то иное наказание, албазинцам было хорошо известно. В Пекине была сформирована из них особая «русская рота»  императорской гвардии. Начальником этой роты стал бывший русский подданный Ананий Урусланов, - татарин,  бежавший из хабаровского отряда летом 1653 года,  тоже его давний знакомец. Теперь он носил  маньчжурское имя, - Улангерн. Так уж сложилось, что всех этих казаков, независимо от того, как они попали в Китай, в исторической литературе называют албазинцами.

     Так вот один из потомков этих  албазинцев, - Ду Ли Кунь на основе се-мейных преданий писал уже в наше время, - в 1986 году, что из тех, кто  за-крепились и остались в Китае, ему известно  пять фамилий, - Романов (Ло), Хабаров  (Хэ),  Яковлев (Яо),  Дубинин (Ду) и  Холостов (Хэ).
     Ду Ли Кунь писал об этом в статье «Проникновение Русской Православной Церкви в Тяньцзинь и его окрестности». (Альманах религиозных материалов города Тяньцзин, 1986,  Декабрь,  С. 193-209).

     Тот ли это Хабаров?  Трудно сказать, насколько это вероятно. Однако согласитесь, - еще менее вероятно, что это был какой-то другой Хабаров, - его однофамилец, живший с ним в одно время и тесно общавшийся с ленскими беглецами, убившими илимского воеводу Обухова.  Пусть это рассудит   сам читатель.
     Ко всему сказанному лишь добавлю, опять же со слов Ду Ли Куня, что в самом начале 50-х годов минувшего столетия, после смерти потомка «китайского» Хабарова - Хэ Хай Линя,  его русская жена вернулась с детьми в Россию, во Владивосток, - на свою исконную родину. Это было время, когда по всей стране советской пели популярную в те годы песню: «русский с китайцем братья на век…». На родину тогда возвращались тысячи русских людей,  волею Судьбы в разное время заброшенных на чужбину.
     Однако вернёмся к «отцу русской истории» Герхарду Миллеру с его просмотром Нерчинского архива.

                *

     Чтобы скопировать множество  документов позволивших Миллеру  выполнить впоследствии  обширные публикации на тему  Амура,  взаимоотношений с Китаем, Аргунского месторождения серебра и вообще всей истории русского Забайкалья, нужно было время. Невольно возникает вопрос: долго ли оставался  Миллер с Ильёй Яхонтовым в Нерчинске, разбирая  архив и снимая копии документов?
     И вот здесь мы встречаемся с ошеломляющей информацией самого  Миллера, - в начале июля он уже был на Аргунских серебряных рудниках, куда   из Нерчинска отбыли Гмелин с Крашенинниковым с  несколькими спутниками,  оставив его  с Яхонтовым разбирать Нерчинский архив. То есть он работал в архиве меньше месяца! 

     Но ведь этого времени не только недостаточно для снятия копий, но едва ли хватило  для полного ознакомления с содержанием архива. Нерчинский архив хотя и был менее объёмным и более молодым, чем Якутский, но не намного, - всего лишь лет на двадцать.
     Напомню читателю, что находясь позже в Якутске, Миллер писал: «… Нигде не видал я столь достаточной и полезными известиями наполненной архивы, как в Якуцкой канцелярии …  над оною архивою трудился я целую зиму. Во-первых, приводил по годам в порядок, а потом по столбцам и по книгам пересматривал, а подлежащие к истории и географии известия из них выписывать приказывал …».  То есть только лишь просмотр архива (как мы позже увидим весьма поверхностный и неполный) занял у него «целую зиму». А в Нерчинске – меньше месяца. Как же так? 

     Трудно разобраться в такой нестыковке, но вот, что обращает на себя внимание. Исследователи пишут, что  в 1735 году Миллер снял много копий с бумаг Нерчинского архива. Впоследствии этот архив  будто бы почти полностью погиб, и только благодаря копиям в знаменитых «портфелях Миллера»  сохранились многие важные сведения из истории Нерчинска и всего Забайкалья. Но они, - эти документы миллеровских портфелей до сих пор до конца не изучены.
     Не менее важным является другое  заявление исследователей: «Результатом работы Миллера  в  сибирских архивах следует считать  ту коллекцию подлинных актов, которую он составил во время пребывания в Сибири и которая ныне находится в ГАФКЭ в портф. 478, 1–II–III и 483. По месту первоначального хранения  это документы преимущественно архивов Пелымского, Кетского и др.…».   Не скрывается ли за этим «др.» еще и Нерчинский архив?

