Когда зацвёл миндаль... 3 глава

     - Мужу отпиши, Лида, сыну моему, значит, мол... доехали до Ташкента, устроились на жильё у хороших людей, на работу тоже устроились. Ну, в общем, напиши, что у нас всё хорошо. Да... про Митеньку не вздумай писать, там, на фронте, ему ни к чему лишние волнения и слёзы. Вот возвернётся с войны, тогда и скажем. Адрес отпиши, куда он мог бы нам писать, - сказал Семён Матвеевич, устало сев на топчан.
     Лида молча его слушала и при воспоминании о сыне, заплакала, вспомнив, как хоронила маленькое тельце ребёнка.
     - Будет будет мокроту разводить. Война, будь она неладна, только бы Глеб вернулся. Неизвестно ещё, сколько она продлится и кому суждено выжить, - хмуро сказал Семён Матвеевич.
     В этот же день, Лида написала письмо мужу. Написала всё, как велел свёкор. Ответ пришёл через два месяца, за это время, Семён Матвеевич, Лида и её дочь Люда, привыкли к новому дому, где к ним относились с теплотой. Ели все вместе, как говорил хозяин дома, Фахритдин акя, что Аллах пошлёт. По карточкам получали хлеб, Люду, Салима устроила в школу, где работала сама. Правда, девочка пропустила более двух месяцев, но Салима пообещала позаниматься с девочкой.
     - Первый класс, девочке семь лет, мы с ней наверстаем, - сказала она директору школы.
     - Так ведь девочка русскоязычная, а ты, Салима, преподаёшь в узбекских классах. Сможешь? - спросил преклонного возраста мужчина, в белой рубашке, в старом сером пиджаке и тюбетейкой на голове.
     - Так мама её поможет, Аброр Анварович. Она воспитательницей работает, вместе осилим. Что мы, не научим девочку выводить палочки и нолики? Да и буквам обучим, не сомневайтесь, - говорила Салима.
     И Аброр Анварович записал Люду в первый класс. Девочка училась старательно, вечерами занимаясь с матерью и Салимой, вскоре догнав учеников. Учительница была ею довольна и часто хвалила Люду.
     Шли дни, в Ташкент пришла весна, с цветением урюка, вишни и яблонь, в горах зацвёл миндаль. От Глеба письма приходили редко, но и они радовали Лиду и Семёна Матвеевича.
     - Жив, - выдыхал старик, украдкой смахивая скупую слезу.
     Лида непременно целовала листочек, с корявым, мелким почерком мужа, ведь он прикасался к этому листу и плакала.
     Все летние каникулы, дети игрались с соседскими ребятишками, с которыми Люда очень быстро подружилась.
     Так прошёл ещё один год. Акбар перешёл в пятый класс, Малика и Люда в третий. Летние каникулы, дети беззаботны во все времена. Им нет дела до войны и до слёз взрослых.
     Лето сорок третьего года. Однажды, воскресным, солнечным днём, во двор прибежал соседский мальчишка, подросток, лет двенадцати, с радостными криками.
     - Матлюба опа! Матлюба опа! Фахритдин акя! Ваш сын идёт!
     Матлюба, от волнения сев на тапчан, не могла подняться, женщина не могла поверить  в такую радостную весть. Фахритдин акя, услышав крики, вышел за деревянную калитку и увидел сына, в гимнастёрке и пилотке, с вещевым мешком за спиной. Широко улыбаясь, он быстрыми шагами шёл к дому. Игравшие во дворе дети, притихли в ожидании. Наконец, Матлюба, пересилив себя, поднялась и пошла навстречу сыну.
     Фахритдин акя уже крепко обнимал Бахрома, прижимая к груди.
     - Бахром... сынок... живой! Ты вернулся... вернулся... - бормотал мужчина.
     - Бахром! Сынок! Радость какая! Ты дома, родной! - в свою очередь обнимая сына, почти кричала Матлюба.
     Лида, стоя в стороне, улыбаясь, вытирала слёзы. Из дома выбежала Салима и бросилась к мужу. Стеснения не было, хотя раньше, она никогда бы не позволила себе обнять мужа перед его родителями. А они стояли и улыбались, глядя на них.
