Сказание о царе Иване и башне имени Сюмбике

В давние - предавние времена жил да был с одна тысяча пятьсот тридцатого по одна тысяча пятьсот восемьдесят четвертый год один царь-государь, Иван Васильевич Рюрик-Глинский. Так как вся родня царя-государя испокон веков была сплошь из басурман неместных, русских имен что Рюриковичи, что Глинские знали мало. Оттого и называли своих отпрысков то Ванями, то Васями, то Вовами. Так что царей-государей впоследствии приходилось нумеровать, чтоб не запутаться окончательно. Вот Иван Васильевич, к примеру, был Четвертым.
Подданные очень сильно любили Ивана Васильевича. Как-то раз один дворовой холоп высказал вслух мысль, давно жившую в сердцах подданных (ибо мысли у подданных живут где угодно, только не в голове), что мол «Нет Рюрика-Глинского – нет московского княжества». С той поры по всему царству государству под этим лозунгом постоянно стали проходить крестные ходы, по сложившейся традиции плавно перетекающие в кулачные бои стенка на стенку.
 – Самый лучший царь у нас и никакого другого царя нам не надобно! – скандировали народные массы, как  будто кто предлагал им, народным массам, другого царя. А холоп думным боярином стал, ибо уже в те давние - предавние времена строилось  повсеместно общество равных возможностей, где молодым везде дорога, а старикам везде почет.
 Центр изучения общественного мнения, называемый тогда Опричниной, неизменно отмечал рейтинг народной поддержки Ивана Четвертого на уровне 80-85 процентов. Они, конечно, могли бы неизменно отмечать и стопроцентный рейтинг, но в этом случае деятельность Федеральной службы безопасности, называемой тогда Опричниной, становилась бессмысленной, и эту службу надобно было упразднить. А такая подлянка родственной государевой службе противоречила корпоративной этике.
Народные массы много за что любили царя-батюшку Ивана Васильевича Рюрика-Глинского, но более всего за стабильность и защищенность.
Стабильность в годы царствования Ивана Четвертого была удивительно просто стабильная. За весной неизменно наступало лето, за средой четверг, солнце каждый день всходило из-за соснового леса, где шесть лет назад медведь корову подрал, и садилось за капустным полем, где лет восемь уже как надобно сорняки прополоть, но все недосуг. Народные массы очень ценили эту стабильность и боялись ее лишиться. Страшно подумать, что начнется, если, к примеру, солнце из-за капустного поля вдруг встанет или после весны зима начнется. К тому же у многих крепостных крестьян был опыт утраты личной стабильности, когда после корпоратива в пятницу вечером, посвященного уплате оброка или окончания барщины, на следующее утро неожиданно случался понедельник, а то и вовсе среда. И голова раскалывалась просто жутко. Так что – не надо нам этого. Но, к счастью, царь-батюшка заботился о правильном солнцевставании.
А о защищенности неизменно говорилось на всех культурно-массовых мероприятиях, к которым в те времена относилась казнь через четвертование, казнь через сажание на кол, казнь через колесование, казнь через подписание ипотечного договора, казнь через заливание в глотку расплавленного свинца и другие, не менее занятные виды казней. Казни проводились публично, при неизменных аншлагах. Обычно казнили сразу несколько человек, для пущей зрелищности. Народные массы очень любили массовые казни, посещали их всей семьей, обсуждали с соседями.
– Вы видели как под руководством ката  ТитТитыча казнили юродивых, танцевавших в церкви? Нет?!! Что вы, это же лучшая казнь в этом сезоне, абсолютно необычная, авангардная постановка, новое слово в искусстве. Тит Титыч новатор - дыба с росписью, вместо кнутов золоченые цепи, и все под музыку знаменитого ансамбля гусляров.
– Да знаете, мы как то больше классику любим и детей стараемся в классическом стиле воспитывать. Вот кат Прохор Прохорович позавчера скоморохам, что срамные картинки на ярмарке показывали, головы рубил. Все в каноническом стиле, топор, плаха. Никаких тебе расписных дыб и гусляров. Весь этот авангард – это не для нас. Через год про него все забудут, а плаха с топором на века останутся.
А исполнявшие казнь сотрудники ГУФСИН, называвшегося тогда Опричниной, по должностной инструкции в самом конце обращались к публике со словами:
– Видите, что мы со своими делаем? А прикиньте, что мы с врагами сделаем, если те вдруг сунуться! В десять, не в сто раз страшнее, вот!
– Офигеть, – восхищались народные массы, отправляясь после публичных казней на крестный ход, традиционно перетекавший в кулачные бои стенка на стенку. – Вот это защита так защита! Какой враг, прознав про такое, к нам сунуться рискнет? Да обделаются враги, едва лишь помыслив о том, чтоб к нам сунуться! А то и помрут со страху! Вот спасибо царю-батюшке, защищает нас, так защищает. Грозный он у нас, ой грозный! Но справедливый и человеколюбивый!
Ну и называли про меж собой государя Грозным.
Короче, народные массы мечтали исключительно о том, чтоб правление Ивана Васильевича Рюрика-Глинского длилось как можно дольше. Хорошо бы пятьсот лет, или тысячу. Чтоб стабильность и защищенность были.

