Старые люди. Глава 4

Вениамин проснулся спозаранку, только забрезжил рассвет за окном. На дворе под навесом, хлопотала у плиты Акулина. Она быстрым движением руки, деревянной ложкой, формировала аккуратные кружочки аладышей на сковородке. Её смуглое загорелое лицо раскраснелось возле, пышащей жаром, плиты. Балайка – работник принёс с заднего двора сухие коровьи лепёшки и начал подбрасывать их в горнило летней печки.

– Веня, касатик, проснулся уже? – обрадовалась Акулина. – Будет с кем побалакать. Ибрашка, ровно те, язык проглотил, слова живого из него не вытянешь. Айда (пойдём), тведать аладышки с каймачком!

– Спаси Христос, тётя Куля, аладыши я люблю, – благодарно ответил ей, Вениамин. – Мамынька, любила меня потчивать аладышами.

– Дядяка, совсем замаялся в дороге, – заметила Акулина. – Вечор, крыльца (лопатки на спине человека) ему скипидаром натёрла. Спит, без задних ног. Куда, мотались то? Не сиделось дома, старику. Заразой – те, убей!

– В Зелёновский посёлок, аж бегали, потом, обратно и всё по делам! – гордо заявил Вениамин. – Скоро!

– Дядяке, как что взбрендит, тут же, айда по войску шастать, – с упрёком сказала Акулина. – То в крестовую запрётся и день напролёт, пред образом Николы – угодника, молитву читат. Я его кричу по всему дому, а старик, ровно, глухой, даже, не откликнется.

– Венька! – позвал с крыльца избы Евтихий. – Чего каржатник то, разинул. Ништо, Акулькины басни слух тешат? Айда в избу, дело есть!

– Да погоди ты, дядяка, дай казаку аладышек отведать, – заступилась за Вениамина «старая дева».

– Не застарывайся, Акулька, – прицыкнул на племянницу старик. – Ништо его из зыбки вынули? Служба не ждёт! Скоро!

Старик исчез в дверном проёме избы, а Вениамин второпях проглотил, ещё горячий аладышек, и обжог себе горло. Однако, ни возмущаться ни, тем паче, ругаться, не стал. Старик, тут во всех отношениях прав, не младенец и, даже, не малолеток уже. Служба, есть служба!

– Послушай, Веня, что пишет житель Бородина посёлка, – с удивлением проговорил старик. – Казаки приуральских станиц, от Круглоозёрновской до Сахарновской включительно, тянутся обозами с нашей Степановской узенской солью и песчаную дорогу от соляного озёра до Мухорского парома через реку Большой Узень и от Мухорского посёлка вёрст семь к Кысык – Камышенскому посёлку шинованными колёсами разработали по ступицу, а в прошедшие года казаки с Урала не обращали внимания на нашу узенскую соль. Вот уже второй месяц как изо дня в день тянутся эти обозы по 15 – 60 телег в партии.

– Так, для рыбы самый отменный тузлук (крепкий рассол) из Индерской соли, – заметил Вениамин. –  Узенской солью, ништо варево солят?

– Индерска соль, горьковата на вкус, – согласился Евтихий, – а для рыбы, лучше неё, ничего не сыскать. Прав ты, Веня, узенской солью иногородцы чушиное сало солят, да себе хлёбово (горячая жидкая пища) приправляют. Вот, и наши казаченьки приобщились к ней.

– Утро доброе, господа станичники! – поздоровался с казаками Карпов.

– Доброе утро, господин есаул! – ответил ему Вениамин, знакомый, по книжке, с этикетом для благородных людей.

– И тебе не хворать, есаул! – сказал иронично Евтихий и прибавил колко. – Ну, и саныга ты, ваш бродь! Ништо забыл, за чем приехал?

– Никак нет, помню! – по военному ответил Карпов. – Занемог чуток, с вечера. Третьего дня под дождь угодил, промок до нитки...

