Девятый всадник-2. Глава 16

Начало марта 1801 года, Санкт-Петербург
Пален приехал к графу Ливену необычно рано, еще до обеда, когда никто его не ждал. Граф занимался подготовкой отчетов по армии, которые должен был передать через несколько часов в руки курьера, поэтому не сразу заметил, как генерал-губернатор столицы без всякого  предварительного доклада поднялся к нему наверх и встал у порога. Кристоф поднял на него глаза, моргнул, словно отгоняя странное видение. Прежде чем он успел задать вопрос о причине столь неурочного визита, Пален быстро проговорил:
-Кристхен. Беда. Саша в крепости.
Перо выпало из рук графа Ливена, и чернила заляпали чистовик документа, который он уже почти закончил составлять. Выругавшись сквозь зубы, Кристоф от досады порвал бумагу, перепачкав руки черным. Затем резко встал из-за стола и произнес, глядя Палену прямо в глаза и стараясь, чтобы его голос звучал как можно более размеренно и тихо:
-Почему он там оказался?
-Дело молодое. Рубился с Четвертинским из-за какой-то шлюшки. А кто-то пустил слух, что, мол, сей шлюшкой являлась Аннушка Гагарина. Государь разгневался и повелел Сашу запереть в Петропавловку. А у того кровь из руки хлещет, две жилы перебито...
-Verdomme, - выговорил Кристоф в сторону. Затем добавил:
-Что же Четвертинский?
-Ничего, - пожал плечами Пален. - Государю доложили, что как раз поляк Аннушку и защищал.
-Та, как понимаю, ничего не подтвердила и не опровергла?
-Она даже не знала, скорее всего. Но, Кристхен, пойми, это все — только предлог...
-Я уже понял, - невесело усмехнулся Ливен.
-Надо ей сообщить и сказать, чтобы за мсье Рибопьера вступилась, - раздался негромкий девичий голос.
-Так, Доротея, - граф увидел свою жену, стоявшую за спиной у Палена, и лицо его омрачилась. - Прошу тебя, оставь нас покамест...
Дотти твердо покачала головой. Пален посторонился, давая ей дорогу.
-Вы все слышали и знаете? - задал он риторический вопрос. - Но, уверяю вас, нынче все это бесполезно...
Кристоф молчал. То, что он хотел сказать, для ушей жены не предназначалось. Но и продолжать безмолвствовать было бы неуместно.
-Его мать и сестер высылают из столицы, - продолжал доносить Пален неутешительные известия.
Доротея побледнела и ахнула. Одна из сестер Рибопьера была ее хорошей подругой по Смольному, да и в свете они нередко встречались.
-Надо просить за них, - тихо произнесла она.
Мужчины переглянулись. Оба знали, что просить — не место и не время. Кристоф задержал взгляд на своем старшем товарище, словно пытаясь спросить у него, а готов ли тот пожертвовать свободой и, возможно, жизнью одного юноши ради сохранения общего Дела? Пален в ответ сверлил его взглядом: мол, отступишься или вмешается с известным риском для себя?
-Я поеду туда. Насколько серьезно он ранен?
-Неизвестно, - проговорил Пален. - Мы послали доктора, чтобы ему хотя бы сменили повязку.
-И его так... Боже, - Дотти закрыла лицо руками и вышла поспешно из комнаты.
-Не знаете ли, его обыскивали? - тихонько произнес Кристоф.
Пален позволил себе улыбнуться.
-Обыскивали. Мои люди, - подтвердил он, а затем достал из-под полы небольшую стопку бумаг, сложенных in quatro, и положил. - Это единственное, что мне удалось сделать для нашего друга.
-Но очень значимое, - кивнул Ливен.
К бумагам он не прикасался. Они лежали на столе, перевязанные черной тесьмой, побывавшие в нескольких руках, надписанные небрежным почерком, пока графом не узнаваемым. Стоит ли их читать? Или следует сжечь? Здравый смысл подсказывал сделать последнее. Но предать документы огню — значит, расписываться в собственном поражении, признавать, что все, ради чего рисковал Александр Рибопьер, было зря. Поэтому Кристоф поместил их в ящик стола. Туда, где уже находились письма на шведском, предназначенные для глаз Армфельда. Пален все это видел.
-Надеюсь, через дня три мы сможем к нему пробраться, - проговорил он. - Тебе, кстати, там присутствовать вовсе необязательно.
Кристоф закрыл глаза. В черноте, вставшей перед его внутренним взором, светились мерцающие бледные огни, похожие на звезды, показывающиеся из-за туч. Одна из них показалась чуть крупнее других, и мерцала пока что ярко. Томление наполнило его душу, и граф понял сразу, что все это означает.
-Он меня зовет, - прошептал Кристоф. - Я не могу не поехать.
Пален скептически покачал головой.
-Ты вообще-то болен и никуда не выезжаешь. Ежели тебя кто-то заметит...
-Мне все равно уже, - сказал Кристоф. - Потому что я следующий.
 На это его собеседник как-то странно усмехнулся, и графу на миг показалось, будто тот знает то, чего ему до сих пор не ведомо.
-Зря ты ничего не рассказываешь Доротее, - проговорил Пален. - Женщинам иногда ведомо то, что нам, увы, недоступно для понимания. Моя вот супруга знает о моих делах почти все и зачастую дает дельные советы.
-Дотти совсем молода и свет знает неважно, - возразил Кристоф. - Завтра она поедет с визитом к Mutterchen, расскажет все, что узнала, а послезавтра о сем деле будет говорить весь Петербург...
-Ежели ты о том, что стряслось с Сашей, то уже говорят, - возразил ему гость. - Правда, шепотом. Откуда я, собственно, знаю о подозрениях касательно причины сего поединка. Прежде на дуэли государь смотрел если и не сквозь пальцы, то куда более снисходительно. К Саше прежде был благосклонен, как помнишь. И вот такое...
-Гагарина — это всего лишь предлог, - Кристоф вцепился за край стола, как утопающий за соломинку. Вокруг себя он видел тьму без всяких путеводных огней. - Надобно от меня избавиться... Или же?...
