Новослободская 31. 9. Моя тётя Злата Фёдоровна

Новослободская 31. 9. Моя тётя Злата Фёдоровна

Младшая дочь Фёдора Фёдоровича и Анны Александровны Злата (верхняя слева в подборке фото) родилась в 1906 году. На самой правой фотографии подборки снята вся послевоенная семья Лебедевых. Слева направо стоят Виктор Викторович, потом Николай Викторович, потом тётя Злата, потом глава семьи Виктор Григорьевич, а затем Элегия Викторовна.
 
Как семья Лебедевых жила до войны и во время войны я не знал. Узнал я это только после моего разговора с моим двоюродным братом Николаем Лебедевым в ходе написания этой главы.
 
Он мне сказал следующее: «Вся моя семья обязана своей жизнью Валентине Федоровне Громаковой. Дело в том, что в 1941 году мама вместе с тремя детьми на руках была чуть ли ни в первую очередь эвакуирована из Ленинграда. Именно из-за того, что у Златы Фёдоровны было трое детей: Рустем, Элегия, Виктор. Замечу, что в этот момент Виктор Григорьевич был еще в окружении и вышел из него лишь в конце сентября, когда мамы уже в Ленинграде не было. В Вологде в распределительном пункте маму спросили, куда она хотела бы уехать. Мама сказала, к сестре, в город Курган, куда из Москвы был эвакуирован Метростроевский детский дом и садик, где заведовала тетя Валя. Там же в Кургане находились Зоя и Борис. Так Злата Фёдоровна с детьми оказалась в глубокой Сибири, где их взяла на свое обеспечение Валентина Федоровна».

 Николай рассказал мне и о двух похоронках на Виктора Григорьевича Лебедева:
«Первая пришла в октябре 1942 года. До этого момента отец (Виктор Григорьевич) сформировал 96-ю отдельную танковую Шуменскую бригаду имени Челябинского комсомола в Челябинске. Ненадолго приехав Курган, он вновь уехал на фронт.
Пришедшее в октябре 1942 года известие о гибели Виктора Григорьевича подкосило маму (Злату Фёдоровну), которая была в положении, ибо носила меня (Николая). Наступили тяжелые времена для нашей семьи. Мама лежит в больнице в родильной лихорадке а мы четверо (я родился в ноябре) сели полностью на плечи тети Вали. В конце января 1943-го года по радио было объявлено, что отцу присвоено звание генерала. Местный военком, быстро наведя справки, подтвердил это сообщение, и мы получили усиленный паек. Вторая похоронка о гибели Виктора Григорьевича была получена в конце февраля 1943 года (после боя в Пузачах), и наше положение резко ухудшилось, так как усиленный паек вновь был отобран. К счастью, уже в апреле 1943-го года сообщение о гибели отца было опровергнуто. До конца жизни моих родителей тетя Валя и «Зоица» были для нас самыми близкими людьми».

На средней фотографии в подборке фото Виктор Григорьевич Лебедев - гвардии генерал-майор танковых войск. На обороте этой фотографии видно, что она сделана в Кракове в 1946 году.

Старший сын Виктора Григорьевича Рустем Викторович (фото слева на семейной фотографии) погиб во время войны. По выражению Николая, «сгинул» в одном из лагерей ГУЛАГа (Усольский исправительно-трудовой лагерь). Я помню, как в 2017 году сдерживал свои эмоции Николай Викторович, когда рассказал мне о командировке в эти края и посещении этого лагеря после окончания Московского геологоразведочного института. Я почти ничего не знаю об этой трагической истории нашей семьи. Что-то мне говорил намёками брат Слава, а когда я спросил об этом Николая, я понял, что ему об этом очень тяжело говорить.
 