– Болды (хватит) ерепениться, – остановил его Евтихий. – Ништо, мне невдомёк: в наши края чиновники часто приезжают на отдых. И душой и телом. Вечор, замаялся с дороги, недосуг было тебя смотреть. Отведаем варево Акулины, да на сытый желудок и побеседуем. Не джюдрись, есаул, твоё дело спешки не терпит.

Карпов достал из кармана блокнот с карандашом и принялся записывать в него некоторые незнакомые ему слова.

– Евтихий Харитонович, что такое «не джюдрись»? – спросил Ахилл.

– Не джюдрись, значит, не торопись, по - русски, – ответил старик. – Тебе зачем, ваш бродь? Мы и без перевода понимаем, ништо мы с балайками с малолетства ни одних битюков (вшей) кормили! Это ты, что же, каждое наше слово записывать станешь, на манер, Даля?

– Да, наподобие словаря Даля, – подтвердил Карпов. – Говор то,  у всех казаков свой, собственный. Тут, без словаря не обойдёшься. Раньше я уже собирал всякие слова и выражения амурских казаков, теперь вот, взялся за наших, уральских.

– Ништо, амурцы не по – нашему балакают, – удивился Евтихий. – Там же, полно и оренбургских и наших казаков.

– Некоторые выражения имеют отличия, – подтвердил Карпов. – Там, на Амуре, испеченное в масле выкрученное тесто, называют «вывертушкой», а в Уральске – «розанцами». На Амуре, горячая похлёбка с катышками муки – «бурдук», а тут, – «джурма – джурмичка». Уральцы называют себя «Горынычами», а амурские казаки «Гуранами» себя величают. Связано это с ношением особой меховой охотничьей шапки – орогды. Шапку эту, шьют из шкуры, снятой целиком с головы дикой косули, точнее, самца косули, Гурана. Сохраняют уши и прорези на месте глаз. За это казаков – амурцев и называют, Гураны!

– Чудно! – удивился Евтихий. – Век живи, век учись!

– Амурцы – гураны и напиток особый пьют: гуранский чай или сливан, – продолжил свой рассказ Карпов. – У меня, даже, собственный способ приготовления сливана имеется, который не всякий, кроме меня, знает. Кипячу в чугуне или самоваре воду, затем переливаю в байдару, в такую небольшую глиняную посуду, в которую перед этим кладу измельченный плиточный чай. Затем небольшой деревянной поварёшкой в течение четверти часа взбалтываю воду, пока она не превратится в густую бурую жидкость, затем туда добавляю соль, заранее сбитое молоко, яйцо и масло, и сливан  готов. Но пить такой чай с непривычки, невозможно. Люди по три дня хворают.

– Гляжу на тебя, есаул, говорить – Москва! – похвалил старик Карпова. – А гуранский чай, чем – то, калмыцкий напоминает. «Маханщики» (калмыки) в свой чай тоже соль кладут. Ништо можно такой чай пить? Чаи гонять, надо в прикуску с сахаром. Скусно и приятно! А летом, в жару, лучше нет айрана (кислое молоко, разбавленное водой). Бывало, возьмёшь баклагу и дуешь айран цельный день, пока паротьи (колики) в брюхе не дадут о себе знать. Ты, Ахилл Бонифатьевич, всё записывай и бери на память.

– Казаки, айда обедать! – позвала Акулина. –  Иначе, спящему – гулящему блюдо с дырой!

– Чем потчивать станете, хозяюшка? – спросил Ахилл, раскрасневшуюся у плиты Акулину.

– Щерба из гвоздков, с пшеном, – похвасталась Акулина. – Ребятёшки утром с Урала принесли, цельный кукан.

– «Гвоздки», что за рыба такая? – задал наивный вопрос Карпов.

– Это, ваш бродь, судачок мелкий, – ответил Евтихий. – Мы его «гвоздок», зовём. Самая моя пища, без костей. Не грех бы, по стопочке зелена – вина, под щербу выпить! Вениамин, принеси – ка из горки графинчик с белой, да три рюмочки захвати.

