О, моё яблоко детства! Где оно?

Страничка из дневника.


Маленькие радости

Вспоминая детство...
К Новому году папа принёс из леса красивую ёлку, установил в избе, верхушка упёрлась в потолок. Морозным духом хвойного леса наполнилась изба...

Сёстры с азартом принялись наряжать её самодельными игрушками: разноцветными фонариками, ватными шариками, бантиками, бумажными цепями, склеенными варёной картошкой из нарезанных ленточек от старых газет, блестящими звёздочками и конфетками из чайной фольги...
У сестёр фантазий - через край. Я помогаю раскрашивать игрушки цветными карандашами и вешать их на пушистые ветки.
   
Все в доме зарядились радостным настроением, стало тепло и уютно на душе. 
Мама испекла блинов, смазала маслом и обсыпала толокном. Блины с толокном – это, пожалуй, самое пикантное. У нас настоящий праздник!



Тетерьки

В послевоенные годы всё ещё живётся трудно: недостаточно хорошо с питанием. Мама часто делает тетерьки из заваренной вкрутую ржаной муки скатывает тесто, посыпанное мукой в форме сарделек.
Мы ели с удовольствием, макая в солёную воду с душистым подсолнечным маслом или в грибной рассол. Нам казалось вкусно! Смогу ли я такое кушать сейчас? Не знаю. 

Были проблемы с обувью и одеждой. Лично я ношу обноски сестры Дины, что стали ей малы: старые кирзовые сапоги и кофту, на локтях нашиты заплатки.



Братец Геня
   
1952 г. В ту осень у нас появился пятый ребёнок - ещё один братик Геня, крепенький, беленький, улыбчивый, с ямками на щёчках. Он сосал мамину грудь. Зимой мама простыла и у неё раздуло одну грудь до неимоверных размеров. 

Терпеливая мама иногда постанывала от боли и к покрасневшей груди прикладывала мазь. Мне хотелось плакать, видя как она страдает. Бедная моя мамочка! Это был мастит... Со временем рана зарубцевалась, но так и остался глубокий круглый белый шрам.
   
Летом каждый день мама отправляет меня стирать Генькины пелёнки и ползунки на маленькую речушку Межницу, что не спеша течёт под горушкой откуда-то из леса мимо нашей деревни.

Иногда я беру с собой Веню. Ему три с половиной года и он постоянно отвлекает меня. Чтобы увлечь Веньку, папа дал ему маленькую «удочку» с льняной ниткой, за которую привязал загнутый гвоздик...

Я застирываю ползунки, а братец упорно «ловит» рыбу гвоздём... Глупенький!
Дойти с ним до дома была целая проблема. Он уставал, плакал, не хотел сам идти, приходилось по очереди тащить то его, то корзинку с бельём.
 
Папа, мама и сёстры на сенокосе, а я, семилетняя, остаюсь дома одна теперь уже с двумя маленькими братиками.
Лето. Как сейчас вижу маленького Генадьку в одной рубашонке без штанов...
Мы с девчонками идём на реку купаться и тащим его по очереди. Веня семенит рядом, крепко ухватившись за мой подол.

Сажаю Геньку на траву среди ромашек и колокольчиков (ну точно Иванушка из сказки, - светловолосый, голубоглазый), даю ему сухую корку ржаного хлеба, а сама с подружками «булькаюсь» в реке...
Веня сидит у самой воды и пересыпает створками речных раковин сухой песок...
   
Геня тоже, как и Веня, особо не досаждал. Папа любил его, часто подкидывал вверх и приговаривал:

-- Парнёк-то больно добёр, вот так Генадька! Ещё бы одного такого заиметь...

-- Ай да, парнёк! (паренёк)

На его слова мама шёпотом сердито ворчала...



Лохматая лень

Летом в самый разгар цветения трав мы всей семьёй ходим на сенокос. Дедушка смастерил для Вени крошечные грабельцы, для меня размером побольше, у сестёр же большие - «взрослые» грабли.

Мы сгребаем сухое душистое сено в валки. Я уставала, но сёстры меня стыдили. Приходилось работать, ворошить тяжёлое сено. От усталости и жары подташнивает.

