Тьма Египетская - почти как по-Булгакову

После более чем десятилетней практики в качестве врача скорой помощи прекращаешь удивляться разным необычным вещам. Перестаёшь обращать внимание на грязь в квартирах пациентов и другие так сказать особенности их жизни, не замечаешь странное поведение, речь и прочие «изюминки», но вот человеческая глупость и непросвещённость  до сих пор не оставляют меня равнодушным! Особенно, когда они присущи медицинским работникам!

В сейчас уже далёком 2009 году после четырёх лет напряженной работы на крупной станции скорой медицинской помощи с шестью отдельными подстанциями я переехал в небольшой городок, где была районная больница с небольшим отделением скорой помощи. Назовём его (город), к примеру, Павловск. В наличии у нас было всего 4 машины – два фельдшерских «Соболя», врачебная «Газель» и реанимобиль «Фиат». Соответственно и бригад было четыре: одна или две врачебные и две фельдшерские. Еще по одной машине – старой доброй «буханке» - «Уазику» – были в наличии при двух участковых больницах в районе, на которых работали фельдшеры. При каждом относительно крупном населённом пункте района был свой ФАП – фельдшерско-акушерский пункт – с практически необорудованным «УАЗом» и медсестрой вместо фельдшера.

Наша центральная районная больница являлась так называемым первичным сосудистым, а также травматологическим центром, куда в течение нескольких минут после возникновения поступали больные с ОНМК, сердечным инфарктом, а также после дорожно-транспортных происшествий (город был в непосредственной близости от автотрассы М4-«Дон»). Были там, конечно, и другие отделения, но главной целью больницы (благодаря финансированию свыше) было в первую очередь лечение вышеописанных состояний. Соответственно и просвещение младшего медицинского персонала проводилось с уклоном на лечение ОНМК и инфаркта на догоспитальном этапе.

Когда я устроился работать в ЦРБ, в отделении скорой помощи не было своего отдельного заведующего. Коллектив пророчил мне им стать, однако, главный врач был другого мнения. В итоге нашим заведующим стал хирург, который, естественно, работал в хирургическом отделении. Наша «скорая» была ему немного в нагрузку. К тому же, он часто был в отпусках или брал отгулы. И уже исполнение обязанностей его, отсутствующего, доставалось мне.

Несмотря на дружеские отношения в коллективе, врачи всегда считались «высшей кастой» и пользовались уважением у младших медицинских работников. Слово врача всегда было «закон». Но не в сёлах и деревнях. По крайней мере, медицинские манипуляции и лечение они проводили по-старинке и никакие авторитеты не могли с этим бороться.

Однажды меня вызвала «на себя» медсестра из далёкой деревни, повод к вызову: инсульт у пожилого мужчины. Садимся с фельдшером на реанимобиль, едем. Как я уже сказал, ЦРБ наша была сосудистым центром, лечение отлажено до автоматизма, препараты, необходимые в порядке скорой помощи просты до безобразия: глицин, при высоком давлении магнезия внутривенно. Всё. Дальше – транспортировка. Была возможность провести тромболизис, однако, с учётом близкой доступности ЦРБ, зачастую это делалось уже в больнице.

Приехав на вызов, отмечаю, что на столике возле пациента, за которым сидит медсестра, лежит вскрытая ампула эуфиллина. Много лет назад он применялся при лечении инсультов в России, когда ещё не было проведено множество исследований и не выяснен вред препарата в острой фазе этого заболевания. А инсульт у пациента, как говорится, на лицо: повисший вниз уголок рта, обездвиженная половина туловища. Интересуюсь у медсестры, какое артериальное давление, что она делала из препаратов. Ругаюсь за то, что вводился эуфиллин, а не магнезия.

«Так у него давление не высокое. А глицина у нас нет. Надо же что-то делать было!» – «То есть, неважно, что, но было сделать надо?»

Бред, конечно, но это обычные домыслы каждого заурядного (а может и не только) человека, не только медика. В другой полностью аналогичной ситуации с инсультным пациентом, медсестрой рядом и вскрытой ампулой эуфиллина на столе эта самая медсестра мне доказывала, что ампула вскрыта случайно, ничего не вводилось и всё в таком роде. Всё это не смотря на то, что практически ежемесячно проводились лекции с младшим медперсоналом, раздавались листовки со стандартами лечения в первую очередь инсульта.

