Великомученик глава третья

СИЛА БОГАТЫРСКАЯ

     - И выпил Илья Муромец полтора ведра зелена вина единым духом, - сказывал Илюша древнюю былину очередному пацаненку – Прошке, годов восьми, пришедшему к нему в гости.
    - А зачем он это сделал? – заморгал на рассказчика глазами мальчишка.
    - Ну, такая в нем была сила богатырская, - молвил Илюша не вполне уверенно.
    - Стало быть, кто много вина пьет, у того и сила богатырская, - заключил Прошка. – У меня дед большой любитель вино пить. Приду домой – выпрошу у него вина.
    - А это к чему? – растерялся маленько Илюша.
    - Мне ведь тоже охота силу богатырскую, - заявил Прохор.
    Иван Лукич, ковырявший неподалеку от ребят, на лавке возле печки, какой-то хитроумный капкан, поднял глаза от своей работы и насмешливо поглядел на рассказчика и маленького слушателя.
    - О-па, - прорычал он негромко своим хриплым голосом. – Ты ж, Илюха, сам всё твердишь, что хочешь богатырем стать? Понял таперича, откудова чаво берется?
    - Чего? – не понял Илюша.
    - Я говорю: напейся раз – хряпни  вина, аль медовухи – вот и силищу обретешь, - молвил яснее Иван Лукич, щерясь во весь рот. – Ибо страха пред ходьбою лишишься, какой тебе и жить мешает.
    - Что я – ума решился? – хмыкнул Илюша.
    - А я бы хряпнул, - настаивал Прошка, похоже, забрав в голову про источник силы.
    - Так, так, - кивал, смеясь над мальчонкой, отец Илюши. – А скажи мне – у деда-то твоего с вина, что – велика сила?
    - Не, - покачал головой Прошка. – Еле с палкой бродит. Всё болит у его.
    - Вот, то-то же, - Иван Лукич погрозил мальцу перстом.
    Прошка сразу ушел домой, а Илюша засобирался опять скататься до Настиной деревни.
    - Тебе который годик-то, богатырь? – спрашивал его отец.
   - Два по десять, да сверху четыре, - буркнул Илья недовольно.
   - Во-во. Уж и с Настасьей, поди, целуешься, а всё носишься с малышней да со сказками. Подружка-то не смеется?
   - Нет. Она меня уважает… - сказал Илья ещё мрачнее. – Смекаешь, батя, со мной никому, окромя детишек, неинтересно. Я чаю – оттого, что все мои погодки вино пьют, а я его сторонюсь.
     - Они все делами заняты, а ты дурака валяешь, - ворчал отец.
     - Виноваты ноги мои нехожалые, - проныл Илья и тут вспомнил кое-что. – Ты говоришь – напейся… А вот бабушка незадолго до смерти своей баяла мне, что встану я на ноги, когда напьюсь водицы студеной, что поднесет мне однова стар человек. Токмо когда это будет – про то не молвила.
     - Ну-ну, - буркнул отец, вновь принимаясь за свой капкан. – Ты знай, да молчи об этом громче. Бабушка твоя уж не в уме, поди, была, когда такое сказанула.
     Илья поплёлся к своей тележке, ничего не ответив.
     А что тут скажешь? Прошло еще несколько лет, Илья стал совсем большой, токмо резвости в ногах его ничуть не прибыло. Уж и бабушка Степанида год, как померла, а Илью до сих пор Илюшей да Илюшенькой кликали. Эх…
     По дороге Илья стал отчего-то вспоминать, как умирала бабушка.
     Она умирала долго. Перед этим она не могла ходить целый год, только лежала. Илья, как мог, помогал родителям ухаживать за ней. Последние дни пытался накормить бабулю с ложечки, но она не глотала пищу. Суп вытекал у неё из трясущихся губ. Понятно было, что бабушке осталось уж совсем немного. Она не успела проститься со всеми, как впала в беспамятство, ничего не могла высказать, только, зажмурив глаза, беспорядочно махала перед собою искореженными жизнью, узловатыми руками.
     Илья сидел рядом с ней неотлучно последние сутки, но посреди ночи сон сморил его. Проснулся Илья от того, что едва не бултыхнулся со скамейки  сонный. А бабушка уже лежала неподвижно, вся вытянувшись и не дыша. Лик её принял благостное выражение. Она отошла ко Господу.
     Мать немедленно выставила Илью из комнатки. Он больше не спал. Обратно его позвали часа через полтора.