     Всё это неизбежно приводит к заключению, что Миллер просто-напросто  бесцеремонно забрал из Нерчинского архива заинтересовавшие его документы (подлинные акты), не тратя время на их копирование. Этим объясняются  все загадки, связанные и с  и «пропавшими» письмами воеводы Аршинского, и «почти полной гибелью этого архива» с сохранением многих важных сведений из истории Забайкалья лишь в «знаменитых портфелях Миллера»,  и  кратковременность его работы в Нерчинском архиве. Одновременно это свидетельствует о том, что Миллеру было совершенно наплевать на те проблемы, которые при этом закладывались   будущим русским историкам и архивистам, не говоря уж о том, что это ни в коей мере не соответствовало его заявлению, будто он «… в порядок привёл архивы во всех сибирских городах».
     Поведение Миллера здесь демонстрирует его  махровый эгоизмом, и скорее соответствует известной поговорке «После меня хоть потоп».

                *

     В это время  Гмелин с Крашенинниковым и еще несколькими спутниками прибыл на Аргунские серебряные рудники, до которых считалось около двухсот верст. Там, вблизи реки Аргуни, у ручья Серебрянки еще много лет назад находили руду со свинцом и серебром.
     Гмелину пригодилось некоторое знакомство с горным делом, полученное на Урале. С помощью рудокопа, взятого из Екатеринбурга, он осмотрел ряд заброшенных рудников и убедился, что здесь стоит возобновить поиски серебра.
На Аргунских рудниках Гмелин дождался Миллера, который приехал сюда, разобрав Нерчинский архив.
 
     Приближалась  середина июля. Гмелин и Миллер были намерены произвести раскопку курганов, обнаруженных на левом берегу Шилки.  Кроме того  желали сделать еще  поездку по степям в восточной части Забайкалья вдоль реки Борзи, прежде чем возвращаться в Иркутск.
     Миллер пишет  промеморий (деловое письмо) Нерчинскому воеводе Г.Ф. Деревнину об организации раскопок древних курганов: " ... из Камчатской Экспедиции от профессора Академии Наукъ в Нерчинскую Воеводскую Канцелярию. Понеже мы ради изъяснения древней истории и ради изследований, какие в прежние годы в Нерчинском уезде народы жили, так же и ради собирания в Императорскую Кунсткамеру древних любопытных вещей, за потребно разсудили, что некоторые из старых иноземских могилъ раскопать, и имевшиеся по левой стороне Шилки против Нижняго городища места, где таких могилъ довольно находится, къ тому за наиспособнийшие признали: Того ради отправили мы для сего изследования команды нашей Студента Алексея Горланова с инструкцией, чтоб ему требовать от Нерчинской воеводской канцелярии шесть человекъ служивыхъ людей на вспоможение, да указ Городищенской слободы къ припашину, чтобъ ему давать на работу из тамошних жителей на каждой день по десяти человекъ мочных людей съ киркой и съ желтъзными и деревянными лопатами.
     А ежели таких снастей в Городищенской слободе не имеется, то требовать бы ему оные от Нерчинской Воеводской Канцелярии. Нерчинская Воеводская Канцелярия да благоволить о всемъ вышеописанном чего он требовать будетъ, учинить по Ее Императорского Величества Указу.
     Академии Наук Профессор Герардъ Фридрихъ Миллер своимъ и своих товарищей именем. Июля 15 дня 1735 году Съ Аргунских серебряныхъ Заводовъ».

     На левом боковом поле листа сделана канцелярская помета: «№. 292,  июля 19 дня 1735 года чрез Студента Алексея Горланова». Для воеводы Деревнина ссылка в письме на Указ Её Императорского Величества была подобна возведенному над ним Домоклову мечу.

