Чародейка Чайковский forever навсегда!

«Чародейка»: Чайковский forever (навсегда)!
Опера Чайковского, 5 января 2019 года, новая сцена Мариинского театра
Это была моя вторая «Чародейка». С блистательными исполнителями главных героев – Еленой Стихиной (Настасья по прозвищу Кума) и Владиславом Сулимским (князь Курлятев). Яркие образы, прекрасный вокал, удивительное проживание судьбы своих персонажей. Это уже, можно сказать, визитная карточка этих выдающихся оперных артистов! С ними любая опера в любой постановке обречена на успех. Триумфальный! И этот спектакль не исключение! Глядя на молодую вдову Настасью Елены Стихиной, понимаешь, чем околдовывает она даже недругов – мягким обхождением, которого они не находят дома у своих жен. И в любовь к княжичу, и в неуступчивость по отношению к воспылавшему к ней страстью князю, веришь. Любовь – самая надежная гарантия верности! А влюбленный человек всегда невероятно привлекателен, иногда себе на беду. Достоверно обходителен, а потом страшен одержимый любовной лихорадкой князь Курлятев Владислава Сулимского, которого словно приворожила хозяйка корчмы. Потрясающий вокал певца передает все оттенки сложных чувств его героя. Еще до того, как он сошел с ума после убийства сына-соперника и смерти Настасьи, отравленной его женой, он уже потерял способность здраво размышлять. И готов на все ради благосклонности Кумы. И уговаривает, и требует, и грозит. Не только жене-княгине, но, лишившись разума от ревности, и самой Куме. А потом очень натурально сходит с ума. С такими артистами интересно слушать замечательную оперу Чайковского, и не один раз. Даже если постановка не радует. Хотя абсолютно ясно, что без хороших меццо-сопрано, тенора и баса опера сильно проигрывает.
В этот раз я специально села повыше и подальше, чтобы ПОСЛУШАТЬ оперу, вникнуть в либретто и максимально удалиться от режиссерской «картинки» (великолепно звучала музыка, оркестр под управлением Валерия Гергиева творил чудеса). И если первое и второе мне сделать удалось, то с третьим вышел облом. От этих вампирических образов, как сказали бы рекламщики, отринуться невозможно, сквозь игольное ушко пройдут. Дамы в платьях с турнюром и шлейфом и господа во фраках и цилиндрах, танцующие что-то в стиле русской пляски! Абсурд! В общих планах они ещё больше резали глаз и вставали поперек души. «Не верю!» – одежда в эту эпоху обозначала социальную принадлежность, уровень образования, особенности поведения. Уж англичанин, каковым является режиссер спектакля Дэвид Паунтни, должен понимать незыблемость правил этикета, даже в борделе, в который превратился, по воле режиссера, заезжий двор на Волге.
А Чайковский всё-таки прекрасен в этой опере! Замечательная музыка! Такая суперрусская! Для любого, хоть немного знакомого с русскими народными мелодиями, очень даже узнаваемая. Шикарная увертюра, под которую хочется видеть бескрайние просторы среднерусской природы, гладь огромной реки, приволжский купеческий город с кремлем на высоком берегу у места слияния Оки и Волги! Каждый, кто бывал там хоть раз, никогда это не забудет! «Раскинула б руки и полетела!» – об этих местах говорит героиня Александра Островского Катерина в знаменитой «Грозе». В финале увертюры звучит до боли знакомая плясовая, от которой из глубин памяти поднялись слова «высота поднебесная», «глубота океанская». К концу спектакля это оформилось в русскую народную матросскую песню «Высота ль, высота поднебесная, / Глубота, глубота океан-море», использованную Римским-Корсаковым в опере «Садко» как песню главного героя (слова взяты из былины о Соловье Будимировиче). И у Чайковского эта колоритная мелодия ещё до Римского-Корсакова использована не единожды. Уж больно хороша! (в игрецкой песне в «Пиковой даме» «Как в ненастные дни, собирались они», это, увы, вспомнила не я). А слушая увертюру к «Чародейке», любой любитель музыки и оперы, имеющий уши и выросший в России, на интуитивном уровне ждёшь на сцене картину русской народной жизни, а не имитацию странных салонных развлечений жителей неизвестной страны в неизвестном городе с неизвестными порядками. Ведь у Чайковского в первом действии оперы и дальше такая мощная музыкальная живопись!
А скоморошьи пляски, которые занимают почти половину первой картины? В России это огромный пласт культуры, атрибут народных гуляний, ярмарочных развлечений, сегодня мало кому знакомый. А Нижний Новгород – важнейший торговый город, легендарная Макарьевская ярмарка после пожара была перенесена на стрелку Оки и Волги. Это здание до сих пор стоит на берегу Волги. Хотите подробнее, читайте Мельникова-Печерского, его потрясающие романы «В лесах» и «На горах». «Безродная сирота Настасья», прозванная Кумой, очень бы вписалась в это окружение. А в спектакле дико смотрятся джентльмены во фраках, ведущие себя как подростки в дортуаре гимназического пансиона, когда они остались без воспитателя. Потом сцена массового публичного раздевания до корсетов под лихую народную плясовую, эдакого стриптиза ХIX века и танцы в стиле скоморохов (ну, никуда от музыки не деться!) Так спрашивается, зачем плыть против течения? Ведь подобные сцены в стиле Мулен Руж, даже интереснее и откровеннее сделанные, можно десятками найти в кинофильмах. А вот скоморошью потеху, постоялый двор и картину жизни нижегородцев во времена феодальной раздробленности Владимиро-Суздальской Руси, междоусобных войн и окончания татаро-монгольского ига, когда и происходят события в опере Чайковского, согласно либретто, отыскать непросто. Неужели это менее экзотическая, менее интересная и менее познавательная картина для российского зрителя? Но в таком антураже несколько архаичный язык либретто звучит абсолютно адекватно. А в устах людей во фраках, это выглядит диковато.
