В ночи. За пределами. Глава 3

                Во тьме нет начала, конца, горизонта -
                Здесь свечи и миро, огонь и елей,
                Не слышно под звёздами плача по ком-то;
                Здесь нет места слабым. Во тьме нет людей.

         Проулками шли двое. Неплохо одетые и уже весёлые. Куда-то они шли, отмечали что-то хорошее или забывались от чего-то плохого. Не было денег на теплые куртки – зарплату не дают, не из чего… а на пузырик нашлись. Надо ведь тоже когда-то жить?! Шли они, и не существовало для них остального мира. Уходили во мрак, не замечая ничего вокруг.
         Пьянство, темнота… для Ани всё это было на руку. «Не надо сейчас ни с кем пересекаться, времени совсем нет», - думала она про себя, спешно перебираясь на своих трёх конечностях. Ветер уносил с собой гулкий стук костылей об асфальт и плитку, колыхал свешенную из окна палаты простыню. По аллеям и закоулкам спального района ковылял невидимый неслышимый призрак, озаряющийся по сторонам в надежде, видимо, что-то найти или же наоборот этого избежать.
         «Так, старый пруд в пятнадцати минутах от дома, берег его оброс камышом, рогозой и людскими нечистотами. Зачем мне Илюшку приводить туда? Что ты собираешься делать с ним, ублюдок? Хочешь, чтобы я просто вернулась домой и жила дальше, как ни в чем не бывало?! Нет, сука, я не… я не…» Аня боялась закончить мысль, вглядываясь в пустоту. Ей мерещилось Его присутствие из-за каждой скамьи, куста, машины, сердце болело и, казалось, что незримая рука сожмёт его в любую секунду.  «Он читает мои мысли, следит за мной, чтобы я ничего не вытворила, Он может быть повсюду? Он ведь так может? Или не может?! Я не знаю, на что Он еще способен…»
         Непонятная и неизвестная сила: бесследно исчез, стоило ей на мгновение отвлечься. Ни следов обуви, ни вмятин на Его кушетке. Сила с неясными мотивами, против которой она не может ничего сделать. Что ей ещё остаётся, кроме как Илюшку… ему…
         Аня успокаивала себя тем, что для неё не осталось правильного выбора, и не заметила, как уже подошла к родному ей дому. Родному, ха - времени в нём проведено не больше, чем на улице. Свет горит только в окне на кухне. Никто не готовит, никто не ест: отец пьёт, и дядьки спят, или дядьки пьют – отец спит.
         Ане и без того было плохо, но она очень устала идти на костылях. Её соблазняла мысль присесть на лавку у подъезда, всего на секунду… 
-Не, не, не! Тик-так, тик-так - ты не можешь себе позволить такую роскошь, - донеслось со скамьи напротив.
         Какая чудна;я картина: морозный ветреный вечер; в тонком костюме с открытыми ключицами и безволосой грудью, закинув ногу на ногу, раскинуть руки во всю ширину скамьи, держа пиво в стекле в одной, догоревшую до фильтра сигарету в другой. Чудна;я картина, право, но не для Ани в этот момент.
         -Я и не собиралась… - зачем-то начала оправдываться она, но вдруг из подъезда кто-то вышел. Соседка сверху. Или снизу. Если бы Аня их ещё знала. Женщина явно уже никого не хотела увидеть в этот вечер, тем более не какого-то алкаша и калеку. Некое жгучее чувство заставило её подойти к «возмутителю спокойствия». Аня стояла и представляла, как женщина остаётся без руки, укоризненно тыкающей в невежду.
         Но вот Он сменил голос и облаял женщину бессвязной плеядой слов, подкрепляя всё жирным  и склизким матом. Чувство общественной справедливости уступило чувству отвращения, и она обошла их стороной, неслышно проклиная себе под нос «уродов», моральных и не только.
Подперев дверь подъезда, и взглянув уходящей дамочке вслед, Он продолжил: «Если тебя это успокоит, то Я извиняюсь. Сам грубости не люблю, так что признаю, резковато вышло. Но не тяни – поднимись и забери его. Будь любезна… Не обещаю, что я буду также сознателен через полчаса-час».
Снова эта напускная приветливость, непринужденность. Но было видно, что всё это было совершенно неестественно и стоило Ему больших усилий: скулы сводило, глаза бегали как в лихорадке. Похоже, и Такому бывает плохо. 
Аня прошла в сантиметрах от Него, заходя в подъезд – очень близко, очень нервно. Возле Него не чувствовалось ни тепла, ни холода, ни звуков дыхания и сердцебиения; закрыть глаза, и нет Его.      
Впереди три этажа. Позади… есть ли Он? Уже исчез? Нет даже времени оборачиваться… Она слишком устала физически, душевно устала сильнее, чем когда-либо, но страх не давал ей сдаться, всё ещё подгоняя её вперед.
«Скоро всё закончится. Дверь как всегда не закрыта – опять мамка ушла, не закрыв за собой. Или отец пришёл с работы и забурился на кухне, позабыв обо всём. Что я делаю… Илюшка, прости, я… я не хочу умирать… Отдать бы всех этих мразей вместо тебя, но что я могу? Прости, пожалуйста, я не знаю, что ещё делать…»
С такими мыслями она была уже в прихожей. Слева на кухне слышался гогот, звон стаканов, брань и кряхтение. Ничего нового. Из комнаты напротив Аня чувствовала взгляд - из кресла на неё смотрела восковая жилистая фигура, прикрытая одеялом. Аня не воспринимала бабушку как живого человека. Родители посадили её напротив выхода, чтобы развлечь хоть каким-то разнообразием и движением: телевизора не было, газет и журналов ей никто не читал. Так год за годом, сколько Аня себя помнила.