А сам Иван Васильевич в это время мечтал о простом человеческом счастье. Чтоб найти хорошую женщину, жениться на ней.  Чтоб все как у людей было. Чтоб она с работы ждала, борщом кормила, сочувствовала и жалела. Потому как самодержцы – самые обычные люди, а вовсе не бездушные дроны присланные на Землю из одной далекой галактики злобным  Дартом Вейдером, как некоторые тут думают. Царям тоже хочется тепла и любви и вообще ничто человеческое им не чуждо.
Только вот не везло государю в личной жизни. Знаете, как бывает – всяким-разным везет, а вот хорошему мужику и крепкому хозяйственнику почему то нет. Жены ему попадались все какие-то слабые, немощные. Такие, что стоило их чуть жизни поучить, сразу умирали или пребывали в таком состоянии, что приходилось их монастырь отправлять. Семь или восемь жен извел так Иван Грозный, а личное счастье так и не удалось построить.
В разных там заморских странах, изнеженных и толерантных, всячески осуждали такое стремительное расходование жен Рюриком-Глинским. Однако наш народ относился к этому явлению с пониманием и сочувствием. Во-первых, испокон века считается у нас, что бабу жизни учить надобно. Ну, видать, в установках по умолчанию российского генокода есть такая опция – мужики все сплошь владеют некими тайными знаниями о жизни, а женщины нет. И если не научить их, так без тайных знаний и будут жить как дуры.
А во-вторых, как сказал один наш госслужащий (а климат у нас такой, что каждый  чиновник непременно начинает выражаться философскими сентенциями, ну и матом, конечно) «Тяжело в учении – легко в бою». Поэтому баб учить просто необходимо, а то вдруг не будет царя-батюшки Ивана Васильевича, кто ж тогда нас от врагов защитит?
Так что в очередной раз отправив очередную жену то ли в монастырь, то ли на погост, вновь озаботился самодержец построением крепкой семьи, ячейки тогдашенго феодального общества.
Поиском невесты для государя занималась редакция программы «Давай поженимся», называемая тогда Опричнина. Специально обученные опричники ходили по российским городам и весям и лично пробовали всех более-менее симпатичных баб и девок. Ну, некачественную же царю не подсунешь, а как иначе качество узнать. Тех немногих мужиков, что выражали недовольство таким вот конкурсным отбором, привлекали для участия в культурно-массовых мероприятиях. Оттого бабы и девки начали прятаться, едва завидев на горизонте сотрудников программы «Давай поженимся». Что создавало сложности в работе царской женительной команды и подвигало на новые, нестандартные решения. И вот, вместо очередной невесты, глава Опричнины Малюта Скуратов  доставил царю не до полусмерти напуганную девицу, а портрет на лубке (это «инстаграмм» тогда так назывался).
Малюта Скуратов единственный в московском княжестве мог принести портрет вместо живой бабы уже приготовившемуся к большой и чистой любви царю. Во-первых, дружил он с самодержцем с совсем уж давних - предавних времен. Че дружил – в исторических хрониках потерялось, то ли в лапту вместе играли, то ли денег он Грозному взаймы дал и возврата не требовал. Но дружили они крепко. Во-вторых, Малюта Скуратов был самым важным государственным чиновником,  живота своего, а так же печени и других органов не жалеющим на благо отечества. А в-третьих, был он так же нештатным психоаналитиком Рюрика-Глинского. Бывало запечалиться, закручинится государь (а была у него такая привычка – вдруг запечаливаться и закручинивиться ни с того, ни с сего). Вызовет верного своего друга:
– А скажи, Малюта, не может ли так случиться, что народ меня за все наши с тобой художества возьмет и свергнет, а?
– Не. Не может, государь. Чем больше ты дуркуешь, тем больше народ тебя любить будет. И сам обязательно придумает, почему всякая херь, что ты творишь,  для его блага делается. А уж если совсем где накосорезишь, то народ тут же себе решит, что ты, мол, не знал ничего, а то все бояре пакостники натворили. Так что – разорвешь лошадьми пару бояр – и в народном обожании дальше купаться будешь.
– А скажи, Малюта, не может ли так случиться, что потомки меня за все наши с тобой художества проклянут?
– Не. Не может, государь. Я так думаю, что потомки вообще к лику святых тебя причислить попытаются.
– Ну и славно, аж от сердца отлегло. А то прям прилегало на сердце-то. Так-то я в себе святость ощущаю. Да. Живет она внутри. Пойдем, что ли, митрополита какого-нибудь задушим или в кипятке сварим, а то скучно чей-то…
Ну вот, значит, приносит Скуратов портрет и говорит:
– Не вели казнить государь, тем более что казнями я занимаюсь, а самому себя казнить не сподручно, а вели увеличить финансирование всяких социально значимых проектов, которые я курирую. Короче, дефицит возник временный с красна-девицами, годными царю в жены, на земле русской. Все проклятые басурмане виноваты, которые нас санкциями обложили, строго запретив своим девкам в наши земли ездить, потому как опасно типа. Ничего, скоро собственное производство красна-девиц наладим, все в порядке будет. А пока дефицит. Мои орлы всех баб в округе пересмотрели и ни одну не могут тебе в жены рекомендовать.
– И че мне теперь, бобылем ходить? – возмутился царь.
– Никак нет. Зря что ли я возглавляю Центр стратегического планирования, называемый Опричниной, чтоб решения проблемы тебе не предложить. Есть в Казанском ханстве царица, красивая уххх. На вот портрет, сам зацени.
– Да, хороша, – согласился Иван.
– Вот и женись на ней. Опять же – морганатические браки твои большое недоумение по всему миру вызывают, другие цари-императоры с тобой даже не здороваются.  Впрочем, не здороваются и недоумевают они, конечно, не поэтому… Но один фиг. А тут все честь по чести – ты московский князь, она казанская ханша. Равный с равным. Может, даже больше года проживете.