Невольно хочется задать риторический вопрос: неужели просветительство полностью ушло из сферы деятельности серьезных театров, каким является Мариинский, в век, когда молодое поколение мало что знает об истории своей страны? Ведь в этом смысле у Мариинского театра потрясающие традиции: этнографически выверенные костюмы в опере «Сказка о царе Салтане» и в «Руслане и Людмиле». При открытии занавеса в сценах свадебного застолья зал аплодирует! Увиденному! Эта еще дореволюционная традиция! Зачем же подменять подлинное, то, что задумал автор, даже не лубком, когда-то популярном в народе своеобразным русским комиксом, а чистым фэнтези, абсолютно оторванным от реальной русской жизни? Ведь никому в театре пока не приходит в голову искажать немецкий эпос в операх Вагнера! А чем наш эпос и литература хуже? Почему русские образы стараются полностью убрать из нашего сознания? И все это не так безобидно, как кажется.
Люди мыслят, как известно, концептами. То есть каждое понятие, фактически, каждое слово у нас обрастает личными ассоциациями. Это обретается в процессе жизни, зависит от персонального опыта, от прочитанных книг, увиденных кинофильмов и спектаклей, от услышанного в школе, дома, на улице, от встреченных людей. Поэтому мы очень по-разному воспринимаем все. И это нормально, если правильно сформированы базовые понятия – добро, зло, дом, родина, Россия, честь, справедливость, мир вокруг меня… Культура, не только так называемая высокая, но и массовая, которую активно внедряют и в оперные спектакли, является мощным проводником идей, образов, моделей поведения. Искусство сегодня – это поле борьбы за умы и души людей. И что в них будет посеяно, определит наше будущее. Россия без русских образов, русских сказок, русских песен, русских танцев – и оскудеет великая культура…
Но даже при перенесении действия оперы «Чародейка» в ХIX век, концы с концами в постановке должны сходиться. Безнаказанно убивать и травить людей тогда было невозможно даже для представителей власти и членов их семей. Закон, полиция, суды, следователи и прокуроры исправно работали в Российской империи. И в бордель было бы нельзя вот так просто заявиться государственному чиновнику, чтобы навести свой порядок. Это были легальные заведения, находившиеся под защитой полиции. Известный факт, что владелицы публичных домов в Коломне (это район Санкт-Петербурга), которые до свадьбы ежедневно посещал Пушкин, подавали на него жалобы в полицию, что он мешал бизнесу. Правда, то, что делал наш главный поэт, скорее можно оценить как благородный порыв. Он уговаривал девушек, среди которых были и дворянки, бросить свое пагубное занятие, даже денег дать для этого обещал.
И вообще, в спектакле много странного, что невольно вызывает не только удивление, но и непрошенные ассоциации. В начале первой картины Кумой называют подругу Настасьи, она почти неслышно поет что-то, взобравшись на стол (просто Виолетта Валери!). А потом появляется настоящая роскошная Настасья, и прекрасным звучным сопрано Елены Стихиной, очаровывает князя и княжича. «Прямо едина в двух ликах», – проносится в голове вместе с облегчением от того, что не заменили в последний момент певицу. В финале поют про болото в лесу, куда пожаловали на лодке почти все главные действующие лица, а все происходит внутри какого-то полуразрушенного дома. Посреди этих развалин стоит что-то вроде детской песочницы с зеленым песком, которая оказывается родником с целебной водой. Когда же из этого внешне сомнительного источника княгиня предлагает Куме напиться и зачерпывает воду, то так и хочется крикнуть: «Не пей, Настенька, козленочком станешь»! Просто наказание какое-то! И озадачивает поваленное дерево-монстр, которое словно пьет из зеленой криницы, а, попив, таинственно исчезает в окне полуразрушенной постройки. Сойти с ума должен князь Курлятев, а на сцене уже полно предвестников сдвига по фазе. Жаль, что замечательная, но малознакомая опера Чайковского не получила достойного ее визуального воплощения! Но хорошо, что она все-таки появилась в репертуаре театра.
В последнее время часто задаю себе вопрос: почему в советском кино создан лучший образ британского сыщика Шерлока Холмса и его друга доктора Ватсона, что признали даже в Англии? Потому что нам есть дело до их культуры, истории, традиций, мы их знаем, это нам интересно. А им? По умолчанию, нет: «Аборигены начинаются за Кале», – таков британский менталитет, о чем очень интересно пишет Всеволод Овчинников («Корни дуба»). И еще мне обидно за Чайковского, он наше российское музыкальное «все», как Пушкин. Он имеет право, чтобы его знали в подлиннике, а не в переводе с русского на режиссерский.
И в завершение на ум приходят две цитаты. Одна от музыковеда: «Жанр “Чародейки” можно определить как народно-бытовую музыкальную драму. … “Чародейка” выделяется среди опер Чайковского своими широко развернутыми массовыми народными сценами». Вторая от Лермонтова, Михаила Юрьевича: «Не мог ценить он нашей славы…». А мы сами можем?