Вене уже четыре с половиной года. Он тоже пытается сгребать сено своими маленькими грабельцами, но тут же прекращает. Сёстры подшучивают над ним, делают испуганные лица и говорят ему жутким голосом:

-- Венька, у тебя на голове растёт лохматый шар! Вот такой! – и сёстры показывают руками у себя над головой.

-- Это от лени, ты же не хочешь работать! Лень скоро будет больше тебя!

Глупенький братец хватается за голову, плачет, берёт в ручки грабельцы, но через несколько минут Веня безмятежно спит на душистом сене под кустиком в тени среди ромашек и колокольчиков рядом со своим маленьким братиком Геней. 
 
    

«Венский голубой»

Папа завёл кроликов. Перед этим изучив книгу «Кролиководство», по чертежам смастерил аккуратные клетки с дверцами из металлической сетки, кормушки, лотки для воды.

Кролики были прелестны: чёрные, серые, белые с красными глазами и даже с мудрым  названием «Венский голубой», у которых очень длинная и нежная, белоснежная шёрстка.

Кормили их мы, дети: в огородце рвали траву, на реке ломали ветки, вязали веники и сушили под крышей на избице. Кролики хорошо плодились. Но вскоре энтузиазм иссяк. Кролики не доедали и стали погибать. Папа ругался, маме было некогда...
 
В конце концов, папа выпустил оставшихся несколько кроликов на улицу... Они ещё долго бегали вокруг развалин соседнего дома, потом за ними с ружьём охотился сосед Гриша Егорков.
От «Венского голубого» осталась только длинная шерсть из которой мама связала нам красивые пушистые варежки.



Зелёный грузовик

Начало осени. Папа в очередной раз сходил с отчётными документами в районный Лесхоз и к моему дню рождения принёс из райцентра нам на двоих с Венькой подарок: тёмно-зелёный металлический военный грузовичок с открывающимися дверками, с рулём в кабине и даже с сидениями. Грузовичок был, как настоящий, только маленький, размером с папину ладонь. От него приятно пахло свежей краской и металлом.
 
Братец «прибрал» грузовичок себе и не расставался с ним, изображая урчание, целыми днями катал по полу, нагружал полный кузов всякой всячиной. Чаще мы с ним играли вместе, и нашим фантазиям не было конца. Я умудрилась посадить в кабину человечка, вырезанного из старого журнала "Крокодил". 

Венька очень берёг машинку и если ему было жалко, он прятал её от меня. На сей раз он стал прятать её за маленькое зеркало, что висело под чёрной тарелкой радиоприёмника, перед которым папа брился своей опасной бритвой с длинным острым лезвием. Внезапно зеркало упало на лавку под ноги братцу и разлетелось на части...

Я растерялась: что теперь будет от мамы и папы? Хорошенько нашлёпала брата по заднице и отправила на колхозное поле к свинарнику где мама копала картошку, чтобы он рассказал ей всё как было. Вместо того чтобы чистосердечно признаться, братец свою вину свалил на меня!

Вскоре прибегает разъярённая мама и сразу с порога больно «огревает» верёвкой, что висела на толстом железном крюке в сенях (на мосту - так называются сени в деревне):

-- Окаянная сотона, що ты вИзде лИзёшь? Вот явитче отеч, даст тебе прикурить!          

Слёзы брызнули из моих глаз:

-- Это не я! Не я! Это Венька-а! – сквозь рыдания быстро лепечу я...

Тогда Вене было четыре с половиной года, но обиду на него я затаила не на один день. 


               
Чёрные ботиночки

Шло время, вот уже и мне скоро в школу! Папина сестра тетя Катя забирает меня к себе в гости на целую неделю в центральное село, пообещав купить мне к школе новые ботиночки. Мне тревожно без родных, но я отважилась. У нас не существовало слова «нет».
 
Она жила на втором этаже в маленьком мезонине при доме престарелых и инвалидов, тут и работала в столовой. В её крошечной комнатушке уютно, чисто, красиво, на подоконнике окошка с белоснежными занавесочками ярко цветёт красная герань.   
 
