О любимом дяде

О ЛЮБИМОМ ДЯДЕ (для Сборника №12 Журнала №1 http://www.proza.ru/2018/12/27/306)

История такова.

Несколько лет тому назад я читал «Воспоминания» Михаила Шрейдера «НКВД изнутри. Записки чекиста».*
 
Читаю, читаю и вдруг……. начинаю понимать, что М.Шрейдер пишет о моём дяде (Зиновии Ильиче Алёшинском, родом из Харькова), к которому был вызван на допрос в Бутырской тюрьме (мне было известно,  что дядя работал в органах и участвовал в строительстве «Беломорско-Балтийского канала». Но про его работу следователем  в Бутырке читал впервые). 

Я был в шоке, потому что не знал, какими словами опишет М.Шрейдер этот допрос. До сей страницы всем следователям и другим должностным лицам М.Шрейдером были даны резко уничижительные характеристики…..

Вот цитата из книги:

«……Впервые я попал в знаменитый следственный корпус Бутырской тюрьмы. Помещение это на верхнем этаже напоминало большой, хорошо освещенный зал театрального фойе. Справа и слева вдоль зала было множество дверей в кабинеты следователей.

Еще не дойдя до зала, я услыхал страшные крики истязаемых мужчин и женщин. По залу в это время прохаживались вахтеры и «отдыхающие» следователи с самодовольными мордами.

Меня ввели в один из кабинетов, где находился следователь лет тридцати пяти, брюнет, выше среднего роста, по фамилии, как я потом узнал, Алешинский. Ранее я никогда его не видел, но из разговора с ним понял, что он переведен в Москву с Украины.

Этот следователь был единственным светлым пятном в истории моего более чем двухлетнего нахождения под следствием.

Пригласив меня сесть, он вежливо спросил, почему я просился на допрос. Я рассказал ему, что меня посадили в одну камеру с моим однодельцем Чангули, давшим на меня ложные показания. Он был поражен и тут же, сняв трубку, справился у кого-то, как это могло случиться. Не знаю, что ему ответили, но, видимо, распорядились перевести меня в другую камеру.

Затем Алешинский стал говорить со мною. Он не кричал, не оскорблял меня, не ругался, а спокойно спрашивал о сути дела. Я стал рассказывать ему подробно о допросе у Ильицкого и Минаева, о пытках, о больничной обстановке.

Вдруг из соседнего кабинета раздался страшный женский крик. Мне показалось, что голос похож на голос моей жены: в те дни я был уверен, что она тоже арестована.

Алешинский, видимо, понял меня и, не дожидаясь моего вопроса, сказал:
— Насчет вашей жены, а также Миши и Вити не беспокойтесь.
Конечно, имена детей он мог узнать из лежащего перед ним следственного дела, в котором находилась и анкета, но думаю, что он знал о том, что жена не арестована.

Затем он произнес крайне удивившие меня слова:
— Михаил Павлович, я знаю, что ни Чангули, ни вы ни в чем не виноваты, но, к сожалению, вам не избежать всего того, что происходит с другими. Если я смогу, то помогу. А пока давайте так... — Тут он перешел на полу шепот. — Я буду стучать по столу кулаками, а вы кричите, будто бы я вас бью. Другого выхода из положения у меня нет.

Я был благодарен и тронут до слез. И с готовностью начал периодически инсценировать крик избиваемого.

Приблизительно через полчаса крика следователь позвонил и попросил принести два стакана чаю с пирожными. Когда девушка-буфетчица принесла чай, он при ней грубо сказал мне:
— Ну, пей, а то еще подохнешь.

Как только за буфетчицей закрылась дверь, мы тихо и мирно выпили с ним чаю. Он открыл и положил передо мною пачку папирос «Казбек» и, когда «допрос» был окончен, дал мне с собою штук десять папирос, предупредив вахтера:
— Я дал ему папиросы, так что не отбирайте.

На этом мы расстались. Больше я никогда этого следователя не видел и ничего не слышал о нем. Но думаю, что, скорее всего, его постигла участь многих честных коммунистов-чекистов, которые не могли участвовать в грязной работе и были уничтожены….»

***********

Заключение

Понимая, что работа в органах была не из деликатных, я испытал облегчение и гордость за своего дядю, старшего брата моей мамы. Они были очень близки. Дело в том, что, когда моей будущей маме было 12 лет, у них умерла мама (отец ушёл из жизни ещё раньше) и вся забота по дому легла на плечи 12-летней Муси, а Зэка, который был старше мамы на 17 лет, был не только старшим братом для Муси и ещё одного младшего брата Гриши, но, по-существу, заменил им отца…

Дядя Зэка ушёл из жизни очень рано. Рак лёгких. В 1953 г. ему было 52 года, а мне 6. Что может помнить 6-летний ребёнок? Но я помню, что он меня боготворил. Своих детей у него не было. Помню о страшных страданиях, которые он испытывал  от болезни, не щадящей никого. Помню, что они с тётей Тасей (его женой)  всё время боялись «стука в дверь».

Думаю, что, если бы он не ушёл сам, то его забрали бы. Об этом пишет и М.Шрейдер в своей книге: «честные  люди не вписывалась в те нравы».

Дядя похоронен на Ваганьковском кладбище. В этой могилке теперь покоятся и мои родители…Светлая им память!!!


*(М.П.Шрейдер — проработал в системе ВЧК-ОГПУ-НКВД около двадцати лет: начиная с гражданской войны и по 1938 г. включительно. Занимал различные должности в центральном аппарате ОГПУ-НКВД, служил в некоторых областных управлениях, а в 1938 г. был назначен на пост замминистра НКВД Казахской ССР. В том же году был арестован по прямому приказу Ежова…).


Фото из моего альбома

06.01.2019 г.