     - Иди к бабушке, Илюша, - сказала мать. – Её обмыли, обрядили. Красивая лежит.
     Нет, почившая бабушка не показалась Илье ни красивой, хоть была одета в пестрое платье и в платок с цветами, ни страшной, хотя лицо её стремительно синело. Из неё улетучилась жизнь, и мертвое тело Степаниды теперь представляло собой просто холодный кусок плоти.
     Илье припомнилось, что до этого он считал её – смерть – необъяснимым, таинственным чудом, даже сказки про неё  искал и сам выдумывал. Слушал проповеди священников о райских кущах и адских муках в Геенне Огненной, и аж разевал рот от мечтательности.
     «А может, никакого Того Света нет? – подумал Илья теперь. – Никакой там загробной жизни – ничего, о чем попы бают. Земная жизнь, теплящаяся в человеке, звере, в малой былиночке зеленой – вот диво дивное, чудо чудное, коему никакого и толкованья не сыщешь – откуда она берется – жизнь? Как возникает? Куда улетучивается?
     А мертвяк – это просто штука. Холодная, бесчувственная, никчемушная. Истинное чудо – каждый живой человек. Не только человек. Живой кот, живой таракан – такое ж чудо. А из мертвяка сие чудо пропадает. В землю его – да и только».
     Пока Илья так думал, свечка, горевшая в мертвых руках бабушки, выпала, соскользнула на пол, едва не подожгла избу.
    Илья успел нагнуться, подхватить её, загасить. Затем снова зажег от огнива, сунул обратно в холодные персты бабушки.
    Не бабушки уже. А трупа…
    Свечка снова покачнулась, и огонек её погас. Она опять чуть не свалилась на пол.
    Илья вернул огонек на место. Через несколько минуточек он опять угас.
     Сквозняком её задувает, что ли? Но дом прочный, новый, все окошки закрыты.
     Свечка опять затеялась упасть.
     Нет, не сквозняк виною. То летает по комнате незримая бабушкина душа. Гневается на Илюшу за его неверие, свечку гасит и роняет.
     «Что, бабуль, значит, есть Тот Свет? – мысленно вопросил Илья. – И там мы с тобой когда-нибудь встретимся?»
     Свечка загорелась ярче – будто душа усопшей обрадовалась чему.
     Есть Тот Свет. И Бог есть!..
    
     …Подъезжая к Настиной деревне, Илья заметил что-то неладное. Меж домами с гиканьем и свистом скакали конники в узорчатой броне и время от времени охаживали плетьми растерянно глазевших на них крестьян.
    У самой Настиной избушки один такой всадник грозно надвигался на Еремея Остаповича.
     - Давай выход, смерд, или плетью ожгу! – рычал верховой.
    - Нет у меня ничего, - разводил руками Настин отец. – Хлеба неурожай сейгод.
    - Аль желаешь, чтобы татары узкоглазые к вам пожаловали? – ярился дружинник. – Они иначе баять станут. Они вам дома попалят и самих-то в рабство угонят.
      - Слышь, ты, дядя? – бросил дружиннику Илья, медленно подкатываясь на тележке. – Знаешь поговорку: «Незваный гость – хуже татарина»?
      - Ты ещё кто? – дружинник посмотрел на Илью с высоты своего коня. – Чучело на колесах.
     - А ты кто? – запальчиво молвил Илья, - Ежели конем пешего давишь без боя?
    - Гляди же – и тебя, юродивый, не помилую! – рявкнул всадник, поворачивая своего могучего скакуна мордой к Илье. Конь, заржав дико, поднялся на дыбы. Сдвинутая его напором тележка Ильи тоже поднялась на дыбы, затем накренилась, упала вбок, и наш герой вывалился из неё. Над ним взметнулась беспощадная плеть княжьего воя.
     Но в следующий миг в воздухе над сей сценой мелькнула громадная тень, а дружинник вдруг, словно ни с того ни с сего, не удержался в седле и сам тяжко, со скрежетом доспехов,  грохнулся на землю.
     Прозрачная, источавшая таинственный синий свет, тень богатыря на коне, ростом чуть не до самого неба, уткнула такое же прозрачное, долгомерное свое копье в грудь лежащему навзничь княжьему лихоимцу и молча вперила в него вещие, лучистые глаза.
    - Аааа! – хрипло заорал сборщик дани-выхода; ибо копье, видать, было вполне ощутительным, а чтобы пронзить лихоимцу сердце, призрачному богатырю потребно было лишь ничтожно малое движение десницы.