– Да согласный я, согласный, – воскликнул Рюрик –Глинский портрет разглядывая. Чудо как хороша была ханша. – Давай, это, готовь че там надо.
– Надо сватов засылать, типа «у вас товар, а у нас в квартире газ». Типа соглашайся красна девица моею суженой стать. Руки надо просить и сердца, короче.
– Не престало мне, государю московскому, чей-то там у кого-то просить. Значит так, пиши «приказываю тебе, красна девица, стать моей женой с 16.00 следующей среды». А не, в 16.00 я занят. Боярина одного, что сомнение в правильности нашей экономической политики высказал, на вертеле жарить будем. Давай с 17.00, думаю, освобожусь уже.
Долго сказка сказывается, да недолго дело делается. Почты России тогда еще не было, так что ответ от Сюмбике пришел быстро. Писала ханша, то, мол, спасибо Иван Васильевич за предложение, очень, мол польщена. Но – нет. Только-только второй брак у меня закончился, еще не пережила всю эту хренотень, потому к новым отношениям пока не готова. Так что – давайте будем просто друзьями, будете мимо проезжать – заглядывайте, чаю попьем, потреплемся. А большее я вам предложить не могу. Мол, всего хорошего, пока-пока, чмоки-чмоки.
Дело в том, что Казанская правительница много что об Иване Грозном знала, да и портреты его видела. Так что сразу для себя решила, что даже смерть лютая несколько приятней будет союза с таким вот самодержцем.
Осерчал Иван Васильевич Рюрик-Глинский от такого женского коварства, ногами затопал, заматерился. Пару-тройку бояр пришлось заживо закопать, чтоб успокоиться хоть немного. А потом крикнул Малюту Скуратова и велел тому собирать огромную армию и идти на Казань войной.
– Доставьте, – говорит, – мне царицу Сюмбике в спальню срочно. А то бояр казнить – это сублимация. И надоело уже, ну не то чтоб совсем, но уже не так радует, как раньше. И слово какое-то нехорошее.
– Государь, опомнись, – в один голос воскликнул Скуратов, – неужели из-за бабы войну начинать? Где ж это видано? Всегда с казанским ханством в мире жили, по-доброму соседствовали. Да и народ тебя не поймет. Вида, может и не подаст, что не понимает. Но не поймет, точно.
– Ты государственный муж или дебил конченый? Работать вообще не умеешь, я за тебя все думать должен? Войну мы начинаем, чтоб русское население в Казанском ханстве защитить, че непонятного.
– Государь, так там и русских то нет… – возразил Малюта. – Там татары живут.
– Но русский язык-то знают?
– Знают, но говорят на своем наречие.
– Вот! Налицо ущемление прав и запрет на употребление русского языка. Срочно войска собирай. А население наше, чтоб не роптало, каким-нибудь делом займи. Пускай вон на конкурсной основе конюшням имена дают. А то не дело – стоят  безымянные общественные учреждения. Пусть будет, к примеру, Конюшня имени летописца Нестора. Звучит же! И людям занятие.
И собрали они огромную армию и двинулись на Казань. Ну, времена-то давние – предавние были, тогда войны частенько происходили в корыстных интересах или из-за болезненных амбиций правящей элиты, которой в любом царстве-государстве человек двадцать насчитывалось, не больше. Это потом уже, под влиянием прогресса, войны стали исключительно из-за общенациональных интересов случаться, да. А тогда – так, что ж поделать, отсталые времена!
По дороге на Казань без труда удалось захватить и полностью разграбить несколько  городов московского княжества. Так что осаду ханской столицы начали воины Рюрика-Глинского в предвкушении скорой и легкой победы. Но что-то пошло не так… И казанцы яростно сопротивлялись, и крепость приступом взять не удалось, и внятных планов компании Генштаб, называемый тогда Опричнина, категорически не мог разработать.
Сначала ринулись рыть подкоп под стены казанского кремля. Быстро так вроде  рыли, Иван Васильевич объявил подкоп главным национальным проектом с неограниченным финансированием. Подкопостроители постоянно вылезали на поверхность за новыми субсидиями в виде еды, водки и баб и каждый раз уверяли, что практически заканчивают, вот-вот уже. Так продолжалось до тех пор, пока не было принято решение о прекращении рытья подкопа, спустя восемь лет после взятия Казани.
Потом построили огромную катапульту и метнули на город огромный камень, скалу практически. Катапульта после первого метания рассыпалась на части, а огромный камень улетел куда-то в Тихий океан.
Затем пытались рисовать картинки с грозными видами оружия и пугать ими казанцев. Но тоже без толку. Да и картинки какие-то топорные были, если честно. Ну, не было у Ивана Грозного приличных художников, что ж поделать.
Но была в армии Рюрика-Глинского одна стратегическая хитрость, которой ни один противник не мог ничего противопоставить – абсолютно не жалеть своих воинов. Велико московское княжество, бабы в случае чего новых стрельцов нарожают, поэтому посылать их на штурм можно бесконечно. И через несколько месяцев осады поняла Сюмбике, что придется сдаться. Сбежать не получится – окружен город. Да и как сбежишь не подготовившись. Вот если б время выиграть, хоть несколько месяцев.
Думала-думала Сюмбике и придумала, наконец. Отправила ханша к царю послов и сообщила, что согласна стать его женой, но при одном условии – выстроит московский царь в Казани дворец невиданной красоты, каких свет не видывал. Слабо?
А вот «на слабо» Иван Васильевич Рюрик-Глинский всегда покупался. Ну, характер такой был у национального лидера. Никаких ресурсов не жалел, лишь бы доказать, что ему типа не слабо.
– Кому слабо? Мне слабо? – закричал батюшка царь. – Да мне дворец невиданной красоты построить – как два пальца оборвать холопу какому. Передайте Сюмбике, что будет ей дворец через неделю. Пусть спальню готовит.