Обед перерос в застолье и продолжался без малого три часа. Захмелевший старик, надрывным прерывистым голосом, больше похожим на крик совы, запел разудалую разбойничью песню, из прошлого уральских казаков.

За Уралом, за рекой,
Казаки гуляют
И стрелой калёною
За реку пускают.
Гей, гей, гей – ей! не робей!
За реку пускают.
Казаки не простаки –
Вольные ребята,
И на шапках тумаки,
Все живут богато.
Гей, гей, гей – ей! не робей!
Все живут богато.
Тёмны ноченьки не спят,
В поле разъезжают:
Все добычу стерегут,
Свищут, не зевают.
Гей, гей, гей – ей! не робей!
Свищут не зевают.

– Венька, налей ещё, выпьем за наше войско! – предложил Евтихий. – А теперь, подпевай ребята! Поддержи, старика!

Наш товарищ – острый нож,
Шашка – лиходейка;
Пропадём мы не за грош,
Жизнь наша – копейка.
Гей, гей, гей – ей! не робей!
Жизнь наша – копейка.

– Давай, ребята, жги! Не жалей! – закричал старик и продолжил песню.

Вот, сибирские купцы
Едут с соболями!
Ну – те, братцы, молодцы,
Пустимся стрелами.
Гей, гей, гей – ей! не робей!
Пустимся стрелами.
Мы добычу поделим,
Сладко попируем,
Славно выпьем, поедим –
Все горе забудем.
Гей, гей, гей – ей! не робей!
Все горе забудем.
Наша шайка не мала,
Живём без пачпорта.
Кто к нам в руки попадёт,
Всех отправим к чёрту!
Гей, гей, гей – ей! не робей!
Всех отправим к чёрту!

– Всё ребята, мочи нет, долго сидеть за столом, – проговорил старик. – Пойду отдыхать. Веня, займи гостя, на Урал проводи. Пока, можно ещё.

Вениамин проводил старика до кровати, а сам отправился с Карповым прогуляться по посёлку. В послеобеденные часы улицы Соколинского были пусты. Ни казаков, ни казачек на улицах не было. Только от берега старицы в направление посёлка шла молодая уралка, нёсшая на коромысле вёдра с водой. Колодцев в посёлке, отродясь не было. Воду соколинцы, во все времена, брали из родников, бивших по берегу полоусой старицы.

– Ваше благородие, айда на Урал, – предложил Вениамин Карпову. – Тут, в посёлке только пыль глотать. Возле воды и дышится легче.

Шагая по тропинке, Вениамин обратил внимание на отсутствие стогов сена в окрестностях посёлка. Истекшая зима для местных скотоводов была неблагоприятная, так как долго пришлось кормить скот сеном, отчего сенные запасы у многих соколинцев истощились. Сено осталось только у запасливых хозяев, которые выручали неимущих, от чего большой нужды в сене не ощущалось и, кое – как, все дотянули до весны. Лишь, далеко на горизонте, там, где был хутор местных богатеев Вязниковцевых, одиноко стоял думбай – большой продолговатый скирд прошлогоднего сена. В той стороне разбойник Айдунгалий столкнулся с его родителями, идущими на покос и, не раздумывая, убил мирную семейную пару. Вениамин отвёл от того места глаза и заставил себя думать о другом. Уж, лучше подумать о рыбе, которая стала с каждым годом всё хуже и хуже ловится. Особенно стал редко попадаться крупный судак, который так хорош в пирогах. На прошедшей недели, казак Самарцев поймал осетра в три пуда и продал его за 67 рублей, половину из которых, тут же, пропил со своими товарищами в местном шинке. В осетре оказалось 37 фунтов икры...

