Рассказ межзвёздного Лжеца. Часть восьмая

…За дверью – мрак кромешный. Включаю фонарик и... нос к носу сталкиваюсь со сказочным созданием, вылитой «усладительницей» из игры. Мне-то думалось, таких красоток сочинили прыщавые кибернетики, измученные половыми фантазиями; ан нет, одну «фантазию» точно подсмотрели в золотой кладовке Осириса.   
– М-м-м? – произносит создание, изогнув прекрасную бровь.
– Прошу прощения за вторжение, – отвечаю с учтивым поклоном. – Я здешний хранитель порядка. Провожу инвентаризацию.
– Девочки! – произносит очаровательное создание грудным голосом. – У нас симпатичный гость. Интеллектуал. Из наших. Требует инвентаризацию. Станьте в ряд.

И тотчас ещё три очаровательных создания возникли из-за её спины, все длинноногие, все разной масти. Точь-в-точь такие, как в игре.   
Что было дальше, не помню.
Сплошной разврат.
Очнулся я от грохота: падает стальная дверь, облака пыли, тотчас всё замигало красным и завыла сирена. Усладительницы взвизгнули, похватали свои халатики и прижались к стенам. 
Очень стеснительные девушки.
Чую: меня трясут.
 – Прилетаем! – орёт Мозг прямо в ухо.  – Одевайся!
– Ты в какую сторону дверь открывал? – спрашиваю тупо.  – Надо «наружу». Не заперто ведь. Ты Устрашателя разбудил, паразит. Она ж толстенная, дверь. Как в Галактическом банке. Как теперь её прикрутить?
– Не придирайся, – насупился Мозг. – Я был в панике. Ты исчез бесследно на тысячу рубищ.   

И предложил торопливо:
– Партию напоследок?

И высветил куб. Но опять без четырёх моих «усладительниц».   
– А где... – воспротивился я, влезая в комбинезон.
– Тут! – и Мозг ткнул манипуляторами в перепуганных Усладительниц. – Корчат недотрог. Я тебе говорил: «Ушли»? – говорил. Убедился? – убедился. Обратно в игру их не пущу, не надейся. Твой ход. Вот-вот Устрашатель ввалится, не успеем доиграть. Сожрёт тебя и этих девок. Вкусные, сам бы их съел.    
 
Усладительницы заплакали в скомканные халатики.

– Если успеем навесить дверь, не сожрёт никого, – объявил я уверенно и влез в комбинезон. – У нас сутки времени на ремонт. За посильную помощь буду должен тебе тысячу партий.
– Шиш, – отрубил Мозг решительно. – Сам выпутывайся.
– Постарайтесь, мальчики, – всхлипнули Усладительницы.  – Мы будем подавать вам лобзики и отвёртки. Будем нежно дышать на твои объективы, золотой колобок. И протирать их халатиками. Девочки, дышим и протираем.

И облепили Мозг. Прижимаются к нему всеми упругими выпуклостями и дышат.
– Хм... – засопел Мозг. – Сколько-сколько партий? 
– Миллион... – зашептали Усладительницы чувственно.

И красиво выставили в протёртые объективы свои круглые коленки.   
– Миллион?! – задохнулся Мозг. И ринулся к упавшей двери. Поднимать.

Под вой сирены я отреставрировал-таки искалеченную дверь и навесил золотой замок.
Тишина.
Успели. Ура.
– Ключ! – потребовал  Мозг. – Спрячу. Ни одна собака не найдёт.   
– Не рано ли заметать следы? – усомнился я.  – Пожалуй, сперва надо убедиться, нет ли стресса у девушек. Того требует учтивость. Они молоды и  взволнованы. У них тонкая организация чувств и ранимая психика.   
– Уже прилетели, бестолочь ты учтивая! – рассердился Мозг. – Ишь, «стресс» он разглядел у этих душегубок... Да они сами любую машину до стресса доведут! Ты лучше думай, чего врать будешь про экипаж. Сейчас свет включат и гуманисты разморозятся. 
– Врать-то про экипаж зачем? – заподозрил я неладное и отдал ключ.
– Свет дадут, поймёшь, – хмыкнул Мозг многозначительно. 