Тётя Катя угощает меня горячими олашками, пирогом с черникой, подаёт железную кружку, на дне чуть-чуть смородинового варенья. Мне хотелось «выскрести» со дна остатки варенья, но, вспомнив мамино строгое воспитание, решила, что не совсем прилично много есть в гостях и я отказалась, хотя и хотелось...

Живя у тёти Кати, я специально не доедала свой обед... (Позже мне долго было жаль недоеденного варенья на дне кружки и оставшегося кусочка пирога).

Чёрные ботиночки тётя Катя мне купила: они были маленькие и такие хорошенькие - со шнурками и вкусно пахли кожей.



Первый класс

1953 г. Последние дни августа. Меня собирают в первый класс. Я взрослая и мудрая, так мне казалось. На мне новое, сшитое на вырост коричневое платье из саржи с белым воротничком и чёрным сатиновым фартуком. Голова лысая. Нас всех поголовно стригли по причине вшей, кого ножницами, кого и механической машинкой, если была в наличии, у нас она есть..

И вот я стою на линейке школьного двора. Нас, послевоенных первоклашек, всего девять человек. Терпко пахнет осенними цветами-бархатцами, сорванными в школьном огороде, они ярко-оранжевые с чёрными крапинками. У меня замирает дух от торжественности, новизны, волнения и ещё не знаю от чего...
 
Чуть в великоватых новых чёрных ботиночках, встаю на носочки, чтобы казаться выше. Моя сестра Дина - четвероклассница, стоит позади меня и к стыду своему видит рваные пятки на моих чулках. Чулки были куплены к школе, а я успела их "истаскать" до дыр! Всего лишь один разочек решила надеть в холодный августовский день и, видимо, потеряла контроль...
   
Я сижу на первой парте и старательно вывожу простым карандашом прописные буквы.  В тетради по чистописанию у меня действительно чисто, все буквы правильные. Видимо, рука набита с раннего детства после постоянного рисования на клочках бумаги, а также частые игры моих сестёр «в школу», где они напористо учили меня рисовать «крестики» и «нолики», читать букварь и считать.

Уже с первого класса я начала подробно записывать всё интересное в свой личный дневник. Записав свои истории, в обязательном порядке прятала тетрадку на полатях.



Подруга Люба

Наша школа находится в центральной деревне примерно в двух с половиной километрах от дома... В любую погоду: дождь или снег, по осеннему бездорожью мы ежедневно ходим в школу получать знания.

В классе на стене висит бумажный плакатик со словами вождя В.И. Ленина: "Учиться, учиться и учиться"...  И мы старались.

Утром, быстро перекусив варёной картошки с квашеной капустой или с солёными рыжиками, я уходила пораньше, чтобы зайти за своей подругой Любкой.

Я давно определила, что ей жилось намного «слаще», чем мне... Семья была обеспеченная, мать работала на маслозаводе. Сама Люба была намного крупней и упитанней, чем я и её лучше одевали...
 
По утрам ожидая её, я сидела в тёмной прихожей. Любка садилась завтракать, кушала что-то вкусное-превкусное, издававшее так аппетитно, что у меня «текли слюнки»...
Она ещё успевала покапризничать, что в нашей семье было вообще неприемлемо...
Иногда её бабушка Анна угощала меня вкусным-превкусным горячим пирожком.

У нас была хорошая дружба, иногда ссорились, но ненадолго, менялись открытками, фантиками, этикетками от спичек, иногда баловались... 



Мария Евгеньевна
 
Учителем была наша соседка Мария Евгеньевна, самая уважаемая женщина в деревне. Она живёт по соседству с нами со своей старенькой матерью, симпатичной, образованной и очень мудрой бабушкой.

Все бабы в деревне относятся к ним подобострастно, стараются угодить во всём, стараются помочь, хотя бы ведро студёной воды принести с колодца.
 
И мы, дети, мечтали заглянуть хоть ещё разок в их красивый стерильный дом, утопающий в цветах, подивиться необычайному порядку в избе, полюбоваться на белоснежную кровать с высокими подушками, накрытыми сказочными узорчатыми накидками...
 