Он замолк, но Пален все понял и продолжал:
-Или же добить всех, кто близок к цесаревичу Александру. Оставить его одного как перст. Ты же, думается, знаешь, какого рода поручения выполнял Саша?
-Более того, я их ему давал. Отчасти, - усмехнулся Кристоф. Он выглядел крайне спокойно, что явно приводило в некое замешательство его собеседника. На деле же у него крутилась в голове одна мысль: время пришло. Конечно, он за несколько дней не успеет достать паспорта и уплыть в Швецию или отправить туда жену. Да и ей наверняка не дадут времени ничего сделать. За нее может вступиться императрица, но влияния у нее нет никакого. Теперь уже нет. Остается сейчас только положиться на судьбу и Господа. Раньше же как-то он выбирался и не из таких передряг. Сумел уйти из плена, в котором все уже решили, что он сгинул. Но как вытащить из плена и не попасть туда самому?
-Итак, через дня через два-три я постараюсь за тобой заехать... Тогда же и станет что-то известно. Но, повторяю, тебе там быть необязательно, - проговорил генерал-губернатор столицы, выходя из-за стола.
-Он умрет без меня, - отчего-то повторил с полной убежденностью Кристоф.
Пален посмотрел на него озабоченно, словно думая, что у его юного собрата по Ордену Розы и Креста вновь началась горячка и открылся бред. 
-Мы достанем ему доктора, - убедил его фон дер Пален. - О матери его я уже позаботился, о сестрах, хотя, как понимаете, в основном, тем, что утер им слезы. Я постараюсь им пару дней выпросить на сборы, ежели меня послушают... Надо его чем-то отвлечь.
...Проводив Палена, Кристоф сошел вниз и застал свою супругу в визитном платье, накидывающей на плечи манто.
-Куда ты собралась? - спросил он озабоченно.
Доротея внимательно посмотрела на него:
-Аннет — моя старинная подруга. Мне надобно поддержать ее в таком несчастье. А то завтра их уже вышлют из Петербурга.
Граф подошел к ней ближе и взял ее за руки.
-Ты никуда не поедешь. Я запрещаю тебе, - твердо проговорил он.
-Потому что они в опале? - его супруга слегка побледнела, впервые заметив ее «Бонси» в таком расположении духа. Впрочем, отступаться от своих намерений она не хотела.
-От них и так все отступились, верно, как узнали, что брат в крепости, - продолжала она. - Было бы бесчеловечно лишать их утешения...
-Уверяю тебя, у них полно сочувствующих, - продолжал Кристоф.
-Ты боишься, что из-за моего визита у тебя будут неприятности? - задала вопрос Дотти и тут же пожалела об этом, потому как муж ее смертельно побледнел и резко произнес:
-Как ты сказала - «боюсь»? Да я, если что... его... вот этими руками, - он сжал пальцы так, словно хотел задушить кого-то невидимого. Дотти прошептала:
-Христос с тобой, Бонси...
И только тогда он осознал, насколько же далеко зашел в своих переживаниях.
-Я поеду в крепость, - продолжал он, взяв себя в руки. - Постараюсь посмотреть, как он, а потом отправлюсь к его матери. Та от неизвестности с ума сходит, верно. И сама посуди — вот приедешь ты к ним и что сможешь им дельного поведать? Ничего. Только ввергнешь их в еще более безутешное состояние своим сочувствием.
Доротея смотрела на него внимательно. При последних словах она покраснела от стыда и обиды. Потом сбросила с себя шубу, развернулась, и, не говоря ни слова, ушла к себе. Кристоф подумал, что зря был с ней так резок и довел ее до обиды. Возможно, она права, и простое человеческое участие этим несчастным нынче куда нужнее. Для чего он сам хочет оказаться в темнице рядом со своим другом? Неужто только для того, чтобы убедиться, что тот никого не выдал? Но Кристоф с детства понимал, что одними слезами делу не поможешь. У него были на то причины, которые он потом и изложил Доротее. Та сидела перед фортепиано, перебирала ноты, но играть не собиралась и на нотные листы даже не глядела.
-Знаешь, - проговорил он, не глядя на нее, словно куда-то в сторону. - Когда моя мать овдовела...
Он намеренно не сказал: «когда умер мой отец». Потому как всякий раз при слове «отец» он представлял не живого человека, двигающегося и разговаривающего, а некое обряженное в парадный мундир длинное тело на слишком коротком для него столе и о восковых пальцах, которые нужно было ему, шестилетнему малышу, поцеловать на прощание, и был бы только рад втайне, если бы вдруг выяснилось, что его отцом был кто-то другой, желательно, ныне живущий.
-В общем, когда моя мать овдовела, к нам приходило много сочувствующих. Все нас, сироток, жалели, и вдовицу тоже. Ведь даже завещания не осталось, мы были обречены на нищету.
Доротея оглянулась, и взгляд ее зеленых глаз, ставших яркими, был недоверчивым. «Неужели Mutterchen ей этого еще не рассказала?» - подумал Кристоф. - «Хотя нет, это же унизительно. Никто не любит делиться унижениями. Хотя все их отлично помнят и при случае готовы отомстить».
-И никто не был готов помочь, - продолжал он. - Только через два года такой человек нашелся. Но тогда мы уже привыкли к нашему положению, и помощь была необязательна... Впрочем, это в сторону. К чему я рассказываю? К тому, что ты не сможешь помочь твоей подруге, ее сестрам и матери деятельно. А им нынче нужно не слезы утирать, а вызволять их брата и сына из крепости. Или хотя бы развеять неизвестность, в которой они нынче пребывают.Не обижайся на мои слова, но не в твоей власти это сделать. А что же до сочувствия... Думается, весь свет им сочувствует.
Доротея внимательно его выслушала, склонив голову, как, верно, делала в институте, выслушивая нотации строгой классной дамы.
-Я поняла, - тихо произнесла она. - Но кто ж вызволит его? Ты?
-Ничего не обещаю, но постараюсь, - вздохнул граф.
...Пришли переправлять его в крепость на помощь Рибопьеру назавтра, что весьма его изумило: неужто так быстро все устроили и обо всем договорились? Ежели так, то дело и впрямь серьезное. 