Государственная комиссия по распределению госзаказов, называемая тогда Опричнина, быстренько провела тендер на строительство. Выиграла конкурс компания «Невиданнойкрасыдворецспецстрой», принадлежащая князю Курбскому. «Дворецспецстрой» твердо обязался возвести объект за семь дней. И закипела работа.
– Надежный ли подрядчик? – на шестой день кипения работы поинтересовался Иван Грозный у Скуратова.
– Невероятно надежный, государь. Никаких сомнений в надежности нет.
– На рынке давно?
– Не очень. Тридцать семь минут до начала тендера… Но это нисколько не умаляет его невероятной надежности. Я и сам решил к ним на работу устроиться, вот насколько надежный. Ну, так уж, на подработку, без ущерба для основной деятельности, не переживай. Консультантом по дизайну интерьеров служебных лестниц. Платят достойно, половину от сметной стоимости дворца. Почему б не подработать?...
Через неделю Иван Васильевич лично решил осмотреть возведенный дворец и с удивлением обнаружил, что на стройплощадке не возвели ничего, даже забора.
– Это что за фигня, Малюта! – взревел государь.
– Аааа, это… Тут такое дело… По договору с подрядчиком в качестве аванса тот получает половину сметной стоимости, оставшиеся деньги по завершении. Так вот, Курбский утверждает, что весь аванс истратил на оплату услуг субподрядных организаций и строить ему теперь не на что.
– И что теперь делать?
– Дык, прокуратура, называемая сейчас Опричниной, уже арестовала князя за злоупотребления. Сегодня плетьми секли, завтра кожу сдерем, послезавтра назначим гласный независимый суд. Ну и нового подрядчика искать придется.
– А ты, Малюта, заработанное то у этого проходимца получил?
– Я – да. Повезло. Я сразу проконсультировал, что надобно служебные лестницы в желто-коричневый цвет покрасить. И успел вырвать честно заработанное. Прочие субподрядчики пролетели. Ну, риски бизнеса. Что ж поделаешь…