      За текстом письма немедленно появился  приговор Нерчинского воеводы Г.Ф. Деревнина: «1735 году июля 19 дня получил съ Ее Императорского Велиества в Нерчин-скую Канцелярию Воевода Господин Гаврило Федорович Деревнинъ выше-стоящую промеморию Для копки вверх по Шилке реке по левую сторону против Нижнего городища отправить шесть человек служивых людей и выдать имъ из казны для той копки три лопатки железные две тупицы одну пешню... а в Городище с припашену послать Указ в котором написать, чтоб ему по получении того Указа как прибудет в ту Слободу Студент Алексей Горланов со служилыми людьми и станет требовать для работы тамошных обывателей по десять человек на день мочных людей с переменой с тупицами железнымя и деревянными лопатами, безо всякого задержания отправлять. Воевода Гаврило Деревнин».
 
     К изучению древностей в наибольшей степени был причастен А. П. Горланов. Под его началом в раскопках погребений участвовали жители из Городищенской слободы, Нижнего городища (ныне с. Казаново Шилкинского района Забайкальского края) и соседних деревень, называемых в документе «припашину».
     В статье «О древних памятниках в уездах Селенгинском и Нерчинском» Миллер сообщал, что студентом Горлановым по его инструкциям у с. Городище раскопано 15 погребений, при этом в них был найден только один обломок черепа человека. Еще два такого же рода погребения тот же отряд раскопал на р. Уда в бассейне Селенги, обнаружив в них кости лошади.

     По описанию Миллера, раскопанные погребения можно было отнести к курганам только условно, поскольку они были обставлены вертикальными плитами, образующими ограды, ориентированными длинной осью по линии восток-запад.
В статье «Изъяснения о некоторых древностях, в могилах найденных», Миллер сформулировал идею о том, что погребения принадлежали кочевым татарам и мунгалам эпохи Чингис-хана; при погребальном обряде ими использовалось трупосожжение; отсутствие вещей в погребениях объяснялось изначальной бедностью народа; лошадиные кости свидетельствовали о суевериях, связанных с представлениями о жизни после смерти.

     Было и еще одно небольшое, но нелегкое дело, которое Миллеру с Гмелиным хотелось выполнить. В Нерчинске и на Аргуни Гмелин слышал, что где-то в окрестностях реки Онон, в труднопроходимой горной местности, бьет из земли теплый ключ. Тунгусы верили в целебные свойства этой воды и приходили туда лечиться. Гмелин говорил, что в его распоряжении слишком мало времени для поездки к теплому ключу, но надо все же попытаться получить точные сведения об этом источнике.
     Гмелин с Миллером  надумали послать для обследования этого тёплого источника студента Крашенинникова. «Сей студент своим особливым трудолюбием и прилежанием к науке несравненно своих товарищей превзо-шел», писали они о Крашенинникове в Академию наук.
     С Крашенинниковым послали геодезиста Иванова, который должен был нанести на карту источник, проводника, переводчика, знающего тунгусский язык, солдата и рудокопа.  Двадцатого июля этот отряд выехал из Аргунского острога. Значительную часть пути ему пришлось пройти по горам, заросшим  смешанным лесом.

     Сам же Миллер  с  Гмелиным, рисовальщиком Люрсениусом и переводчиком Яхонтовым, взяв еще с собой из гарнизонных солдат Цурухайта человека, хорошо знавшего дорогу,  27 июля отправился для осмотра обнаруженных им древних укреплений. Несколько таких  укреплений были найдены ими между городом Цурухайту и верховьями Аргуни.  Добравшись по левой  стороне Аргуни до устья р. Ган, они  на лодке переправились через реку, и  остальную часть дороги до горы Абагайтуй прошли по прямой линии, оказавшись таким образом на  южной границе нынешней Читинской области.

     Между тем Крашенинников со своими спутниками  благополучно добрался до небольшой горы, откуда вытекал источник (судя по всему, это был район ныне заброшенного курорта Былыра). Вода здесь действительно была теплая, хотя и не так горяча, чтобы нужно было ее остужать, прежде чем купаться.
     Тунгусы вырыли у источника две большие ямы для купанья. Привозили сюда больных и брали с собой ламу, который был у них лекарем и давал советы, как лечиться целебной водой.