Другой случай произошёл в ещё одном селе нашего района, во врачебную амбулаторию которого мы поехали с целью забрать женщину с инфарктом. Вновь реанимобиль, знакомый путь в село с сиреной и мигалками. На пороге нас встречает медсестра, отдаёт ЭКГ пациентки и просит посмотреть ещё одного пациента с болями в животе. Даю указания своему фельдшеру повторно записать кардиограмму нашим аппаратом, сам иду осматривать второго больного. Двух минут достаточно, чтобы понять, что у него острый аппендицит. Объясняю ему, что заберём его в ЦРБ, затем иду к первой пациентке. Мой фельдшер показывает мне: на теле женщины остались следы от присосок на животе, а не на груди. Зову сюда медсестру, спрашиваю, знает ли она, где необходимо ставить присоски при записи электрокардиограммы.
«Конечно, знаю! Но там же эта штука мешает!» – указывает мне рукой на больших объёмов молочную железу. В свою очередь показываю ей секрет, как можно эту «штуку» сдвинуть, чтобы поставить электроды. Искренне удивлена, медсестра со стажем работы более 30 лет.

Другая ситуация, фельдшер с не менее внушительным стажем. Рекомендую человеку с ушибленным коленом мазь диклофенак. Фельдшер: «Так это же от спины!» Спрашиваю: «А колену разве не поможет?» Она: «Наверное, нет!» – «А что поможет?» – уже самому интересно. – «Троксевазин», – отвечает. Я: «Так по вашей логике он ведь „от вен“». – «Всё равно поможет…» То ли логика «женская», то ли просто я ничего не смыслю в препаратах.

Когда меня спрашивают, кто я по специальности, с неохотой отвечаю: «Врач скорой помощи». Собеседник озадачен: «Фельдшер, что ли?» После вышеописанных случаев обидно до невозможности. Хотя и врачи бывают «хороши». Тот же город, та же ЦРБ. Вызов «на себя» фельдшером участковой больницы с поводом «инфаркт», мужчина около 50 лет. Договариваемся о встрече по пути, то есть едем друг навстречу другу, чтобы сократить путь доставки в больницу. Встретились, изучаю ЭКГ – без патологии. Жалобы на боли в груди при дыхании, движении, травм не было: налицо остеохондроз, межрёберная невралгия. На всякий случай даю распоряжение своему фельдшеру записать нашу кардиограмму. В то же время общаюсь с пациентом, выясняю анамнез. Кроме бронхиальной астмы тот других заболеваний не помнит. Наша ЭКГ так же оказалась без особенностей, поэтому отправляю пациента обратно в участковую больницу для дальнейшего лечения.

Через один или два дня у меня снова было дежурство на «скорой». Я как раз сидел в диспетчерской, заполнял очередную карточку, когда зазвонил телефон. Оказалось, что это врач-терапевт той самой участковой больницы, куда я «отправил лечиться пациента с инфарктом, а ему (пациенту) теперь очень плохо, он задыхается, уже нетранспортабельный» и так далее и тому подобное. Заскакиваем в реанимобиль, разгоняемся, как и положено: мигалки, сирена.

Уже в участковой больнице захожу в палату к больному. На расстоянии слышны хрипы, шейные вены набухли, лицо уже синюшное: Астматический статус. Думаю: как можно было из остеохондроза получить такое? Даю распоряжения своему фельдшеру по лечению, водителю, чтобы он принёс из машины кислородный аппарат, иду в ординаторскую к врачу, беру у неё лист назначений: так и есть, астматика лечили противопоказанным для этого заболевания препаратом для снижения артериального давления. Молодцы. Показываю это врачу, она: «Не принимал он это!» Я: «Как не принимал, если в листе назначения записи?» Нет и всё! Ну, нет, так нет. А астматический статус есть. На всех парах несёмся с пациентом обратно в нашу ЦРБ, где ему предстоит длительный и трудный период реабилитации. Но ведь в итоге он всё равно вернётся к себе в село и, возможно, ещё неоднократно попадёт к своей горе-терапевту из участковой больницы.

В далёком 1925 году Михаил Афанасьевич Булгаков написал рассказ "Тьма египетская", описавший непросвещённость населения, сравнимую с библейской темнотой. По прошествии почти целого века практически ничего не изменилось. Только эта самая тьма приобрела другой, более массовый характер, преумноженный на доступность интернета и многочисленность телепередач и статей о здоровье, в том числе из разряда «народной медицины». Печально, но это уже совсем другая история.

Германия, Штраубинг, Январь 2019 года.