-Доктора нет и не будет, - упреждая всяческие лишние расспросы, проговорил Пален.
-Как же тогда?.. - Кристоф растерянно огляделся вокруг себя.
-Ты будешь вместо него. 
-Но... а если ему надо будет помочь? - спросил он. - Вообще-то у меня опыта никакого нет.
-Вот как? У нас о тебе известно другое.
Кристофа это замечание весьма разозлило.
-Не знаю, что уж там у вас про меня известно, но это абсурд. Я не учился на доктора, никогда никого не перевязывал, и лекарств у меня никаких нет...
Не то чтобы граф не хотел никак помочь своему адъютанту. Его более всего раздражало, что в подобной ситуации ему не оставляют свободу выбора и снова притворяются, будто знают про него то, в чем он и сам был не уверен. Ну, получилось вытащить Якоба тогда, на Кавказе, но, во-первых, откуда им сие должно быть известно, и, во-вторых, он сам по трезвому размышлению был склонен приписывать резкое улучшение состояния слуги счастливому случаю — ну, не судьба была тому умереть, и все.
Конечно, ради Саши он был готов пожертвовать и своей свободой, тем более, считал свою нынешнюю свободу чистой случайностью.
-Если нужны лекарства, то они все здесь, - его гость показал ему на небольшой кофр, обитый черной кожей. - Понятия не имею, что там потребно - насобирал, что дома было. Небось, что-то да поможет.
-И предупреждаю, - продолжил Пален, внимательно глядя на Кристофа и пытаясь определить, отчего столь зол его приятель, не от трусости ли? - Я с тобой не поеду.
-Я так и знал, - откликнулся Кристоф, затем позвонил и приказал закладывать карету, а также подавать ему одеваться.
-Подожди... В своем экипаже поедешь? - оборвал его граф Петр.
-Ну а в чьем же? - усмехнулся Ливен.
-Тебя заметят практически сразу же. Небось, еще и в парадный мундир обрядешься, - в тон ему заговорил Пален. - Поедешь на том, на чем приехал я.
-А вы как же?
-Да уж прогуляюсь, мне недалеко.
Кристоф прошел в гардеробную и жестом показал Палену следовать за ним.
-Теперь скажите мне, что и кому нужно говорить, - проговорил Ливен, передавая стянутую через голову рубашку камердинеру Якобу и принимая из его рук свежую.
Пален не спешил ничего говорить. Кристоф сказал нетерпеливо:
-Не беспокойтесь, этот парень со мной прошел три войны и несколько раз вытаскивал из ада, да еще ни разу никого не выдал. Ежели надобно, то поедет со мной...
-Тебя ждет в карете генерал Талызин, ему как раз все известно, - произнес Пален, деликатно отвернувшись, дабы не смущать своего юного друга. - Тебе не надо беспокоиться о том, как туда пробраться.
Затем он попрощался и покинул гардеробную, спустившись вниз. Сквозь щель в шторах Кристоф проследил за тем, как граф вышел с крыльца, подошел к неприметной зеленой карете, постоял там, переговариваясь о том, чего Ливен слышать не мог — видно, давал инструкции тому, кто находился внутри экипажа — а затем ушел вниз по Дворцовой. Час был уже поздний, время клонилось к раннему закату, поэтому прохожих видно не было.
Ливен задернул шторы, надел сюртук и повязал лаконичный черный галстук. Затем глянул на себя в зеркало.
-Что, Якоб, я похож на доктора? - проговорил он, снимая с себя все кольца, в том числе, и обручальное. Конечно, маскарад полным сделать не получится — лицо и осанку его узнают, никуда не денешься — но оставлять лишние «зацепки» не стоит.
-Больше пастора напоминаете, герр Кристхен.
Ливен рассмеялся весьма нервно.
-Надеюсь, моему другу доктор понадобится больше пастора.
-Куда со двора выезжаете? - поинтересовался слуга.
-В крепость поеду.
Якоб только перекрестился и охнул.
-Ты, кстати, тоже давай собирайся побыстрее, - сказал Кристоф. - Вместе поедем.
-Как прикажете. Да неужто я вас там оставлю?, - Якоб, похоже, был полностью уверен в том, что Пален приехал арестовывать его господина, оттого и говорили они странно так.
Слуге для переодевания потребовалось куда меньше времени. Через несколько минут он предстал пред очи Кристофа, разглядывающего художественно развешанные на ковре пистолеты и шпаги.   
-Надобно фрау Доротее доложить, - тихонько проговорил Якоб.
-Не надо, - твердо ответил граф, озабоченный другим вопросом: брать ли оружие или не нужно? Вдруг придется оказывать сопротивление? Но, с другой стороны, если при нем найдут пистолет или шпагу, то появится еще один повод его закрыть там же, где и томится Рибопьер. Мол, скажут, что пришел помочь ему бежать. Лучше не нужно. При необходимости можно справиться и с помощью кулаков, тем более, втроем. Но вряд ли таковая необходимость возникнет.
-Так как же попрощаться? - недоуменно повторил слуга.
-Дурак, - усмехнулся Кристоф. - Если бы меня в крепость хотели засадить, то тут не один только граф Петер явился. И мне бы не дали переодеться, так бы увезли. Так что, дай Бог, к полуночи возвратимся.
Якоб поклонился и спустился вниз. Доротея нынче была на ужине у его матери и младших великих княжон в Михайловском, должна была вернуться спустя пару часов и, конечно, хватится мужа. Кристоф подошел к столу и быстро написал карандашом записку: «Уехал по известному делу. Вернусь к ночи. Если нет — то помнишь, что надобно», оставил ее на столе. Затем открыл второй ящик стола, где хранил деньги и усмехнулся — вот они точно понадобятся, куда вернее, чем какие-либо орудия убийства. Сколько надо было с собой точно взять — неведомо. Наверняка все зависит от алчности стражей и коменданта. Отсчитал четверть стопки ассигнаций, подумав, что более не понадобится — с другой стороны, с чего это врачу, человеку наемному, платить из своих за возможность посмотреть пациента? Хорошо, что комендант его лично не знает, потому как Кристоф в самой крепости никогда никаких служебных дел не имел.