     Несколько соратников сборщика дани услышали его вопль, остановили коней, обернулись на происходящее, но никто отчего-то не поспешил броситься ему на выручку.
    Илья, всё ещё сам лежавший спиной на земле, приподнялся на локтях и следил с любопытством, что будет дальше.
     Сборщик дани медленно поднялся на ноги под призрачным копьем, еле-еле, как-то бочком взгромоздился наискось на своего испуганного коня и хлестанул его плетью с криком:
    - Братцы, нечистая сила! Нечистая сила, братцы!
    Княжий лихоимец пустил своего коня тяжким скоком прочь, всё убыстряя бег. Призрак богатыря летел за ним вслед, словно вразвалочку, не спеша, но и не отставая.
     Вся остальная стража – а их было человек семь – как по отмашке, рванулась тоже вон из деревни, боязливо оборачиваясь и ругаясь негромко и грязно на одинокого потустороннего преследователя. Гнали, не останавливаясь. Может, кто из них и осмелился бы пустить стрелу, но лука ни у одного воя не оказалось. Только меч да плеть.
     Деревенские жители озадаченно глядели вслед разорителям.
     - Что же это сделалось, Ерёма? – спросил один мужик, подойдя к Еремею Остаповичу.
     - Не знаю, Игнаха, - развел руками Настин батя. – Что им привиделось, разве. Как от пустого места удрали. Сучьи хвосты, растуды их…
     Тем временем Настя, выбежав из избы, подскочила к Илье, всё еще лежавшему на земле в той же позе, приподнявшись на локтях, стала помогать ему сесть обратно в тележку.
     - Сильно зашибся? Больно тебе? – спрашивала она.
     - Да ничо… - морщился Илья, вставая. – Спина болит малёхо… Скажи, ты видела Святогора?
     - Ой, видела! Он, оказывается страшный, когда неожиданно появляется. Как он им задал, разбойникам!.. Так, держись за меня. Садись осторожно… Не больно?.. Хорошо, что я его только в окошко видела. И как ты его в детстве не пугался – Святогора твоего? Привык, наверное.   
     - А никто, вроде бы, и не понял, что это Святогор их прогнал, - недоумевал Илья.
     - Так они же все взрослые да старые, - махнула рукой Настя. – А ты у меня навек, видно, мальчишкой останешься. А куда я без тебя?
     Настя была чуть моложе Ильи – ей сравнялось двадцать два годка. И рады были бы её отец с матерью замуж отдать – только не за убогого Илью. А ни за кого другого она не хотела. Так и жила по сию пору в девках…
    - Ты-то, вроде, совсем большая, а тебе он показался, как и мне, - твердил своё Илья.
    - Не оттого ли, что я – часть тебя? – предположила Настя.
    - Какая часть-то – верхняя, аль нижняя? – подошел к ним отец Насти.
     Но Илье сейчас было не очень до шуток.
     - Дядя Ерёма, - молвил он. – Скажите мне, что это было? Это же русские дружинники, вроде, вам разбой творили?
    - Да дело-то ясное, - прокряхтел Еремей, почесывая себе бока. – Аль ты не знашь? Приехал, поди, в наш Брянск баскак ордынский с нукерами. Князя к ногтю прижали – плати, зараза, мол, дань! А князь и рад стараться…
     - Только эти воители на узкоглазых, вроде, не шибко смахивали, - вставил сумление Илья.
     - Станут тебе узкоглазые лишнюю работу делать, - горько усмехнулся Еремей Остапович. – Они, поди-ко, ханы, нойоны какие-нибудь. Не ханское это дело. Не, они наших прислали. То есть, княже своим воякам пинка дал. Да свят-свят, кабы сами узкоглазые к нам нагрянули – не дай Бог! ведь сожгли бы деревню, право слово.
    - То-то рожи у этих ханов вытянутся, когда посланники с пустыми руками вернутся, - ухмыльнулся Илья.
    - Угу, - кивнул Еремей. – Только легче ли нам от этого будет?.. И деревенька наша не одна в округе. Ограбят другие. А еще знать бы, какая сила их отсель прогнала?
     Илья знал, какая это сила, но рассказывать не стал.
     Поздним вечером Илья с трудом прикатился домой и сразу залег было спать.
     - Что-то с тобою не так, - заподозрила его Евфросинья Ивановна. – Чаю, заболел ты. Что болит?