Есаул Карпов тоже предался воспоминаниям. Вспомнился ему недавний разговор с Мергеневским станичным атаманом, у которого он и фамилию забыл спросить. Урядник, ехавший со своими казаками на Калмыковскую скотскую ярмарку, был так раздосадован последними событиями в своей, станице, что позабыв про субординацию, выложил Карпову всю правду – матку, как на духу. Возможно, он подумал, что есаул служит чиновником ВХП или при войсковом штабе, и сможет помочь ему советом.

– Зимою в Мергеневском посёлке был нанят караул и совершенно не было краж с дворов, – начал свой рассказ урядник. – С наступлением же весны караул сняли и, тотчас же, начались кражи разных хозяйственных вещей: хомутов, седелок, вожжей и прочих. Подозревали холостежь, но поймать не удавалось.

Карпов прервал свои воспоминания и спросил у Вениамина, не знает ли он, случайно, фамилию станичного атамана в Мергеневе, уже пожилого урядника.

– Как же не знать, ваше благородие, – ответил Алаторцев, – Краденов его фамилия, Василий Дмитриевич, по годам он отставной. Мы с дедынькой, его на дороге видели, когда домой возвращались из Калмыкова. Он своих казаков на тамошнюю ярмарку повёз, молодых баранчиков себе покупать. С ним старик Евтихий разговаривал, а я с казаками его балакал. А вам пошто его фамилия понадобилась? Ништо денег у вас одолжил? Василь Митрич, ещё тот любитель в долг взять, а потом нечаянно забыть. С ним же, ухо востро нужно держать! Обманет, глазом не моргнёт.

– Спаси Христос, Вениамин, – поблагодарил Карпов. – Нет, я ему в долг не давал. Просто пришёл на ум, вот и спросил. Я с ним беседовал по дороге в Соколинский. Мне показалось, что он был сильно озабочен.   

– Да, забот у станичного атамана хватает, – подтвердил Вениамин. – Он же человек беспокойный. Было дело, меня от верной смерти спас. А то, что он немного плутишка, так это, кто же без греха. С ордой по соседству живём!

Вениамин зашагал быстрее, чтобы идти впереди по узкой тропинке, а вот, Карпов, наоборот, сбавил шаг и снова вспомнил свой разговор с Василием Дмитриевичем, со своим новым знакомцем в Уральском войске.

– Дело дошло до того, что стали выламывать замки и выбирать уже более ценные вещи, – рассказывал станичный атаман Краденов. – Наши казаки усилили бдительность, многие стали спать на дворах. Наконец, удалось напасть на след. Спавший на дворе богатого казака Болдырева работник был разбужен сильно хлопнувшей дверью чулана. Он вскочил и увидел, вроде как, бегущего со двора киргиза. Работник во весь голос закричал: «Стой! Что за человек?» Бежавший воришка бросился за ворота и скрылся в темноте ночи. Весь посёлок спозаранку был на ногах. «Так вот чьё это дело!» кричали на сходе казаки и всей массой, как по команде, двинулись к кибиткам киргизов, расположившихся табором около посёлка. Зауральские киргизы прикочевали сюда для найма в работники и пастухами к казакам, а сами шалберничали, да слонялись без определённых занятий. Казаки те, недолго думая, сделали обыск и в сундуках киргиз оказались выкраденные казачьи вещи и зазубренная пешня, которой ломали замки. Виновных в кражах киргиз, сильно побили нагайками. Так, киргизы жалобу написали уездному начальнику. Не дай Бог, ещё станичников обвинят в самосуде и самоуправстве. Наказный Атаман, ведь, требует от нас, чтобы доносы на киргизов мировому судье, в Лбищенск присылали, а уж он, приговоры им будет выносить. Вроде как, закон этого требует. Ништо так всё это, ваше благородие?

– Не могу знать, господин урядник, – честно признался Карпов. – Я, ведь, в войске недавно, ещё не все законы смог изучить. Одно скажу определенно, Наказный Атаман стоит за решение спорных вопросов с киргизами только законным и мирным путём. Дай Бог, чтобы ваши станичники невинно не пострадали. Подполковник Плотников, сам из казаков, уж он то, должен во всём разобраться по совести.