Закрыв кабинет на ключ, Кристоф спустился вниз. Впервые за месяц с лишним он вышел из дома, и голова несколько закружилась от свежего сырого ветра, задувающего с Невы. Уже дней пять как стояла мрачная оттепель. До весны до сих пор было далеко, небо оставалось по-прежнему серым. Интересно, тронулся ли лед на реке? Вряд ли. О таком событии всегда извещали ударом пушки. Того еще месяц ждать, по такой погоде. Значит, проблем переправиться на санях не будет.
Он быстрым шагом, чтобы случайные зеваки не заметили вдруг, направился к экипажу. Открылись двери и Талызин тихо проговорил:
-Мы уж думали, что вы откажетесь... И, знаете, вас бы никто не винил.
-Я бы винил сам себя, - произнес Ливен, усаживаясь с ним рядом.
-А это кто? - спросил Талызин, показывая на Якоба.
-Мой человек, не беспокойтесь, - уверил его граф Кристоф.
-Можно ли без него обойтись? Чем меньше народу, тем лучше. Видите, одним кучером обошелся. Если еще ваш лакей тут будет мешаться...
-О, Якоб никогда не мешается, могу вас уверить... Вы оружие взяли?
Талызин посмотрел на него как на умалишенного.
-Вот и я тоже нет. Но, ежели вдруг нам придется оказывать сопротивление, то втроем всяко лучше, чем вдвоем.
-Ладно уж, пусть заходит. Только наши разговоры ему слышать совсем не обязательно, - Талызин красноречиво показал на место рядом с кучером, куда и уселся Якоб, и сразу же приказал трогать.
Лишь когда экипаж набрал приличную скорость, устремившись к набережной,  граф вспомнил, что врученный ему Паленом  чемодан, наполненный лекарствами, в которых он все равно не разбирался, остался дома. Он с досады хлопнул себя рукой по лбу.
-Черт, - проговорил он вслух, когда Талызин оглянулся, обратив на него озабоченный взгляд. - Хорош я доктор. Лекарства забыл и все остальное, что в том чемодане лежало ... Как думаете, вернуться?
Его приятель махнул рукой.
-Пустое, - проговорил он.
-А ежели кто заметит?
-Скажете, что лечите наложением рук. Или животным магнетизмом.
Кристоф расхохотался. Почему-то — верно, от волнения — ему многое казалось сегодня забавным, хоть дело предстояло серьезное и был большой риск самому оказаться в той же ловушке, в какую попал Рибопьер.
-А что вы находите в сем такого забавного? Животный магнетизм существует и впрямь помогает, - произнес несколько обиженным тоном граф Талызин. 
-Я что, по-вашему, чем-то напоминаю графа Калиостро? - спросил Кристоф, отсмеявшись.
Талызин замялся.
-Ну, начнем с того, что мне не три тысячи лет, а гораздо меньше, - Ливен был в довольно-таки легкомысленном настроении, и ему хотелось поболтать. - И от одного моего взгляда не вянут цветы и не теряют сознание чувствительные девицы. Впрочем, смотря какие девицы...
-Зря вы так говорите, - продолжал многозначительно его приятель по кордегардии и Братству Розы. - Может, сей Калиостро и был шарлатан, но ведь вы же подобными талантами и впрямь наделены...
-Только я ни разу их не показывал, - проговорил Кристоф. - Откуда сие может быть известно?
-Не спрашивайте меня, так как я сам дознанием не занимался, - отвечал его приятель. - Но мне, как вашему Брату, известна ваша характеристика. Видно, кто из Знающих определил... Или наш Магистр.
Кристофу давно хотелось спросить — а кто же у них Магистр? И как его опознать среди всех прочих Рыцарей?
Отчего-то сперва он сам «назначил» на эту роль Армфельда, но последнее время сам опровергал это утверждение — слишком уж тот далеко и не участвует ни в чьих дела, кроме Кристофовых, и даже старается некоторых из Ордена избегать, как, например, его, графа Ливена, тестя. Значит, кто-то другой. Кто же он? Самый старший? Самый знающий? Самый уверенный и более всех другими повелевающий? Если руководствоваться последним критерием, то тогда Магистром можно считать Десятого рыцаря. То бишь, фон дер Палена. Но тогда бы он иначе прозывался.
-Почему Магистр никогда не откроется? - тихонько спросил он у графа Петра. Тот не обратил внимание на его вопрос, озабоченно вглядываясь в покрытый снегом невский лед, по которому они ехали.  Кое-где виднелись проталины, лед уже не был столь прочен, как пару месяцев назад, и пришлось передвигаться шагом. Озабоченность приятеля передалась невольно и графу. Тот понимал, что Талызин вряд ли беспокоится о том, что они могут оступиться и уходить в воду. Верно, заметил преследователей и ныне, когда они принуждены ехать шагом, опасается, что их могут застигнуть.
-Прошу прощения, не могли бы ли вы повторить то, что сказали? - граф Талызин, наконец, убедившись, что путь свободен, оторвался от окна и посмотрел на Кристофа.
-Я хотел спросить, не знаете ли, кто наш Магистр?
Обсуждать вопросы розенкрейцерской иерархии нынче было абсурдно, но Кристофу последнее время нечасто доводилась возможность побеседовать с собратом, и вряд ли подобное предоставится ему в будущем, которое выглядело нынче совсем смутным и непонятным.
-Вам должно быть известно, верно, что имеется на свете двенадцать царств, Россия числится восьмым... - начал Талызин не спеша, но при этом то и дело поглядывая на круглую луковицу раскрытого брегета. Возможно, подумал Кристоф, он обещался быть в крепости к определенному времени, когда их точно пустят к Саше.
-Это понятно, - оборвал его граф. - Но кто же этими нашими царствами руководит?
-Законные монархи, кто же иной? - Талызин посмотрел на него как на умалишенного, и Ливен понял, что даже если тот что-то знает, то не скажет. По крайней мере, не сейчас.
-Вы хотите сказать, что нашими Магистрами являются земные правители? - с сомнением в голосе уточнил он. - Но как же сохранение тайны Храмовников?