     - Ничего, устал просто, - соврал Илья. – Сейчас засну.
     Но утром он еле дополз до стола. И тут уж пришлось сознаваться.
    - Спина сказывается. Бывает же. Вчера упал да зашибся по малости.
    По лицу же его было видно, как громко сказывается ему спина.
    - Молодец, - сказала Евфросинья Ивановна сурово и озабоченно. – Говорила я тебе – доездишься однажды в своем тарантасе? Ох, чуяло моё сердце…
    - Маа-ам, - заныл Илья, как маленький. – Не  ворчи. Всё добро будет.
    - Угу, добро… Вот сляжешь и будешь валяться да на пузе лазить. Кто с тобой нянькаться будет?
    - Никто не будет, - отрезал Илья.
    - Ты вот болтаешь, а сам еле шевелишься, - сердилась мать. – А нам с отцом сегодня в поле надо рожь жать. Как тебя такого одного оставим?
     - Оставите да и всё. Я пока на печи полежу, почитаю. К вечеру спина пройдёт.
    - Пройдет, как же… Вон, и подглазник какой у тебя? Откуда он-то взялся?
    Но Илья и не подумал ничего рассказывать родителям о своем вчерашнем приключении.
    - Довольно ныть, Фроська, - унял жену Иван Лукич. – А ты, Илюха, запомни: не бывало мужика, чтобы жил без синяка.
    - Угу, - согласился Илья.
    - Чаво? За Настьку свою кому-то по харе съездил? – немедленно предположил отец.
     Ответа не последовало.
     - Понял. Военная тайна, - смирился Иван Лукич.
     И пошел запрягать в телегу лошадь. Вскоре Илья остался один в избе на холодной печной лежанке.
      Он развернул свою любимую книгу,  подаренную ему попадьей на именины. Книгу былин и сказок. В этот раз Илья погрузился в песнь о Вольге Всеславьевиче.

Похотелося Вольге много мудрости:
Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,
Птицей-соколом летать ему под оболока,
Серым волком рыскать да по чистыим полям…
    Вестимо, неходячему парню, читавшему это, также хотелось быть и зверем, и птицей, и даже рыбой – лишь бы только на свободе.
     Из мечтаний Илью вывел настойчивый стук в дверь. Кто-то стучал к ним по три раза, потом минутку пережидал – и снова тук-тук-тук…
     - Кто там? – спросил Илья, которому тяжко было слезать с печи. – Никого дома нет.
    - Как так – никого нет, коли отвечаешь? – послышался старческий голос из-за двери. – Открой, мил человек. Пусти старика божьего передохнуть с дальней дороги.
     - Говорят тебе дед – некому открыть. Не могу я, - сознался Илья.
    - У меня ноги натружены. Не идут дальше, - ныл старик. 
    «А что, кабы я куда затесался на своей развалюхе, и скрёбся бы где под дверью обессиленный, а меня б не впустили?» - усовестился Илья. Подумав так, он с огромным трудом сполз с печи, подтащился к двери и отпер её.
    В голове Ильи даже не мелькнула мысль, вроде: «А может, это цыган вороватый? Или разбойник, острожник беглый?».
     Но дед оказался ни тем, ни другим. Это был опять старовер в длинной белой одежде; один из таких поклонников деревянных кумиров, каких Илья встретил раз в малолетстве.
     Старик, седой, длинновласый и брадатый, был изможден страшно, только глаза его лихорадочно сверкали. Он уже не мог стоять от бессилия, потому сел на порог.
      - Чаво ползаешь, богатырь, аки червь земной? – спросил, тем не менее, старик у Ильи перво-наперво, едва встретился с ним взглядом.
     - Не служат ноги богатырю, - ответил Илья угрюмо, - Вот и ползаю. Лучше скажи сразу – чего тебе потребно?
    - Водицы испить поднеси. Не то в глазах темнеет.
    - Дай пить, ибо есть так хочется, что переночевать негде? – недобро сшутил Илья и полез в угол, к кадке с водой, ругая грязными словесами злую боль, терзавшую его.
     - Всуе злословишь, сын мой, - поучал докучный старец. – Когда человек такое произносит, от него Бог отворачивается.
     - От меня он давненько, как отвернулся, - пробормотал Илья, возвращаясь к пришельцу с полным ковшом воды в руке. – На, дедушка, пей. Только больше подать тебе ничего я не в силах. Ты посиди, отдохни, если нужно, да иди себе с Богом.