     - Бахром акя! Вы вернулись! Вернулись... - плача, говорила молодая женщина.
     - Ну всё, всё! Давайте сядем. Папа, мама... я всего на два часа, надо возвращаться. Простите меня... - произнёс молодой человек, высокого роста, крепкого телосложения, красивыми чертами лица похожий на мать, а прямым взглядом карих глаз, на отца.
     - Как возвращаться? - почти разом, воскликнули родители парня и жена.
     - Так получилось, простите. Мне недельный отпуск дали, но время на дорогу ушло, как я ни старался приехать пораньше, попутки, поезда... и вот,  через два дня мне нужно быть в части, - говорил Бахром.
     Салима, вдруг опомнившись, вспомнила о детях и золовке, которая растерянно стояла в стороне и с улыбкой смотрела на брата.
     - Акбар! Малика! Фатима! Ну что же вы стоите? Брата обними, Фатима, дети! Папу обнимите, - воскликнула молодая женщина.
     - Салима, готовь на стол, пусть хоть поест и приготовь ему в дорогу поесть, - сказала Матлюба, пока Бахром обнимал и целовал своих детей, а Фатима стыдливо прятала глаза, уткнувшись в грудь брата.
     - Ну как же это... может хоть на один день останешься, сынок? - спросил Фахритдин акя.
     - Не могу, отец, боюсь, дорога займёт больше времени. Если опоздаю, мне дезертирство грозит. Я ведь в один день из пулемёта сбил два самолёта, языка важного взял, командир хотел к награде представить, но я попросил отпуск, очень по Вам тосковал, хотя это неправильно, война идёт. Меня на улице машина ждёт. Просто, на нашу узкую улицу, грузовик не смог заехать. Мне пора, папа, мамочка... я обязательно вернусь, - говорил Бахром, опять обнимая мать и детей.
     Тут подошла Лида и с надеждой посмотрела на парня.
     - Бахром... может слыхал... Панкратов Глеб, служит в пехотных войсках? - спросила молодая женщина.
     - Нет, Лида, не слыхал. Простите. Воюет где-то, - ответил Бахром.
     Салима поставила на стол суп, кусочки сахара и несколько кусочков сухарей.
     - Поешьте, Бахром акя, путь не близкий, - сказала она, поглаживая мужа по плечу.
     - Ой, чуть не забыл... - вспомнив о вещевом мешке и быстро развязывая его, сказал Бахром.
     Он вытащил четыре банки тушёнки, столько же буханок хлеба, куски сахара, четыре куска хозяйственного мыла и две плитки шоколада. Положив всё на хантахту, он завязал мешок.
     - Вот, ребята с части собрали, как узнали, что домой еду, - улыбаясь, сказал молодой человек, перекусывая, чтобы не обидеть родителей.
     Все смотрели с изумлением на хантахту. В те годы, всё это было на вес золота, а мыло в особенности.
     - Сынок, хлеб и тушёнку в дорогу возьми, тебе долго ехать, - сказала Матлюба.
     - Не переживайте за меня, ойижон, нас хорошо кормят, поверьте, - опять обнимая мать, сказал Бахром.
     Матлюба плакала, крепко обняв сына и отпускать его не хотела.
     - Не пущу! Сыночек! Родимый мой... не пущу! - зарыдала бедная женщина.
     - Ну что ты, Матлюба, успокойся. Отпусти сына, он вернётся, обязательно вернётся, - пытаясь оторвать жену от сына, с грустью проговорил Фахритдин акя.
     Но всей семьёй они пошли проводить Бахрома до ожидавшего его грузовика, водитель которого нетерпеливо нажимал на сигнал. Лида шла следом, разделяя и радость, и боль с людьми, ставшими ей такими близкими и родными. Ещё раз обняв и расцеловав всех, Бахром сел на переднее сидение грузовика, который тут же тронулся в обратный путь. Матлюба и Салима ещё долго бежали следом, потом, остановившись, прижав руки к груди, обе заплакали.
     Дни шли чередой, Лида работала в детском саду, Семён Матвеевич работал на заводе Ташселмаш. Семёну Матвеевичу, записав его и членов его семьи, в профкоме обещали дать квартиру, узнав, что они не собираются возвращаться обратно домой. Вечерами, они сидели с Фахритдином акя и подолгу разговаривали или на картонной доске, играли в самодельные шахматы.