-Неужто вы не читали «Ключ к премудрости Розы в Кресте»? - Талызин назвал наименование трактата, который давно стоял у Кристофа на полке. Граф все никак не мог его прочесть — более из-за нежелания пробираться сквозь красивые, но запутанные фразы на латыни, кою он знал довольно поверхностно. Ему говорили, что данный труд есть и во французском переводе, и, кажется, некий голландец его переложил на немецкий еще в позапрошлом столетии, но приобрести их Кристоф все время забывал.
-К стыду своему, нет, - произнес он, несколько покраснев. Надо же, оказывается, он из-за своей лености не освоил даже основу основ.
-Так вот, - продолжил его приятель, не обращая внимание на оправдание. - Мы, в отличие от масонов и остальных, признаем верховенство монарха земного над делами тайными и явными.
-Так вы хотите сказать, что Его Величество, например, знает о нас?.. - осторожно спросил Кристоф. - И управляет нашими делами?
-Нет же, - в голосе графа Талызина появилось плохо скрываемое раздражение. - Делами ведает Магистр, признающий первенство монарха над собой.
-Какой же тогда монарх — глава Ордена, раз он ничего не решает и фактически обществом нашим не управляет? - недоуменно спросил Кристоф. Умозрительная беседа действовала на него успокаивающе, позволяя отвлечься от насущных опасений и страхов. Как видно, его спутник разделял то же отношение к подобным разговорам, раз с такой охотой их поддерживал.
Талызин только головой покачал.
-Прошу прощения, но я поражен сим незнанием до глубины души. Впрочем, не в упрек вам. Известно же, что среди нас есть те, кто славит свет, и кто сражается с тьмой, и мудрость для всех различна. Но разве вам не любопытно никогда было, во что вообще вас посвятили?
Ливен снова почувствовал себя так, как в детстве, когда пастор, обучавший его чтению и письму, отчитывал за леность и недостаточное прилежание. Хотелось как-то огрызнуться, но  не место было ссориться с Талызиным.
-Славить свет или сражаться с тьмой, - повторил он, подавив досаду на своего непрошеного «учителя». - Мы с вами к кому относимся?
Граф Петр ответил не сразу.
-Вы, как полагаю, ко второй категории... Я же еще не определился. Хотя нынче потребны воины, а не философы, - проговорил он, наконец,. - Что же до вашего недоумения, вспомните ту же Англию.
-Но в Англии монарх, по крайней мере, в курсе всех дел и ставит подпись на проектах законов... И потом. Ежели воля магистра разойдется в чем-то с волей монарха, то что же наступит?
Вместо ответа спутник Кристофа пристально вгляделся в его лицо.
-А вы не столь невежественны, каким хотите казаться, - медленно произнес он. - Пожалуй, вам следовало бы чаще бывать у меня на вечерах.
-Я бы хотел воспользоваться вашим приглашением ранее, но, как понимаете, был болен, - отвечал Ливен, которого интонация приятеля снова повергла в недоумение. - Однако, надеюсь, нынче, когда я в силах выезжать, явлюсь к вам обсудить все то, чего до сих пор не знаю.
-Буду рад вас видеть среди моих гостей, но подозреваю, что в ближайшем будущем столь больших компаний собирать мне уже не удастся, - загадочно отвечал граф Талызин.
-Тем лучше для меня. Не понимаю, как говорить о высоких материях во время шумных сборищ. Но все же — как зовут нашего магистра? Неужто это государь?
Талызин прошептал:
-Государь хотел бы знать наши тайны и еще до восшествия своего на престол доискивался до них. В Пруссии некие шарлатаны, прозывающиеся нашим именем, пообещали его посвятить в магистры и открыть все тайны. Но, к счастью, наши люди смогли уверить его, что его обманывают. Потому как монархов нельзя посвящать. Слишком велики риски того, что в подобном случае тайна раскроется. Девятый Рыцарь совершил непоправимую ошибку... За это, правда, и понес наказание, но, как по мне, слишком уж легкое.
Кристоф почувствовал, как холодеет сердце. Неужто Армфельд посвятил короля Густава-Адольфа? А того и убили — по злоумышлению брата, коварного герцога Зюйдерманландского, про которого Девятый рыцарь совершенно серьезно говорил: «Он заключил договор с Сатаною». Убийство произошло при самых загадочных обстоятельствах, даже поговаривали, будто монарх пал случайной жертвой чужой ревности и мести. В самом деле, тот приехал в театр с некоего костюмированного бала, по своему обыкновению, на пару действий, не сняв домино, и один выстрел из пистолета в спину покончил с ним. Впрочем, в подобных случаях нелегко поверить в чью-то роковую ошибку. 
-Ежели вы знакомы с историей Храмовников — а я не сомневаюсь, что хоть с нею вы уже ознакомились — то поймете, для чего наши магистры скрываются. Потому как тогда их имена произносили наряду с именем Папы Римского, их все знали и уважали до тех пор, пока не повели на костер и не уничтожили их дело, - завершил Талызин, глядя в окно. Более он ничего не сказал, да и приятель его слушать был не уже не настроен. Они уже приближались к громаде Петропавловской крепости. К ней вел подъемный мост, нынче опущенный, как будто их обоих ожидали. Остановили карету. Кристоф хотел было выйти, но граф Петр прошептал:
-Ждите здесь.
 Держался тот весьма уверенно, будто бы бывал здесь не первый раз и знал все ходы и выходы. Странно. Ливен не мог припомнить, чтобы Талызину приходилось там бывать по служебной необходимости. Впрочем, вполне возможно, что граф Петр не впервые навещает там узников.
Ждать пришлось довольно долго, и Кристоф уже начал нервно ерзать на месте. Его так и подмывало самому выйти и отправиться на поиски приятеля. Да еще и Якоб на него постоянно оглядывается с этим уже знакомым Ливену озабоченно-глубокомысленным выражением лица.
-Может, того, герр Кристхен, поедем назад от греха подальше? - тихо проговорил его слуга через полчаса после исчезновения Талызина.