Я мало встречался с тётей Златой и её мужем Виктором Григорьевичем Лебедевым (жизнь и боевой путь которого описаны в книге «Судьбы гвардии»), может быть, из-за того, что в какое-то время между нашими семьями появилась некоторая разобщённость. Может эта, как я выражаюсь, стенка появилась после войны, но вероятнее всего авторы этой стенки непонимания были моя мама и Виктор Григорьевич, судя по всему люди, обладающие твёрдым и неуступчивым характером.
   
По словам нашего президента, выступившего недавно на заседании русского народного собора, причиной конфликтов в современном мире часто становятся претензии одной из сторон на свое особое, исключительное положение. Нельзя сказать, что у нас между семьями существовал конфликт, однако встречались мы после войны очень редко.
Моя мама всегда не любила начальников (фактически она мало с ними встречалась - всё больше просто сама кроила и шила), судя по всему я унаследовал эту нелюбовь от мамы, и я, несмотря на то, что мой ближайший друг был начальником, всю жизнь не любил начальников. Мне всегда не нравилась присущая большинству начальников привычка отделять себя от подчинённых. Я признаю это разделение только в том случае, если это связано с требованием соблюдения дисциплины на производстве или, когда такое единение с подчинённым противоречит достижению общей цели, например, для соблюдения военной тайны. Но отделяться от подчинённых в жизни, разговаривать с ними «через губу» или недоговаривать что-то, считая их недостойными этой «правды», я считаю недопустимым.
 
Кстати, сами начальники ужасно страдают, если от них начинают что-то скрывать. Когда-то в 90-е годы правительство обратилось с письмом к молодому поколению. Я тогда работал в НИИ «Восход», и я помню, как Пётр Павлович, заместитель начальника отделения по общим вопросам, без которого не обходилось ни одно собрание, ужасно сокрушался, что его не пускали в актовый зал, где зачитывали это письмо. «Этим «мокрохвосткам можно, а мне нельзя!», - возмущался он, указывая на молодых девушек, проходивших в зал.
Я ненавижу эти стены, которые сооружают люди между собой, может у меня воспитание такое. Ненавижу эту стену между моей мамой и Виктором Викторовичем. В детстве, когда я спрашивал маму, почему у нас на Новослободской на наших воскресных посиделках, которые я просто обожал, никогда не бывают Лебедевы, мама отвечала: «Из-за войны».

Она говорила, что в конце войны, когда Виктор Григорьевич воевал в Германии, оттуда приходили на Новослободскую 31 мерседесы, нагруженные посудой и мебелью.  С одной стороны, всё можно понять, вспомните Высоцкого: «Трофейная Япония, трофейная Германия: Пришла страна Лимония - сплошная чемодания». Мама говорила, что она не знала куда прятать глаза от знавших её много лет соседей по двору, когда солдатики разгружали эти мерседесы и заносили трофейную мебель и ящики с посудой к нам в квартиру. Семья Лебедевых была в эвакуации, и квартира в Москве у Лебедевых появилась позже, зато сразу на Софийской набережной напротив Кремля. Когда мне было 5 или 6 лет, мы с родителями были в этой квартире, видели из окна Кремль, а Виктор Григорьевич подводил меня к сундуку, стоящему в коридоре, открывал его и показывал хранящиеся там трофейные автоматы и пистолеты. Что на самом деле создало стену между семьёй Лебедевых и нашей семьёй, я так и не знаю, но я всегда знал о такой стене.
 
Генерал только однажды после войны приезжал к нам на Новослободскую. Мне говорили, что он приезжал, когда я был на работе. Виктор Григорьевич познакомился с моей женой Люсей, слушал пластинку с записью ростовских звонов. О чём они говорили я не знаю, мама мне сразу не сказала, позже я не приставал к ней с расспросами, почему-то считая это бестактным.

Я вижу, что постепенно эта стена преодолевается сначала со стороны моего старшего брата, потом и с моей стороны. Слава довольно часто виделся с Элегией, у него я и познакомился с ней, с её мужем, когда они вернулись с «северов». У Славы я несколько раз встречался и с Виктором Викторовичем, более того он был со своей женой Верой на свадьбе у моей дочери Тани, уже когда мы переехали в Лианозово. Мы встречались с Виктором Викторовичем у Славы на дне рождения. Иногда мы перезванивались.