     Жизнь шла своим чередом, дни сменялись ночами, недели месяцами.  Приказом из Москвы, в начале войны, авиационный завод был переоборудован, работая круглосуточно, посменно, он стал выпускать оружие и боевую технику для фронта. От усталости и недоедания, люди часто просто падали возле станков, а наравне со взрослыми, работали и подростки. Люди лишь говорили, что время такое, на войне ещё тяжелее. И с лозунгами: "Всё для фронта, всё для победы", люди самоотверженно работали, редко отдыхая. Многие жители Ташкента добровольно сдавали кровь для раненых бойцов, лежавших в госпиталях и больницах.
     Лида часто писала мужу, но от него редко приходили письма, потом и их вовсе не стало. Каждый раз, женщина, издалека увидев почтальона, ехавшего на велосипеде, выбегала к нему, но он лишь отрицательно качал головой. А зимой сорок третьего года, Лида получила извещение, где было написано всего несколько слов, которые врезались в её память на долгие годы: "Ваш муж, Панкратов Глеб Семёнович, погиб смертью храбрых" дата и всё.
     Лида, заржав в дрожащих руках листок, никак не могла осознать значение слов. Она тяжело опустилась прямо на холодную в снегу землю и уткнувшись лицом в письмо, зарыдала. Увидев её из окна, Матлюба выбежала из дома. Женщина всё поняла без слов, увидев скомканный листок в руках Лиды. Сев рядом с ней, Матлюба обняла её и прижав к себе, заплакала, подумав в это время о сыне Бахроме. Они сидели так несколько минут, потом Матлюба, поднявшись, помогла встать и Лиде. Вечером, в их доме собрались и соседи, тихо обсуждая и ругая войну. Такие письма с похоронками, приходили во многие дома, это горе сплотило людей, хотя многие продолжали ждать своих близких, не веря, что их больше нет.
     Семён Матвеевич в тот день не проронил ни слова, только замкнулся в себе, почернел лицом, а ночью, когда никто не видел и не слышал, заплакал. Он не стыдился своих слёз, ведь не стало его единственного сына. Люда не совсем ещё понимала, что случилось, только говорила, что папа погиб на войне, наивно веря, что он однажды вернётся и как раньше, поднимет её высоко и даст конфету.
     Матлюба часто слышала, как Лида ночами плакала.  Каждый день, с репродуктора, Левитан говорил, что немцы войну проиграли и победа будет за нами, сообщал о взятых советскими войсками населённых пунктах, вселяя в людей надежду. И наконец, весной сорок пятого года, по всем радио и репродукторам, висевшим на уличных столбах, Левитан торжественно объявил, что немцы капитулировали и мы выиграли эту войну, поистине самую жестокую войну в истории человечества.
     Надо было видеть радость людей, порой совершенно не знакомых, со слезами обнимающих друг друга. Люди, с надеждой, каждый день ждали своих близких. И часто слышались радостные возгласы, когда с фронта приходил очередной солдат. Семья Фахритдин акя тоже ждала Бахрома. И в конце мая, ранним утром, он вошёл в калитку. В этот день, Матлюба разожгла тандыр и испекла несколько лепёшек и самсу. Салима готовила плов, правда без мяса, но это было не столь важно. Дом вскоре наполнился людьми, Фахритдина акя и Матлюбу радостно поздравляли с возвращением сына, а Фахритдин акя с гордостью посматривал на грудь сына, где блестели ордена и медаль За отвагу. Матлюба, обняв сына, не отходила от него, Акбар и Малика сидели в ногах отца, на топчане. Салима всё хлопотала, бегая из кухни к топчану и обратно. Лида, чем могла, помогала ей. Женщина искренне радовались за всю семью Фахритдина акя. Только в душе и она, и Семён Матвеевич надеялись, что и Глеб вот-вот вернётся с фронта.
     - На войне всяко может быть. Может в плен попал или раненый в госпитале лежит и память потерял. Вон, сын соседа Даврана, вернулся ведь. А они тоже извещение получили, - говорил невестке Семён Матвеевич.
     Но шли дни, а от Глеба вестей так и не было.