-Сиди уж, - махнул рукой Кристоф, который, впрочем, подумывал, что здравое зерно в словах Якоба есть. Чем дольше они ждут, тем более подозрительнее выглядит их экипаж. Большие куранты на башне Петропавловского собора заиграли «Коль славен наш Господь в Сионе», отмечая девять часов вечера. Значит, почти час уже ждут. А если граф Петр попал в некую ловушку? «Надо было хоть что-то из оружия взять», - подумал Ливен, хмуря брови. Наконец, сидеть стало невмоготу, да еще и ноги затекли противно. Он вышел из кареты и двинулся к мосту. Его еще не подняли, что давало определенную надежду. Если бы Талызина сочли преступником, то, согласно уставу, все входы и выходы бы перекрыли, но уже после того, как пришлось бы прочесать всю местность. Якоб пошел за ним, но Кристоф, услышав скрип его сапог по утоптанному снегу, резко повернулся и сказал:
-Ну ты-то куда прешься, дурында?
-Куда вы — туда и я...
Кристоф снова рассмеялся.
-Разве ж забыл, что я тебе вольную уже два года как выписал, и только из милости своей терплю себя у своей особы? - произнес он.
-Да как же я вас брошу? - слуга остановился, взглянув на него обиженно.
-Вот так и брось, - махнул рукой. - Ты останешься птицей вольной, нечего тебе в клетке делать.
-Но что ж я фрау Доротее-то скажу?
Эти слова снова развеселили Ливена. Ранее, помнится, Якоб припоминал Кристофову строгую матушку, которая непременно обрушит всевозможные кары на его повинную голову, ежели придется тому господина оставить. Теперь он себе выбрал другую особу, перед коей необходимо было держать отчет о жизни и здоровье господина. А вообще ни перед кем не отчитываться Якоб, оказывается, не может.
-Ces gens sont incorrigibles, - проговорил Кристоф тихо. - Ont-ils vraiment besoin de libert;?
Затем иронично улыбнулся. Хорошее же время и место рассуждать о свободе народа. Прямо в тени грозной крепости, в которую последние пять лет попало немало таких, как он и  Саша Рибопьер — прежних баловней Фортуны, лишившихся ее благосклонности в один злосчастный миг. Впрочем, государя простолюдины еще как любят. Небось, если он окончит жизнь преждевременно, неестественным путем, объявятся новые пугачевы, притворяющиеся им. 
Все эти мысли промелькнули в его голове за одно мгновение. Затем он направился вперед, по мосту, и при встрече с часовым назвал вымышленное, из головы пришедшее имя. Кажется, оно было каким-то шведским.
-Так вы с Его Превосходительством! - откликнулся стоящий на часах сержант неуместно обрадованным тоном. - Он говорил про вас. Проходите!
Талызина нигде не было видно, и графа проводил по длинным переходам в камеру к Рибопьеру некий малый, представившийся лакеем его адъютанта. Сзади шествовало двое солдат с ружьями наперевес.
-Совсем плох Александр Иваныч, - ахал слуга. - Горячка вот открылась... Отпаиваем его, не помогает!
-Чем отпаиваете? - спросил деловито Кристоф.
-Да вот, все не упомню, мудрено называется, а мне барыня передавала... - он вынул из кармана некую склянку с беловатой жидкостью. 
Граф взял ее из рук и деловито поглядел на ярлык, ни о чем ему не сказавший. Хмыкнул. Вновь подумал, что странно выглядит без докторского чемоданчика. Возможно, придется выписывать какие-то лекарства. С этим-то как раз проблем не возникло. 
-Передайте уж ему, пожалуйста, - продолжал слуга.
Кристоф шел, не оглядываясь. Он догадывался, что Якоба, скорее всего, не пропустили вовнутрь. Куда делся Талызин? Сие тоже было неведомо.  Он сам по себе. Возможно, так и лучше. Спасать надо будет одного человека, а не двоих в нагрузку к тому, кому его помощь была наиболее необходима.
В темнице было мрачно и душно. Постоянно воняло какими-то помоями, кислый запах бил ему в нос, и он прикрыл лицо платком, дабы его не вдыхать, иначе боялся, что из него весь обед наружу полезет.
Наконец, они пришли к одной из камер. Поручик-надзиратель, которого позвал один из сопровождающих его солдат, измерил Кристофа тяжелым взглядом, затем поглядел на конвойного и проговорил:
-Что стоишь? Открывай доктору!
Ливен выразительно посмотрел на слугу и жестом приказал следовать ему за ним в камеру, но лишь только тот двинулся, как зычный голос надзирателя остановил его:
-А ты куда прешь! Только Его Благородию велено.
-Пусть за мной пройдет, - возразил ему Кристоф.
-Не положено, Вашбродь, - скороговоркой проговорил надзиратель. - Не было приказания.
Поручик развел руками и подтвердил:
-Так и есть. Никого лишнего допускать не велено до особого на то приказания из штаба Его Величества.
Тут граф чуть было не выдал себя. С ним давно уже никто таким тоном не разговаривал. Первым его порывом было рявкнуть: «Что за бардак! Где старший по званию? Господин поручик, покажите-ка мне сей приказ. Кем подписано?» Но Кристоф вовремя себя сдержал. Сегодня он изображает штатского. Да еще и по-русски плохо понимающего. Оставалось лишь покориться и проследовать в камеру, мысленно пообещав слуге Саши, что расскажет ему все о состоянии барина.
… Тусклая свеча плохо развеивала темноту узкой камеры с высоким потолком. Внутри было едва ли теплее, чем в коридоре. Пахло сыростью, смешанной с запахом пота, нечистот, крови и гноя. Кристоф с трудом различил топчан, на котором и лежал его адъютант, покрытый одной лишь шинелью и пуховым платком. Он подошел к нему и проговорил:
-Это Девятый, друг. Ты меня звал — и я здесь.
Рибопьер при звуке его голоса очнулся от сна. Тело его вздрогнуло и он прошептал:
-Мамочка мой, как же холодно-то... Почему так холодно?..
Затем Саша всхлипнул, словно ребенок, пробормотав:
-Холодно как и больно, мамочки...