В последнее время я часто бываю у Николая Лебедева и перезваниваюсь с ним. Стыдно сказать: я ни разу не видел своего двоюродного брата, москвича, почти сверстника (2 года разницы) вплоть до 2016 года, хотя уже перезванивался с ним по телефону, читал его книжку, несколько экземпляров которой я купил в издательстве. У меня до этого времени не было даже его фотографии. Когда в 2017 году я приехал к нему в больницу (в мои 73 года), я боялся его не узнать, поэтому взял с собой его книгу «Судьбы гвардии», которую как икону держал перед собой.
 
Я бесконечно благодарен Николаю за эту его книжку «Судьбы гвардии», где он кратко описал семью деда и бабушки Флоринских. Своей книгой он заставил меня обратить внимание на корни нашей семьи, научил меня письменно излагать свои мысли.
Хотя я вырос в семье, где отец и мать происходили из очень различных социальных слоёв, я никогда не слышал даже намёка на это различие.
 Я очень чувствительно всегда относился даже к интонациям, которые допускают друг к другу в выражениях люди из разных слоёв, подчёркивающих эти различия. Я про себя отметил в словах моего двоюродного брата Константина некоторое презрение (а не сочувствие) к моему брату, не получившему образования, когда дядя Костя просил меня поддержать брата, перед тем, как он должен был стать «патриархом» (старшим) Флоринских.

Для меня не осталось незамеченным и выражение, с которым Николай Лебедев, рассказывал мне про жизнь геолога в полевых условиях, подчёркивая, что даже в палатке геологов есть различные отделения для рабочих и начальников.
 


Рецензии
Фёдор, здравствуй! Спасибо за хороший мемуарный очерк. Мне близка твоя нота неприятия "начальственности",хотя есть разница в условиях, в которых она проявляется. Мне вспомнилась ситуация, когда мы работали с Николаем - он начальником отряда, я геологом в Волосте-Пятнице. Мы уезжали на ноябрьские праздники в Москву, а рабочие-шурфовики и водитель ГАЗ-66 остались в посёлке. Чтобы рабочие, пьющие поголовно, не могли эксплуатировать автомобиль, Николай отогнал его к нашей избушке, забрал ключи и мы поехали на электричке в Москву. Уже в дороге Николай вспомнил, что не слил воду, но поленился возвращаться, понадеялся на авось. В результате движок разморозило, у Николая были неприятности. Если бы он оставил ключи шофёру, они бы ездили за водкой, жгли бензин, но машина, скорее всего была бы цела. Николай говорил, что унаследовал от отца "пассионарность". В данном случае она вышла боком.

Валерий Космиади   12.02.2021 22:45     Заявить о нарушении
Валерий, может быть я неправ, но под начальственностью я понимаю отнюдь не "пассионарность", то есть жить, стремясь осуществлять великую цель, взятую на себя. Я имел в виду возможность для себя (начальника) разговаривать с собеседником немного свысока не договаривать что-то откровенно. Меня это всегда удручало, может быть это чисто моё. Мне всегда претило, когда чувствовалось, что ко мне относятся не то чтобы как "плебею", а в чём-то мне не доверяют(может я был воспитан так "занимать в этом мире как можно меньше места, не выпячиваясь). Кстати для Николая это было свойственно в самой малой степени. Мне казалось что мы разговаривали с ним всегда вполне откровенно и я не замечал, чтобы он в разговоре нисходил ко мне, разговаривал со мною свысока. Другое дело, что мне казалось он иногда "надувает щёки", что-то не договаривая (у него и в прозе иногда такие "нотки" проскальзывали). У Элегии и у Виктора я это замечал в гораздо большей степени. Спасибо за то, что ты вступился а Николая.

Фёдор Флоринский   12.02.2021 23:51   Заявить о нарушении