Мария Евгеньевна строга. Она вдалбливает в наши пустые головы знания начальных  классов. Однажды она больно стучала по моему лбу толстым гранёным красным карандашом, крича на меня, что я - тупица в математике, элементарно не могу понять, решить пустяковую задачку!

Мне было очень стыдно. Она нажаловалась папе, папа ругал, отчего голова моя тупела ещё больше... 



Учитель – это святой человек

Тоже как и наша мама, я старалась, как-нибудь, хоть чем-нибудь услужить нашей соседке - учительнице Марии Евгеньевне. Каждый день в классе подходила к ней и спрашивала, что отнести домой... 

У меня на плече своя, сшитая мамой, тёмно-зелёная холщовая сумка с учебниками и довольно тяжёлая, но учительница всегда давала что-нибудь нести: или это была буханка хлеба, или связка из трёх-четырёх книг...

Она говорила «спасибо», и мне было очень приятно, что оценили. Я побаивалась её, считала необыкновенной личностью, боготворила как и остальных учителей.   
 
Тогда я и знать не знала, что Мария Евгеньевна Платова – наша родственница по моей бабушке Анне Петровне Платовой - бывшей купчихе. Почему все тогда молчали?

И только теперь стало понятно, почему в школе она «совала» меня вперёд всех одноклассников во все мероприятия, проводимые в школе, ещё и хвалила или больше ругала! Из-за родства? Она способствовала моему саморазвитию? Что ж – это совсем даже не плохо!
 
Мне казалось, учитель – это святой человек, необыкновенный, непохожий на других людей. Такого мнения были все дети в школе, и даже взрослые.

Мне в голову не могло прийти, что учителя - такие как и все, со своими проблемами, слабостями, потому как они нам их никогда не показывали.

Я тогда была ещё совсем мала и глупа и мысли не допускала, что учитель может также ходить в уборную, ведь мы этого никогда не видали. Нам с Любкой было немного стыдно увидеть, как однажды учительница выходила из неё. Странное понятие!



Девочка с бантом

1953 год. Нас, послевоенных первоклассников 1945-46 года рождения, мало: четыре девочки и пять мальчиков. Наш класс светлый, уютный. В углу печка – контрамарка.

Учительница Мария Евгеньевна аккуратно по линейке расчерчивает мелом тонкие линии на старенькой чёрной доске, выводит буквы алфавита, показывая как писать правильно. Над доской висит портрет дяденьки Семёна Будённого, у него суровый взгляд и большие-пребольшие чёрные усы...
 
Первый класс был совмещён с третьим классом. С нами училась ученица третьего класса Валя С., она живёт здесь же - в центральной деревне, куда мы ходим-бродим  в школу. Повезло же ей, не надо тащиться такую даль, не то что нам!

Она сидела на самой последней парте. Мария Евгеньевна, озадачив нас чистописанием, начинала урок с третьим классом: с единственным учеником.

Валя - светловолосая, опрятная девочка, в новой безукоризненно отглаженной форме, с аккуратно повязанным шёлковым алым галстуком, с большими белыми атласными бантами, в туго заплетённых белокурых косах.

Мы смотрели на неё заворожено: такая взрослая, умная, она училась только на одни пятёрки... Третьеклассница Валя абсолютно ни с кем не общалась, видимо считала ниже своего достоинства разговаривать с такой мелюзгой, как мы.
 
Никто из нас не любил её за то, что игнорировала нас, безмозглых первоклашек, и за то, что, принося с собой из дома всякую вкуснятину, ни разу ни с кем не поделилась: то ли это были цветной горошек, карамельки, пирожок или булочка.

На большой перемене она ела булочку, прикрывая её пухлой ладошкой. У нас текли слюнки... Мы, буквально, смотрели ей в рот, так хотелось попробовать малюсенький кусочек! Валя сама была, как булочка, с круглыми розовыми щёчками... 
 
Быстро выполнив задание, я украдкой слушала всё, чему учила учительница Валю... Знания третьего класса хоть и обрывочно, но откладывались в моей голове и позже сослужили большую службу...



О, моё яблоко детства! Где оно?