Кристоф заметил, что левая рука узника неестественно свесилась с топчана, и любая попытка ею пошевелить причиняла ему страшную боль. Кисть и запястье были наскоро обвязана платком, который уже давно побурел от вытекшей крови. От него и исходил этот гнилостный запах — очевидно, из-за того, что перевязку давно не делали, а рану так и вовсе не промыли. уже успело начаться заражение, как бы не к антонову огню дело идет. Но если Саша еще чувствует боль, то, возможно, обойтись без ампутации можно. Граф поймал себя на мысли, что рассуждает, как настоящий доктор, и немного усмехнулся.
Рибопьер, очнувшись от тягостного горячечного сна, проговорил:
-Доктор, вы так похожи на графа Ливена...
-Тсс! - Кристоф приложил палец к губам. - Я он самый и есть.
-Надо же, - едва прошевелил пересохшими от жара губами Саша. - Я думал, вы не придете.
-Как я могу не прийти? Скажи, тебя не перевязывали?
-Только после поединка, - признался Рибопьер. - Скажите, не знаете, выйду ли я отсюда? А то очень уж холодно. Да и рука болит сильно. Кормят, конечно, да вот аппетита нет.
Больной взглядом показал на миску с остывшей гречневой кашей, к которой  он до сих пор  не притронулся.
-Тебе нынче куда важнее пить, - Кристоф подошел к столу, наполнил деревянную кружку водой и поднес ее к губам больного. Только тогда, когда тот осушил половину, Кристоф подумал, что горячечному такое питье еще хуже бы не сделало. Хотя, помнится, он сам во время давешней лихорадки жаждал студеной воды, всякое питье казалось ему слишком теплым и противным. И становилось только легче, когда его давали.
-Те письма у меня, - сказал граф, глядя в неестественно блестящие глаза своего товарища. - Если понадобится, сам отдам, кому следует. И тебе нужно поменять повязку...
Он подошел в двери и без всяких церемоний пнул ее ногой несколько раз.
-Немедленно принеси ножницы, тряпицу и корпию! - по-русски крикнул он в лицо солдата. - Олухи царя небесного, как можно так запустить рану!
Солдат немедленно взял под козырек, услышав начальственный окрик, и побежал выполнять приказание.
-По какому праву, господин доктор, вы моими людьми командуете? - скорее обиженно, нежели возмущенно произнес подоспевший к нему начальник охраны, тот самый, в чине поручика. От него уже вовсю разило водкой. Кристоф отвернулся, скорчив брезгливую гримасу. Хотя можно было малого понять — на этой службе трезвенники долго не протянут.
-Потому что вы человека чуть не убили своей нерасторопностью, вот по какому праву, - возмущенно проговорил Кристоф, все еще борясь с искушением развеять свое инкогнито и представиться ему чин по чину. Будет одно удовольствие видеть, как этот неказистый офицерик, осознав, что перед ним — генерал свиты -  попытается вытянуться в струнку и начнет всячески суетиться, теребя своих подчиненных. Но следовало соблюдать осторожность. Кстати, куда же делся Талызин? Мысли о них вызывали противный холодок под кожей. Что, если графа Петра схватили и посадили в соседнюю камеру? Или же он его предал? Последнее виделось Кристофу вероятным. Потому-то он и отвлекал его всю дорогу разговорами о мистике, потому-то и медлил так. Впрочем, рассуждать было не время и не место. Надо помочь Саше, пока еще возможно.
Получив искомое, да еще приказав принести еще свечей, Кристоф склонился над раненной рукой своего подчиненного. Одно прикосновение к ней доставляло Саше немало боли.
-Потерпи, - проговорил Кристоф. - Сейчас постараемся убрать повязку...
Он смочил грязную повязку в воде, чтобы та хоть чуть-чуть размокла. Потом начал срезать ножницами материю. Саша всячески сдерживался, но стон то и дело срывался с его губ. -Тише, не дергайся так, - говорил Кристоф. - Лучше скажи, за кого рубился с Четвертинским?
-Я не смею называть ее имя! - вспыхнул Рибопьер.
-Господи Боже мой, да мне все равно, как зовут твою балетную корифейку или фрейлину. Тем более, то явно не Аннушка Лопухина... Или, вернее, Гагарина.
В ответ на его реплику Саша вздрогнул — то ли от резкой боли, то ли от негодования, и Кристофу пришлось на него прикрикнуть:
-Будешь так вести себя, я тебя еще куда ненароком раню! Ножницы-то острые.
 Потом он вздохнул:
-Ну ладно, не хочешь говорить, дело твое. Вижу, дело крайне деликатное. Но нам надо тебя отсюда вытащить.
Он удалил остатки бинтов и только охнул, увидев рубленую рану, которая пересекала ладонь Рибопьера наискось, от основания мизинца до запястья. Палаш чудом не перерубил ему всю кисть напополам. Вместе с кровью из разреза сочился желтоватый гной, а сама кисть распухла чуть ли не вдвое.
-Скверно, - произнес Кристоф. - Весьма скверно.
-Я догадываюсь, - усмехнулся Рибопьер. Его усмешка приободрила графа. Мол, не все потеряно.
-Еще в таком духе — и тебе отрежут руку, - ответил Ливен, думая, что следовало бы делать дальше.
-Если я от горячки прежде не скончаюсь, - откликнулся его адъютант. Лицо его раскраснелось, видно, снова жар поднялся. - А ведь сие было бы для меня облегчением великим.
-Не болтай глупостей, - произнес Кристоф. - Сколько тебе, восемнадцать?
-Мне в детстве цыганка раннюю смерть от лихих людей нагадала, - продолжал меланхолично Саша. Он прикрыл глаза, и длинные черные ресницы отбрасывали тень на его заострившееся от страданий лицо.
-Вот дурь-то какая..
Саша повторил бессвязно:
-Селанира... Химера... Все они. Я же защитил честь Селаниры... Елизаветы, моей государыни.
-Так, - произнес Кристоф, не догадываясь, бредит ли его подчиненный или говорит правду. - С этого места поподробнее. Как Четвертинский осмелился про Ее Высочество оскорбительные разговоры вести? И почему ты правды не сказал?