     Крашенинников внимательно осмотрел местность и взял пробу минеральной воды, а геодезист определил долготу и широту места расположения источника. После чего направились дальше лесами в Читу, где должны были дожидаться Гмелина с Миллером,
     В Чите Крашенинников сразу принялся за работу:  написал рапорт о своей поездке и составил на латинском языке описание теплого источника. Гмелин и Миллер остались довольны Крашенинниковым и в  письме в Академию дали ему весьма лестную характеристику. Впрочем, это не помешало Миллеру много лет спустя, - в 1750 г., в пылу гнева  проговориться Г.Теплову, что он в это  время «Крашенинникова под батожьём держал».
     Во второй половине сентября академики вернулись в Иркутск, чтобы там перезимовать. Стали разбирать коллекции и приводить в порядок свои записи.

                *
     Хотя Нерчинский архив, как уже говорилось, был  моложе, чем Якутский, с физическим состоянием хранившихся там документов тоже были проблемы, вызванные частыми разливами Шилки. В таких условиях изъять из архива вызвавшие интерес Миллера материалы, сославшись  на их порчу и тление, не представляло никаких проблем. Впрочем, вряд ли у него была необходимость в таких оправданиях.
     В связи с историей изъятия Миллером документов из Нерчинского архива, возникает ещё и такой вопрос: не явились ли  письма воеводы Аршинского о беглецах частью сочиненных Миллером известий  для господина статского советника Ланге  «в пользу его негоциации (то есть торговых переговоров, - В.Б.) с китайским двором … », - работы, которую он выполнил в 1740 году «по имянному указу государыни императрицы Анны Иоанновны. 
 
     Упоминая в своей автобиографии о материалах, переданных Лангу,  Миллер добавлял,  что из этих известий «что напечатать можно было,  внёс он в историю о реке Амуре, напечатанную в «Собрании российских историй» и в «Ежемесячных Сочинениях»  (речь идет о статье «История о странах при реке Амуре лежащих, когда оные состояли при Российских владениях», опубликованной в 1757 году).
     Нельзя не обратить внимания на эту  оговорку Миллера, - «что напечатать можно было». Она свидетельствует о том, что в «Ежемесячные сочинения» и «Собрание российских историй» попало лишь то, что, по мнению Миллера, можно было напечатать, то есть это была выборка из материалов, переданных Ланге. Это даёт основания предположить, что среди  материалов, которые нельзя было печатать, находились и «пропавшие» письма нерчинского воеводы Аршинского о побеге русских людей в Китай.

     Первым о содержании материалов, переданных Ланге, известил Европу в 1751 году закадычный друг Миллера и его спутник по Сибирскому путешествию Гмелин.
     Военно-политические идеи Миллера не остались без внимания правительства. В середине 1750-х гг. для подготовки плаваний по Амуру были приняты конкретные меры,  их реализация была возложена на специальную секретную Нерчинскую экспедицию, возглавлявшуюся Ф.И. Соймоновым. По распоряжению Коллегии иностранных дел тогда же рассматривался и вопрос о строительстве верфи на месте слияния Шилки и Аргуни. В январе 1757 г. в Пекин отправился  опытный дипломат В.Ф.Братищев.
    
     Однако его миссия окончилась неудачей, власти  Китая узнав о русских планах сначала из зарубежных публикаций  сбежавшего в 1747 году из России Гмелина, а потом  и самого  Миллера,  резко и негативно отреагировали на них.  Император категорически отказался разрешить плавание русских судов по Амуру. В таких условиях любая попытка сплава по Амуру выглядела бы теперь враждебной по отношению к Цинской империи. Из-за нежелания правительства обострять с Китаем отношения  эти проекты в XVIII веке  так и не были реализованы
     Исследователи пишут, что в полном объеме работа,   написанная Миллером для Ланга, была в 1766 году  опубликована в Амстердаме на французском языке. В ней нашли отражение и «подвиги» Ерофея Хабарова, «завоевавшего Амур»,  и Миллеровские «сумнения» по поводу  справедливости Нерчинского договора, и его рекомендации  русскому правительству в части силового возвращения Амура. Все эти сведения стали достоянием не только европейских правителей, но и правителей Китая. Насколько это было «на пользу» России – судить читателю.