– Спаси Христос, ваше благородие, – искренне благодарил Карпова, уже не молодой станичный атаман Краденов. – Обнадёжил!..

За раздумьями Вениамин с Карповым добрались до берега Урала. Здесь он был относительно пологий, а чуть поодаль переходил в яр. На яру стоял знак, возле которого обычно ставилась палатка плавенного атамана. Здесь же, на яру, устанавливалась старинная пушка, выстрел которой возвещал о начале главного уральского рыболовства – осенней плавни.

– Вот, отсюда начинается плавня, ваше благородие, – горделиво сказал Вениамин. – С этого яра съезжают казаки с бударами в руках, да прямо в Урал – батюшку. Айда в перегонки на стремнинку! Ярыги кинули! Жар, стоит! Скоро!

– Мне же, довелось побывать на прошлой плавне, – заметил Карпов. – Но, лишь, на третьем рубеже. От Калмыкова до Красного Яра. Сам не плавал, в обозе был, с Бородиным. Вячеслав Петрович сказал тогда, мол, участвует всего  750 связок, что очень маловато для осенней плавни.

– Ништо это маловато? – удивился Вениамин. – Это же, можно сказать, ничего! В былые годы по 5 – 7 тысяч, а то и до 9 тысяч доходило. И рыбы было, пруд пруди. А в прошлом году, плавня только началась и, на тебе, буря случилась. Атаман рыболовства, тогда приостановил плавню на сутки. Залов был скудный: не более сорока осетров, да всего две белуги, а икряных из них, не больше половины оказалось. Икры, всего четыре пуда сделали. Судак, тоже мелкий попадался. Крупных, лишь, с полсотни было. А связок, семь сотен набралось, и ладно. Никудышна была плавня.

– На третьем рубеже полно было рыбы, – проговорил Карпов. – У меня в блокноте запись имеется. Вот, послушайте: «Поймали икряных: осетров – 46, белуг – 2, севрюг – 1; яловых: осетров – 57, белуг – 3, севрюг – 2. Черной рыбы: судаков крупных – 565, мелких – 6500, жерехов – 900. Сделано икры – 19 пудов». Цена на рыбу была следующая: «Пуд красной – от 6 до 7 р. 50 к., икра – 160 р., судак: крупный – 80 р, мелкий – 7 р. 50 к. за сотню».

– Ништо это полно? – изумился Вениамин. – Так, один пшик! Старики сказывали, что годом раньше связок было больше, и рыба лучше ловилась. Я в это время, в Расеи службу проходил и точно не знаю, как было в самом деле. За то хорошо помню, как до отправки нашего полка в Саратовскую губернию, съехавшиеся на багренье в Уральск казаки рассказывали, как по некоторым хуторам разъезжали подозрительные молодые люди и внушали им о неправильных действиях высшей законной власти. Предлагали казаре (так, в шутку казаки называют себя) вступать в союз с ними и, вообще, к противодействию власти, предлагая подписываться в согласии, и обещая за это приличное вознаграждение. Дурни! Ништо не знали, что с наших казаков «подписку» никакими жамками не вытребуешь. Через эту самую «подписку» и самые упрямые «уходцы» горя не мало хлебнули. Мой дед, Ефим Евстигнеевич, почитай, больше шести лет в ссылке пробыл. Как раз, в самый разгар плавни, с Бухарской стороны к Уралу вышли. Только жар начался, а тут, ссыльные казаки через Урал плывут, домой джудрятся.