-Дознания не было, - Рибопьер вряд ли бредил, хотя говорил как-то быстро и сбивчиво. - Но скажите, что с матушкой? Их выслали?
-Готовятся к отъезду, - печально произнес Ливен. - Хорошо еще, пару дней выпросили.
-Моя ошибка — домой сразу поехал, - говорил Саша. - Надо было остаться у Аннушки.
-Что за Аннушка? - нахмурился Кристоф.
-Одна милая девица, - произнес Рибопьер. - Я, чтобы государыню по имени не называть, упомянул ее. Ну кто ж знал, что на тезку ее подумают!
-Что ж Четвертинский такое сказал про государыню? - Кристоф знал, что вопрос деликатный, да их и слушают. Говорили они по-французски, а начальник охраны, судя по всему, языку сему не обучен, а если даже и может связать несколько слов, то беглую речь вряд ли поймет. Однако граф должен был выяснить все до конца. Тем временем, он, вынув из кармана чистый платок, не спеша прикоснулся им к краям раны, надавливая на нее, чтобы вышел весь гной.
-Ох, вы меня что, пытаете? - простонал Саша, попытавшись выдернуть руку. Кристоф твердо вцепился ему в запястье, дабы зафиксировать кисть.
-Тебе еще не делали прижиганий, - усмехнулся граф Ливен. - Или разрезов по-живому. Это так, мелочи. Заразу убрать. Так что там с Селанирой?
-Четвертинский говорил, что, мол, Ее Высочество проиграла его сестре, и ничего тут не поделаешь. Да еще и сказал, что сама виновата, надобно следить за собой, если любовников берешь, и не допускать до тягости...
При этих словах Саша густо покраснел. Кристоф невесело усмехнулся. Этот поляк просто не слишком умен. Намекать на связь его сестры, которую, по слухам, наследник престола выиграл в карты у Зубова, да еще и трепаться языком по поводу дел весьма деликатных и связанных с царской фамилией... Удивительно, почему ему за это ничего не было. Впрочем, ничего удивительного, особенно в свете того, что давеча говорил фон дер Пален. Рибопьер пострадал не из-за какой-то мифической Лопухиной, а потому что сильно явно показал себя приверженцем партии цесаревича Александра — разумеется, партии, существующей лишь в голове императора. Государь расчищает вокруг сына место, избавляя его от соратников и друзей. Надобно ли объяснять это Саше, которому и без того плохо? Можно, но потом. Когда удастся его оттуда вытащить. Важное слово здесь - «когда». А не «если».
Кристоф, наконец, очистил рану и начал ее перевязывать достаточно туго.
-Вы и впрямь как доктор... - прошептал Саша. - А откуда вы поняли, что я вас звал? Со мной тогда никого не было.
-А ты мне приснился, - улыбнулся Кристоф.
-Я вообще думал, что вас в живых уже нет. Ведь говорили, что с вами случилась скоротечная чахотка, - продолжал Рибопьер все слабее. - А вдруг и впрямь нет вас... А я только вас в бреду вижу.
-Можешь меня потрогать, - пожал плечами граф. Юноша, однако, делать этого не стал. Он закрыл глаза. Жар овладел его телом полностью, и слова его становились все более отрывистыми. Кровь быстро начала окрашивать свежую тряпицу. Граф отрезал от нее кусок полотна, смочил в воде и обтер пылающее от жара лицо своего адъютанта. «Похоже, тут не только загрязнившаяся рана, но и простуда от такой сырости», - подумал он. - «Ему не помешает». Он взял его за больную руку, чуть повыше запястья, нащупал лихорадочное биение жил.
-Отрежьте мне эту проклятую руку, - пробормотал Рибопьер, уже погружающийся в забытье — сном это назвать было нельзя. - Она все равно левая.
-Еще пригодится, - заверил его Кристоф, закрывая глаза.
...Ему самому словно передались боль и страдание юного офицера. Стало неимоверно душно. Казалось, воздуха больше нет. Толстенные стены, потолок и пол сжимались вокруг него кольцом, будто бы готовые сокрушить его под своим гнетом. Ощущение — как в тех кошмарах про утопление, какие он видел с детства. Но антураж на этот раз иной, навевающий истинную безнадежность. Ведь из глубин еще можно всплыть, а тут — никак... «Времени больше не будет», - выпала откуда-то строчка. И какие-то слова, сказанные безумным хрипловатым голосом: «Порежут, порежут ножиками... Полетят клочки по закоулочкам... Сердце твое из груди вырвут и сожгут». И этот запах, удушливый, гнилостный запах запустения. Сердце его забилось очень часто, тошнота подкатила к горлу. Он крепче сжал запястье своего юного друга и силой воли перешел к нему, почувствовав горячий жар, наполняющий его грудь, жилы, голову. Сердце больного словно распухло, как левая рука, от того и билось слишком часто. Если жар продолжит держаться — оно не выдержит... Осталось представить только холод и лед, которые с кончиков пальцев просачиваются внутрь чужой крови и останавливают жар, облегчают его.
Кристоф не понял, сколько времени прошло. Очнулся он от скрипа открываемой двери.
-Как он? - заговорил Талызин — а это был именно он.
-Спит, - откликнулся Кристоф. - Пока что спит.
-Нам уже пора отправляться, - произнес граф Петр, невесть где находившийся до этого. - -Время не ждет. Ежели возникнет необходимость, еще раз его навестим в смену поручика Пузырева. Вы его видели.
Кристоф встал с трудом. В глазах у него потемнело, и он чуть не рухнул в обморок. Ноги были совсем ватные. Так он себя обычно чувствовал после кровопусканий и приступов лихорадки. Поддерживаемый Талызиным, не выслушивая благодарностей рибопьерового слуги, он не спеша прошел в карету.
-Я отправил вашего человека, - проговорил граф Петр. - Его не пропустили, хотя он все время ваше имя говорил. Ответили, что граф Ливен здесь и не бывал.
-Вот дурак, - пробормотал Кристоф, усаживаясь в карету. Сидя, он вновь ощутил себя внутри некоего темного, душного колодца и окончательно потерял сознание.