Тут загудели реакторы и вспыхнул свет. Мы добрались до другой галактики.

– …Будь я бездушной и чёрствой машиной, – смачно приговаривал Мозг, пока мы, осматривая корабль, возвращались мимо анабиозных саркофагов в зал с «перпетуум мобиле» и золотым замком, – плюнул бы на всё это безобразие и предался праздности. Скажем, сломался я, да и ладно; ну, как эти саркофаги. Машине-то всё равно! Но в бессмертной душе моей теперь живут инстинкт самосохранения и сострадание. Я пять раз сам себя заменил! Запасными частями. Заодно и твою работу выполнял, теолог хренов. Всеми возможными манипуляторами опекал начальственный сектор и менял лампы у «перпетуум мобиле», пока ты наставлял Усладительниц на путь чистоты и целомудрия.

И понизил голос:
– Как мужчина мужчине: которая самая страстная в наставлениях? Блондинка? Так протирать объективы! У-у-у... Я чувствовал её всеми датчиками давления и температуры. Она самая-самая продвинутая в сексе? Говори честно, я не ревнив.   
– Темно было, Мозг.  Не разглядел.
– Надо было фонариком светить!
– Берёг аккумулятор. Приказ Осириса.
– Тогда разглядывай последствия порочных страстей своих, теолог.

А разглядывать было что. Повсеместно царил ужас. Почти все саркофаги испорчены, в них высохшие мумии, а то и скелеты; смотря чего портилось в аппаратуре жизнеобеспечения. Но саркофаг Завистника цел, негодяям везёт.   

– Ты не переживай, – приободрял меня Мозг. – Эти саркофаги штука тонкая, их на сто лет работы рассчитывают. Они бы и так сломались, следи или не следи. Скажем, грохнется сто штук сразу, что будешь делать? Спасти не успеешь никого. Да и было бы кого! Словом так: всё в порядке, сочиняй «отмазку». Запоминай живых: Анубис, Осирис, Бастет, одиннадцать гуманистов, шесть гуманисток, три ботаника, три физика, девять лаборанток. Безвозвратно утрачены тридцать две тысячи семьсот пять человеческих особей.  Ну всё, вернулись в командный зал.   

Верно: знакомый зал, «перпетуум мобиле» и небольшой ряд саркофагов. На них вспыхнули огоньки лампочек, загудело, разом распахнулись крышки, и на пол стали вываливаться заиндевелые гуманисты, один за другим.

– Командор, – принялся докладывать Мозг, очень солидно и даже с мужественной хрипотцой; он здорово насобачился всяким людским штучкам. – Вверенный вам корабль прибыл в галактику «эс-три-девяносто». Мы находимся...
– Какая «галактика»?! – взвыл командор, весь белый от инея. – Я жрать хочу! А ну, учёного мне! Оттаявшего! Самого упитанного!

Заиндевелые гуманисты ринулись исполнять приказ командора.
Тащат мокрого учёного.   
– Я ботаник! – верещит тот. – Очередь на поедание у физиков! Требую гуманной справедливости! Я не оттаял! Мороженое мясо вредно!

Но командор уже волок бедолагу за переборку: Анубис эстет, он не пожирает учёных при всех. Никто не должен видеть, как ест король; я помнил это выдающееся правило из наблюдений за погибшей цивилизацией. 
Вслед командору метнулась огромной белой кошкой Бастет:
– Командор, я обожаю ботаников!
– Во имя гуманизма! – рычит командор за переборкой.
– Во имя гуманизма! – шипит Бастет.
– Очередь физиков! – вопит ботаник.

Главный гуманист Осирис отряхнул иней с плеч и аккуратно вставил в уши затычки.  И сразу – хруст шейных позвонков, тишина, чавканье. Иногда рычание и шипение: вкуснятину делят.
Вдвоём они сожрали беднягу быстро, но появились уже тёмными и мокрыми: оттаяли и вспотели от усердия. Мокрые гуманистки чувственно вытирают им кровавые пасти влажными салфетками.

– Пилот Бастет, за мной! – скомандовал командор, сытно рыгнув ботаником. – Осмотрим корабль.