Я никогда не пробовала яблок и даже в глаза их не видала, только на картинке. Мария Евгеньевна, съездив в Москву к своим родственникам, привезла из столицы огромное краснобокое яблоко и гроздь винограда.

-- Ребята, вот так выглядит настоящее яблоко, а это – виноград...

-- Эти дары природы растут и созревают только на юге нашей страны...

Учительница подробно рассказала как возделывают виноград и на чём растут яблоки, даже нарисовала мелом на доске.

-- У нас на севере довольно холодный климат и яблони не растут, их нигде нет как и виноградной лозы...

-- Зато у нас есть лесные ягоды и грибы... - подытожила Мария Евгеньевна. 

Мария Евгеньевна раздала виноград по две ягодки, разрезала яблоко поровну на всех девятерых учеников, раздала по дольке.
Мне хотелось как можно дольше растянуть удовольствие, и я бережно лизала эту дольку, вдыхала яблочный дух, жевала крупное тёмно-коричневое, чуть горьковатое семечко.

Запах яблока запомнился на всю жизнь. Оказывается, все сорта яблок пахнут по-своему. Иногда мне попадалось яблоко, именно моё яблоко детства с тем далёким, тонким, манящим запахом и вкусом, от которого щемит и чаще начинает биться моё сердце. 
О, моё яблоко детства! Где оно?



Бурое пятно
   
Спала я всегда с маленьким Веней. Мы, дети, ночами все писались в  постель до пяти-шести лет, хотя, как знать: ведь я спала вместе с трёхлетним братиком...
Часто, в мокрой до ворота рубашке, я уходила в школу. А может я и не писалась, наверняка братик Венька «мочил» ночью мою подушку и меня до самой моей шеи и не раз... Да уж, поди-ко, узнай?

Вот такое оно послевоенное детство: полуголодное, холодное, простуженное, вшивое... и каждую зиму с одним-двумя нарывами на теле, с дикой болью зубов или ушей.
 
Толстый соломенный полосатый матрас лежал в горнице на полу. Однажды, отогнув матрас, я увидела огромное бурое пятно на матрасе, а на влажном полу шевелились белые черви, - значит, начала подгнивать солома... Я замела их веником.

Маме смотреть за нами было абсолютно некогда, она работала в колхозе от темна до темна. С домашними делами управлялись сёстры. Иногда они вытаскивали матрас на улицу для просушки на солнце, периодически переворачивали, выбивали палками. Зимой сушили, прислонив к горячему боку печки.
 
Мне было стыдно перед случайно зашедшими соседями, конечно же, они видели на улице мокрый матрас с бурым пятном, хотя такие же постели сушились и у них...
Такая была проблема в каждой семье, и с этим ничего нельзя было сделать.

Мама ругалась:

-- Вот окаящие, всю постелю облопали! Понеси-тя лешой!

-- Когда уж кончитце это сотоньсько стеньё?               
 

 
Никто не узнал
 
Родителей целыми днями нет дома. Папа ежедневно уходит в лес, а мама от зари до зари работает в колхозе, чтобы заработать «галочки» - трудодни... 

Домой мама приходит измученная, злая, нас почти не замечает: какие мы, в чём ходим, всё ли у нас в порядке. Обязанность присматривать за младшими братишками была возложена на сестёр, а я им старательно помогала.
 
Мы не привыкли жаловаться и стонать, если было что-то не так, пусть то синяки, ушибы, ссадины... Нас наказывали за любую неосторожность и мы боялись говорить о своих проблемах. 

Однажды я уронила столовый нож, его острие воткнулось в палец на ноге. Через день ногу раздуло, было очень больно, но я терпела и по-прежнему ходила в школу в кирзовых сапогах, а в них – мокрая каша от вложенного в них сена вместо стелек.
Талая вода, наконец, размочила нарыв, он прорвался, и вскоре всё очистилось. Никто не узнал о моей проблеме.

Жаловаться не принято. Так же поступила и сестра Дина. Получив тяжёлое сотрясение мозга, поскользнувшись на льду, она никому ничего не сказала, продолжая ходить в школу и работать по дому, хотя её очень сильно рвало...

Вот такая она трудная деревенская жизнь - сложная: без капризов и жалоб!