Прошла неделя, и Скуратов рапортовал царю, что прекрасный дворец возведен силами нового застройщика. Пошел Грозный объект осматривать и вновь не только дворца, но и забора вокруг стройки не увидел.
– Малюта, штоб тебя? Где?!!!
– Аааа. Тут такое дело приключилось. Понимаешь, Иван Васильевич… Подрядчик дворец возвел. Все честь по чести. Красота. Я б даже сказал лепота. Но там в планах место возведения как-то плохо написано. Ну, мелко, с кляксами. Вот. Оттого подрядчик решил, что дворец нужно возводить в басурманской Флоренции, а не в Казани. Ошибся человек, с каждым может случиться. Но ты не переживай, часть государственных средств мы вернули. Нашелся боярин один, что тот дворец-то выкупил, по остаточной стоимости. Недорого, зато сразу заплатил.
– Значит деньги есть на строительство?
– Не. Что за дворец мой племянник отдал, пришлось раздать риэлторам и посредникам.
– А Курбский что? Казнили?
– Никак нет, государь. Сбежал князь Курбский заграницу, к врагам нашим геополитическим.
– Как сбежал?
– Применил самый коварный и подлый план побега – всех подкупил… Теперь клевещет из-за границы на нашу страну, что у нас князей плетями бьют и кожу с них живьем сдирают.
– А с дворцом что делать будем?
– Строить. С учетом предыдущего опыта. Только новое финансирование надобно.