– Смутьянов на Руси всегда было полно, – согласился Карпов. – Наши уральские казаки сколько раз бунтовали против власти, но, по сути, против Государя никогда не выступали. А нынешние то революционеры, именно, против царя – батюшки и призывают народ. Мало того, что призывают, так они ещё физически стремятся уничтожать Государей Императоров…

Тут, Карпов вынужденно вспомнил, как после его возвращения в Уральск, на Балтике разыгралась настоящая драма с царской яхтой «Штандарт», которая наскочила на подводный камень в Финском заливе. Некоторые усмотрели в этом крушении злой умысел. Газеты писали:

«Насколько плохо и небрежно исследован фарватер, где произошло крушение, показывает то, что к югу от Крианшер найден новый подводный камень на глубине 15 футов. Когда после катастрофы с «Штандартом» яхта «Александрия» оставила место крушения, направляясь в Риланскую бухту, то прошла именно над этим камнем. Только благодаря маленькой осадке «Александрии» не случилось новой катастрофы.

В кильватере за яхтой «Александрия» шёл крейсер «Азия» с глубокою осадкою, который непременно наскочил бы на камень, если бы совершенно случайно не переменил курс и не пошёл по другому пути, в сторону от подводного камня. Между тем, шесть лет подряд в летние месяцы, именно, этот фарватер изучали военно – измерительные экспедиции».

А, вскоре, по случаю избавления Государя Императора и Августейшей Семьи от угрожающей опасности при аварии Императорской яхты «Штандарт», Его Превосходительство, Наказный Атаман и Начальник гарнизона г. Уральска, генерал – лейтенант Родзянко, приказал:

«14 сентября назначить церковный парад по взводу от всех строевых частей Уральского гарнизона под командою офицеров. Командовать парадом войсковому старшине Кучкину.

Параду прибыть к Александро – Невскому собору к 10 часам утра при войсковом хоре трубачей.

На молебствии присутствовать всем господам генералам, штаб и обер – офицерам и чиновникам военного ведомства.

Форма одежды обыкновенная в папахах».

На следующий день после парада, есаул Карпов и сотник Бородин поехали на низовую линию, чтобы ощутить непосредственное участие в плавне. Но в Красном Яре здоровье Вячеслава Петровича резко ухудшилось; ему уже стало не до рыболовства, и Карпов вместе с ним возвратился в Уральск...

– Дней десять назад, ваше благородие, здесь две баржи с мукой на Гурьев прошли, мира на берегу, полно было, – проговорил Вениамин. – Верно, весь посёлок Соколинский вышел посмотреть на диковинные ковчеги. Старики сказывали, что ещё до моего рождения, купец Ванюшин пытался пустить по Уралу пароход. Якобы, даже, он один рейс сделал от Оренбурга до Уральска. И, где тот пароход? Так, и баржи пройдут до Гурьева, там их разберут на доски и забудут о них. С июня месяца и до плавни, даже, будар не будет на воде. Запрет!

– Ништо, стало холодать, – проговорил Карпов. – Не пора ли возвращаться в посёлок?

– Завтра, Никола летний, – отозвался Вениамин. – Мороз – обычное дело. Наши казаки, даже, бахчи не засевают до 9 мая. Пошлите домой, ваше благородие!

В праздник, старик Евтихий весь день пробыл в «крестовой», молился. Его гость, есаул Карпов с Вениамином и Акулиной, с утра сходили в местную единоверческую церковь Пророка Илии, где раньше служил священником Кирилл Шальнов, а до сего дня стоял походный образ св. Георгия. Кому, как не Вениамину Алаторцеву, служившему во 2 – ом Уральском казачьем полку, было знать историю его появления. Этот Походный образ святого Георгия, сделанный на добровольные пожертвования всех казаков сменной команды 2 – го Уральского казачьего полка, при выступлении из Уральска в Самарканд, весною 1887 года, согласно желания, выраженного казаками № 2 эшелона, того же полка, на роспускном пункте в Шилинском посёлке, 29 мая 1890 года, поставлен в Соколинскую церковь и для доставления туда передан казаку Константину Тимонину.

После молебна в храме, Акулина кормила казаков сладкими каравайцами и пышными ватрушками с душистым чаем из самовара. День пролетел очень быстро, несмотря на отсутствие деловых забот и разговоров.