     - Я-то сейчас уйду, - смиренно молвил дед, утолив жажду и отдышавшись. – А беда здесь останется.
     - Да, дед, со мной, вот, вчера беда приключилась, - покучился ему Илья. – Так спину зашиб, что по сию пору болит, и не ведаю, когда пройдет.
     - Я о той беде, парень, что уже скоро два века над Русью тяготеет, - ответил старовер. – Стонет Русь-матушка под игом поганым татарским, доят её безбожные, аки коровушку, все соки из неё выжимают. Густо кровью полита русская земля, злым огнем вспахана, костями засеяна. Лютый враг с неё черный урожай сбирает. Города, веси жжет, людей русских убивает, в полон угоняет…   Твою Настю скоро угонят…
      - Мою Настю? В полон угонят? – засверкал Илья очами злобно. – Ты в уме ли, старик?!
    - А как быть иначе, коли богатыри русские по норам-закутам схоронились, на всякие хвори ничтожные жалуются? – вопрошал старик, не робея. – Лишь  бы в бой не идти. А?
      - У тебя, дед, тоже, поди, много чего болит – я ж тебя этим не попрекаю, - проворчал Илья сердито, всё гневаясь на него за мрачное пророчество Настиной судьбы.
     Старовер лишь велел парню повернуться к нему спиной, пару раз погладил левой рукою по хребту, а в самой его середине резко нажал указательным перстом до хруста. Илья аж скорчил рожу, чуть не заорал от нежданной боли. Но боль эта чрез мгновение сгинула.
     - Таперича вставай, мужик, - сказал  дед с каким-то безразличием в голосе. – Неча с полу грязь собирать.
     Илья, который уже стоял на четвереньках, задумчиво сел на пол, попытался пошевелить пальцами ног. Он с удивлением ощутил, что может отныне управлять своими ногами до последнего мизинчика. Поглядел на старика удивленно, расширившимися глазами.
    - На ноги вставать будешь – нет? – спросил старик уже куда более заинтересованно.
     - Не могу я, дед…
     - А ты попробуй.
     - Да не могу я.
    - Уф… - вздохнул дед. – Молви уж лучше – не хочу… Значит, так и будешь век сиднем сидеть?
    - Не знаю…
     - Ты ждешь, чтобы кто-то взял тебя за шкварник и на ноги поставил? Это вряд ли сбудется, парень. Исполать за водицу.
     Старик, всё еще державший в руках ковш с водой, поставил его на порог и зашаркал было прочь от избы.
     Тут на Илью накатила какая-то злость, неведомо, на кого. Может, на самого себя. Рыча себе под нос, он тяжело поднялся на ноги… И вдруг понял, что не падает, и не упадет. И он сделал шаг, и другой, и третий, и ещё…
     - Эй, дед! – окликнул ошалевший от удивления Илья старика, который не успел еще далеко отойти. – Слышь? Исполать и тебе!
      Тот оглянулся, понимающе кивнул, остановился и смотрел, как Илья делает первые шаги.
     - Ну, вот, - сказал старик, взирая на радостного Илью. – Всё как я говорил. Пока сам не решишься встать и пойти…
    - Да уж! – ошалевал от счастья Илья, не прерывая ходьбу, словно боясь, что, ежели остановится – сразу и упадет. – Ай, спасибо тебе, калика перехожая!
     - А внутрях у тебя не пересохло? – спросил старовер, сам подавая Илье ковш. – Ты испей водицы-то. Глядишь, и силушки у тебя прибудет.
     Илья послушно сделал несколько глотков, и почуял, уже когда пил, что ноги его перестали дрожать, а спина – раскачиваться.
    - До дна пей, - велел старовер.
    Но Илье на ум пришло какое-то сумление – такое, что он даже опять пошатнулся.
    - А ежели не сможет меня носить мать сыра земля, как не смогла носить Святогора?..
    - Такой большой, а всё в сказки веришь? – усмехнулся дед. – Как тебя исправить?.. Ладно, допивай, да помни впредь – как станет тебе сила изменять – махни ковш холодной водицы да поболее – силы у тебя сызнова прибудет… А теперь прощай. Землю русскую храни от ворога, богатырь. Отошло тебе времечко на печи валяться. Впереди великие битвы.
    И старик уже решительно зашагал куда-то своей дорогой. А Илья, твердо стоя на ногах, пораженно смотрел вслед староверу, не ведая с ним ли это всё происходит, и не сон ли это.