И еще неделя прошла. Иван Васильевич, задолбавшись ждать своего счастья, отбыл в Москву, назначив главу Опричнины  куратором строительства.
– Как там дворец, Малюта?
– Государь, не обессудь, но все выделенные средства пришлось потратить на информационную поддержку проекта. Теперь каждый житель нашего царства-государства только и ждет постройку дворца, каждый холоп уверен, что ничего в его жизни лучшего, чем грядущее лицезрение стен и башен, не было, нет и не будет. В каждый избе лубок висит с видом будущей постройки, каждый скоморох рассказывает как она прекрасна будет. Так что общественное мнение полностью подготовлено. Дело за малым осталось – возвести. А для этого деньги нужны.

И еще неделя.
– Как?
– Все по плану государь. Решили вот аэрофотосъемку местности провести. А потом вспомнили, что у нас ни аэро, ни фото нет. Темное средневековье, че поделаешь. Вот. Ведущие научные умы страны думают как бычий желудок дымом наполнить или как с колокольни сигануть, присобачив на спину деревянные крылья. Вот. Почти изобрели. Только денег еще надо.

И еще несколько месяцев.
– Че с дворцом-то?
– Че-че… Сам же сказал – самый красивый в мире должен быть. Группа потенциальных застройщиков со мной лично во главе начинает лично знакомится с зарубежным опытом, путем поездок в заморские чужеземные страны. Смету вот принес. Как изучим – так за неделю дворец и построим.

И еще…
– Как там?
– Построили. Даже с опережением графика. За четыре дня справились, а не за семь. Но один эксперт вспомнил, что в Индии, в джунглях красивей дворец есть. Так что снесли нафиг, будем самый красивый строить. Вот, кстати счет за снос того, не самого красивого.

Еще.
– Как?
– Ээээ… Вот: «Доводим до вашего сведения, что на шестой день монтажно-отделочных работ, общая готовность объекта, именуемого Самый-красивый-в-мире-дворец, составляла 94,6%. Согласно договору подряда и техническому заданию нами полностью сооружен дворец-1шт, парк вокруг дворца-1шт, монумент Рюрика-Глинского И.В. и холопов его – 3шт, постоялый двор для посетителей дворца-1шт. В завершающей стадии находились работы по устройству паркинга на 500каретомест. В 17часов 23 минуты шестого дня на строительную площадку совершено нападение крылатым змеем Зилантом, мифическим защитником традиционной архитектуры Казани, в результате чего объект был уничтожен полностью. Согласно пункту 36.3.71 договора подряда нападение мифологических существ является форс-мажорным обстоятельством непреодолимой силы, ущерб от которого полностью компенсируется заказчиком. Просим вас возместить расходы…»

Еще..
– Ну?
– Полностью построили. За семь дней, как и обещали. В самом модном сейчас стиле пейзан-лофт. Это когда типа дикая природа нетронутая. Типа трава, грязь, лужи и больше ничего. Кажется вроде как ничего и не строили. А на самом деле проделали сложнейшую работу по самым передовым канонам дизайнерского искусства. Типа каждый цветок и собачья какашка на  строго определенном фен-шуем месте расположены. Вот. Модно, авангардно. Не нравиться? Как скажешь, нового подрядчика найдем.

Шли годы. Иван Васильевич успел женится и овдоветь еще множество раз. Сюмбике он уже и не желал особо, перегорел. Но женитьба на ханше стала делом принципа. Поэтому когда Скуратов явился с очередным докладом о постройке дворца (мол, приглашенные зарубежные специалисты по незнанию использовали морозонеустойчивый материал), посмотрел Иван Васильевич на верного своего вассала и спросил:
– А как считаешь, Малюта, что лучше – повесить тебя или на кол посадить?
– Дык, за что, государь. Верой и правдой же, словом и делом.
– Ну-ну. Только через неделю я в Казань собираюсь. И если там дворца не будет – я тебя, пожалуй, повешу. Прямо там, на стройплощадке. Мне тут один коуч-тренер сказывал, что повешенный прораб лучше всего строителей на трудовые подвиги мотивирует. У нас в стране, сам знаешь, кроме меня незаменимых нет.
Рюрик-Глинский и без всяких тренеров знал прекрасно, что при идеально выстроенной вертикали власти подчиненных просто необходимо периодически вешать, иначе они совсем работать перестанут, а будут только воровать. Знал это и Скуратов. Оттого бухнулся царю в ноги и заголосил:
– Да я же, царь-батюшка, как раз досказать хотел. Материал-то неморозостойкий, да ошибка вышла. Но я виднейших ученых лично нашел, и они моментом придумали, как его морозостойким сделать. Так что – есть дворец, стоит красавец.
– Ну смотри, Малюта. Через неделю еду я на Сюмбике жениться. Ну или тебя казнить. В любом случае – праздник будет и народные гулянья.

