Байка 2. Рыбалка

Как дедушка мне и пообещал, стали мы с ним на рыбалку собираться. Бабуля убежала в магазин, а мы разбирали рыбацкие снасти, которые хранились в большой кожаной сумке с ремнём через плечо. С годами сумка настолько высохла и запылилась, что стала походить на скукоженную голяшку старого сапога. Чего внутри неё только не было: проржавевшие блёсенки разнообразных форм и размеров, коробочки с крючками, моточки старой лески на деревянных куканчиках. Давным- давно дедуля забросил рыбалку, и сумка валялась без надобности, ждала своего часа.

— Сделаю я тебе, Ира, такую уду, какой ни у кого нет! — похвалился дед, удручённо смотря на пришедшие в негодность снасти, — пошли-ка к пруду, срежем батожок.
Дед закинул снасти обратно в сумку, повесил на гвоздь на мосту за занавеской и потянул меня на улицу.

Через полчаса я, довольная, держала в руках чудо-удочку, и мои глаза блестели от азарта и предвкушения удачной рыбалки. Ах, и хороша была моя уда: ивовый белый батог, очищенный от коры, прилипал к ладоням, истекая свежим соком. Вместо лески дедушка привязал к батогу старую бельевую верёвку, убедив меня, что она крепче всякой лески. На верёвке болталась широкая свинцовая пластина вместо грузила и большой ржавый гвоздь, загнутый под углом, вместо крючка, а посередине висел поплавок из пробки от винной бутыли.

Дед отправил меня накопать червей, вручив ржавую консервную банку. У забора лежали старые доски, и под ними обычно всегда было много червей, иногда бабушка откидывала доски в сторону, давая курам полакомиться.
— Ты, Ирушка, обожди маленько, не торопись, бери только самых больших червяков да земельки в банку насыпь, — спешно приговаривал мне дедуня, заметив в калитке вернувшуюся из магазина бабушку, — а я той порой до соседа, Антипыча, сбегаю, покурю и вернусь.

Антипыч жил на другом берегу пруда и как только завидел деда, тотчас замахал ему рукой, крича:
— Здорово, Палыч! Голова-то гудит со вчерашнего небось? Приходи — опохмелимся!

Накануне дед сидел у Антипыча, после чего приполз домой крепко выпивши, и бабуля, спустив его с крылечка вместе с половиками, отправила спать в кипятилку. Сейчас дедушка схоронился от грозной супруги за поленницей и, как только она отвлеклась на разговоры с соседкой по улице, шмыгнул в дыру в заборе, отогнув заветную досочку, и побежал к Антипычу на опохмелку.

— Дина, чегой там в магазине - то навезли? — писклявым голосочком закричала бабушке соседка Люба Маленькая, прозванная так за свой небольшой ростик да ещё за то, что напротив неё жила Люба Большая, женщина высокая и дородная. Люба Маленькая была Любе Большой чуть выше пояса и, то ли из-за разницы в росте, то ли по какой другой причине, соседки враждовали и ссорились друг с дружкой.

— Дак чегой, — зычно тянула бабуля, — скумбрии вот копчёной отхватила, хорошая така рыбина, жирная! К обеду картовницу запарю, дак поедим. Валька - Олёшиха пять штук захапала, жадюга экая, люди всё утро стояли за рыбой, караулили.

Валькой-Олёшихой бабушка звала соседку через пруд, жену Алексея Антиповича, и недолюбливала её за щедрое гостеприимство и собутыльничество, коим дед Вася никогда не брезговал, а наоборот, был даже рад.

Тем временем я набрала червей и сидела на мостике у пруда, ожидая деда. Он не заставил себя долго ждать, прибежал окольными путями с того берега пруда, довольный и разговорчивый.

— Дак ты, Ирушка, пошто червя - то не насаживашь? — копаясь в банке с наживкой, живо лепетал дед, — Али меня дожидаешься? Смотри - ко, ужо, вот эдак наживляй да и закидывай, а заклюёт — дак и тащщи !
Дед всучил мне уду и присел около, на мостике, прикуривая папиросу.

Клёва не было. Я впилась глазами в водную гладь в надежде увидеть хоть одну заветную поклёвку или круги на воде от играющей рыбки и терпеливо ждала.
Дедушка ещё раза два бегал до Антипыча, ссылаясь на закончившееся курево.

Вскоре мои руки устали от тяжёлого батога - удилища, насаженные черви чудесным образом исчезали с гвоздя - крючка, а рыбы я так и не поймала. Когда был насажен последний червяк, дед отправил меня накопать новую порцию наживы, а сам взял мою удочку и сказал:
— Я позову, когда клевать - то начнёт, беги за добавкой! Экая сёдня рыба - то голодная, брать — берёт, а не имается!
И только я откинула досочки, чтобы собрать ускользающих и юрких дождевых червей, от пруда послышался радостный крик деда:
— Ира, Ира, беги скорей! Клюёт! Я один и вытянуть не могу!

Что есть силы я бросилась к деду на подмогу. С разбегу запрыгнула на мостик, выхватила удочку из рук деда, невольно толкнув его в пруд, и вытянула увесистую, тёмную с рыжими боками рыбину.

Дедушка, протрезвевший от купания, стоял по пояс в воде, отряхивая с одежды прилипчивую ряску, и по-доброму мне улыбался.
— Беги-ко скорей, неси рыбину-то бабке, — прошептал он мне загадочно, — вот она обрадуется!

Со всех ног, с рыбой в руках, я побежала в дом.
Бабушка, увидев мой улов, почему-то не выказала ни удивления, ни радости, только спросила про деда, схватила со стола рушник и выскочила на улицу.

— До чего же она странная, — подумала я, видя, как бабуля чехвостит деда у пруда, стегая его сырым полотенцем и приговаривая :
— Я те дам "Антипыч"! Я те покажу "скумбрию"! Взял моду тихушничать, черт лысый! Кыш в кипятилку, и штоб духу твоего дома не было!

Немножко придя в себя после взбучки, данной деду, и отсидевшись-отдышавшись на крылечке, бабушка ещё час копошилась в кухне у печи. И только когда в горницу просочился еле уловимый, аппетитный аромат свежезапечённой картовницы с румяной сметанной корочкой, она позвала меня к столу.

— Бабушка, а хорошую я рыбину сегодня выудила? — спросила я, запивая картовницу молоком, — дедуня вытащить не мог, а я зараз вытянула! Смотрю, а она за глаз крючком зацепилась, подсечка, значит, была!
— Ой, скусная, Ирушка, рыба, — облизывая пальцы и причмокивая, ответила бабуля, — ты потом, как на рыбалку- то снова соберёшься, дедушке скажи, штоб чаще на перекуры к Антипычу бегал, а то на следующей неделе иваси обещались завезти, вдруг не хватит!