Вот заветная комната - справа, в двух шагах. Там, как и во всем доме, кроме кухни, не было света – думали, что Илюшка давно спит, но он опять, наверное, смотрит в потолок или на стену и что-нибудь придумывает, ждёт, когда сестра придёт и будет жить с ним в одной комнате, как раньше. Будет играть с ним, как раньше, в садик водить. Как раньше…
Аня шла медленно, старалась не шуметь. Ничего не видно, да ещё и бардак, как всегда… Костыль за что-то зацепился. Бля! Аня пыталась по привычке стать на ногу, которой уже не было. Глухой стук… Всем весом упала на незажившую рану. Острая боль и стон, едва не сорвавшийся в крик, но нет - до крови прикусила губу.   
        На кухне были всё те же звуки, только гогот стал громче; никаких подвижек. «Сейчас они ничего кроме себя не заметят», ругалась про себя Аня, отбросив костыли и пытаясь доползти до комнаты. Бабушка провожала  её взглядом. Переживала она за Аню, за её ногу, желала ей смерти, ей было всё равно? Об этом, увы, не узнать.         
Очень скрипучая дверь в детскую. Никогда не любила скрип, потому открывала медленно.
        -Аннушка! – Илюшка знал наизусть шаги и манеры каждого в доме и узнал Аню, ещё даже её не увидев. Он шустро соскочил с кровати и побежал к столу, что-то оттуда взял и подбежал к сестре, закрывающей за собой дверь.
        -Смотри, Девятка, - Илюшка протягивал Ане рисунок угловатой вишневой машинки, нарисованной в детском саду, показывая так, чтобы на неё попало хоть немного света с кухни. Не дожидаясь ответа, он вжался в Аню и сжал своими ручонками так сильно, как только мог. Вот и он, наконец-то. Человечек, единственная причина иногда приходить в этот свинарник. Сильно он её прижимал – долго её здесь не было. И ещё дольше они не увидятся, чёрт…
        -Илюш, нам надо уйти из дома… - тихо начала Аня. Только теперь он заметил, что она не может ровно стоять и потому сползла на пол. Ему было плохо видно в темноте, но он понимал, что с Аней что-то случилось, что теперь у неё нога как у дедушки на первом этаже, что ей нужна каталка и, может, дедушка будет с нею делиться, когда ему никуда не нужно…
        -Не смотри, - Аня взяла его лицо в ладони, отворачивая в сторону.           –Слышишь, Илюш? Не смотри! – он перестал коситься и посмотрел ей прямо в глаза. Снова проникновенный взгляд, но живой, совсем не пугающий, этот взгляд – тихая гавань, безопасный. Совсем не такой, как у Него…
        -Пошли на улицу, родители сегодня злые, сильно ругаться будут, - начала сочинять Аня. Сейчас нужно было говорить что угодно, лишь бы он пошёл с ней.            
        -Родители не злые, - начал оправдывать Илюшка. – Они устали. Ты тоже в школе устаёшь! Мама мне так рассказывала…
        -Ну и что, они сейчас драться начнут. Сильно – у Ани колотилось сердце, нельзя было медлить, Он ждёт. Илюшка долго смотрел ей в глаза, и вкрадчиво спросил:
        -В полицию пойдём? –Идти им было не к кому: ни родственников, ни знакомых. Когда родители дерутся, кому-то в итоге очень больно, вызывают скорую. И с ними приходит полицейский, смотрит сердито на папу с дядей Лёшей и дядей Вовой. Мама всегда говорила, когда Илюшка озорничал «Дядя милиционер заберёт». И тот тоже всегда говорил, когда придёт, что Илюшку заберёт отсюда.
        -Да, Илюш, туда пойдём, - Аня гладила по голове Илюшку, заглядывая в его васильковые глаза. –Подождём и вернёмся.
        -Что-то будет? –спрашивал Илюшка, догадываясь, что произойдёт что-то важное, и дело не только в том, что родители снова подерутся.
        -Да, будет. Пожалуйста, пойдём.-Аня боялась, что Илюша начнёт спрашивать что-то ещё, что в комнату кто-то зайдёт или что у Него закончится терпение. Илюша улыбнулся. Он верил своей сестре.
        -Ладно. Только сейчас, я с собой возьму от комаров, альбом с карандашами, «Ларгус»…
        -Илюш, нам некогда собираться…
        -Нет, - Илюшка начал злиться, - я Арсению обещал ещё нарисовать – у нас будет автопарк, а мы сейчас уходим, я обещал... –Он краснел, мог начать кричать. Аня не стала его останавливать, чтобы взял, что хотел и успокоился.
Она посмотрела в дверную щель – на кухне кто-то ходил и махал руками. Она и не заметила, как смертельно устала. Долгие ночи в безлюдных дворах. Непереносимая боль. Непрекращающийся ужас. Сердце уже как будто не её. Не от кого ждать помощи, всем плевать, да и что они сделают Ему? Он всё это слышит и смеётся от бессилия людей. И на что она обрекает Илюшку?
         Мальчик сидел у неё в ногах и что-то собирал в свой рюкзачок, кладя и доставая обратно вещи в нерешительности «что же взять». Она засмотрелась на него, думая:  «Нет, Илюш, только не тебя. Мы спасёмся, вот увидишь – думала она. Вдвоём убежим, спутаем следы… не знаю… но я тебя Ему не отдам!»
         Мало что устала, ещё замёрзла. Какой Илюша был тёплый… Сейчас, она его поторопит, они сбегут, больше никогда не вернутся в этот дом, как-нибудь они обязательно справятся с этой нечистью, всё у них получится, всё будет хорошо…
         Аня отключилась.