И вновь прибыл царь-государь в Казань. И увидел в намеченном месте башню. Не сказать, чтоб прям шибко красивую. Так – башня как башня, к тому же сильно покосившаяся.
– Это что, Малюта?
– Это, государь, центральная, стержневая часть самого прекрасного в мире дворца. Почти закончили, осталось только вокруг павильоны возвести ажурные. Это мелочь. Не успели, но не по своей вине – павильоны по проекту из баобабового дерева, поставщик подвел, не успел доставить. На днях прибудет – сразу закончим дворец. И поставщика нерадивого колесуем, не сомневайся.
– А это что – самый прекрасный в мире дворец?
– Да, государь. Лично я нигде прекрасней не видел. Впрочем, эстетическое восприятие – дело субъективное. Кому-то может и не понравиться. Но все нанятые мной за огромные деньги эксперты единогласно утверждают – самый прекрасный в мире. Даже в таком виде, без баобабовых павильонов.
– А павильоны эти баобабовые каковы?
– Ну… Такие небольшие… Пики и секиры хранить можно. Или лопаты дворницкие. По желанию. А баобаб он так-то на нашу сосну похож. Но баобаб! А не какая-нибудь сосна!
– А че башня наклонилась?
– Оооо! Это, государь, воплощение инженерного гения наших зодчих. Наклон специально рассчитан так, чтоб компенсировать шевеление слонов, держащих земной диск. Все прочие строения от этой микровибрации разрушаются потихоньку. А наш дворец – нет. Только у нас такое чудо да в римско-имперской  Пизе. Но тамошние жители инновационную идею не оценили и архитекторов отпизили. Ну, выгнали из города. Дикари. А мы – гордимся.
– Аааа, – но Рюрик-Глинский уже понял, что иного дворца он все равно не получит, хоть всех перевешай. Потому как на каждый вопрос сто ответов заготовлено. Потому как – система. Плюнул царь, принял объект и пошел к Сюмбике.
 
– Ну вот, девица-красавица. Самый прекрасный в мире дворец я построил. Не нравиться тебе, так специалисты говорят, что эстетическое восприятие дело субъективное. Времени чуть больше намеченного ушло… Но сделано дело. Теперь давай жениться, как договаривались.
– Не буду, спорить, Иван Васильевич, ибо спорить с тобой бессмысленно. Дозволь лишь на башню этого твоего дворца подняться, да посмотреть напоследок на родной край. А то я слышала семейная жизнь с тобой обычно очень недолгой бывает.
– Дозволяю, чего уж. Вход в башню один, я у него стрельцов посажу, чтоб ты не сбежала от грядущего счастья.
Сюмбике поднялась на самый верх, села на санки-салазки, скатилась по наклонной стене да и ушла себе спокойно вместе с верными людьми вон из города. Потому как за много-то лет успела подготовиться к побегу основательно.
Несколько часов ждали сотрудники ФСО, называемого тогда Опричниной, пока выйдет ханша. В конце концов, надоело им ждать. Поднялись они в башню – а там и нет никого. Доложили Скуратову. Тот погоны и головы нерадивым подчиненным поотрывал, а потом пошел царю докладывать.
– Не вели казнить, государь, ну а дальше ты знаешь. Короче, случилось чудо. Поднялась мятежная ханша на самый верх да и бросилась из окна. Превратилась в птицу-лебедя и улетела вон. Я уже отдал приказ изничтожить всех лебедей в округе. Но больше ничего сделать нельзя.
Второй раз плюнул Рюри-Глинский на весь этот цирк с конями и вернулся неженатым обратно в Москву, внешней заниматься, раз во внутренней все как-то так себе получается.
Несколько лет Роскомнадзор,  называемый тогда Опричнина, пытался заблокировать лебедей. Было убито двести тридцать шесть медведей, семьсот пятьдесят девять волков и полностью уничтожены сомы в реке Казанка. Не одна птица в результате блокировки не пострадала.
Сюмбике дожила до глубокой старости близ города, особо и не скрываясь, так как прекрасно знала уже, как избежать неприятного замужества. А башню ее именем назвали. Так как первой в мире  поняла ханша, что если вы вдруг враждуете с царством, где главную роль играет Опричнина, то одержать победу над этим самым царством поможет именно, что тамошняя Опричнина. Ну и время, конечно.