Байка 3. Табачок

Дед Вася страсть как табанить любил! А табачок сам выращивал. Была у него трубка, чёрная такая, он с ней почти не расставался. Но иногда и самокрутки курил из своего-то табачка да из старой газеты, - папиросную бумагу хранил на случай приезда дорогих гостей или праздников каких. И меня научил, как из ядрёных, мясистых и пухнатых листьев сделать мелкую - мелкую крошонку, которую потом уже я сама ему заворачивала в "козью ножку", если он просил.
Семечки табака дедуня сажал рано, берёг под плёнкой тоненькие зелёные всходы, которые затем рассаживал на отдельную грядку. К началу августа табак выпускал жирные цветочные стрелы, готовясь явить миру прекрасные кисти желтых духмяных цветов. Вот тут - то и наступала для нас с дедом самая работная пора!

И вот уже дедуля рубит большим ножом сочные метровые стебли, не успевшие зацвести, а я складываю их в корзину и таскаю на чердак. Там постелена старая рогожка, на нее я и рассыпаю толстые стебли табака.
Пушистые листья до того мягонькие да приятные, с витиеватыми светлыми прожилками и пряным, горьковатым запахом, а вот стебли иной раз и уколют острым усиком, как бы остерегая меня не забываться да хранить руки.
И когда уже целиком вырублена табачная грядка, — дед только с краешка оставит несколько кусточков на семена, — идём мы чай с ним пить. Сидим у окошечка, вдвоём, потягивая нерасторопно горячий травяной напиток, набираемся сил, наслаждаясь погожим летним деньком.
Бабуля, добрая с утра, затеяла блины, и к нашему приходу на тарелке возвышалась немаленькая уже стопка горячих ароматных "солнышек ".
— Ирушка, на-ко, сыпь толокно - то на блинчик, скуснее будет!— хлопотала бабушка, подсовывая мне пачку с ненавистным, нелюбимым толокном.
— Вася, кокушей вон наварила давеча, два десятка, — пододвигая ближе к мужу варёные яйца трёхдневной давности, напевала бабуля, — ешь-ко, скиснут ведь.
— Да убери ты, ради Бога их от меня, — дед отодвинул в сердцах тарелку, учуяв неприятный запах, напрочь отбивший ему весь аппетит, — сама наварила, вот и ешь теперича сама!

Перекусив, мы с дедом забрались на чердак.
— Давай-ко мне по парочке стеблей, — говорит дед, залезая на табуреточку под самую крышу, где уложены в ряд длинные тонкие жерди, на которых он вялил табак, — да не спеши, потихоньку.

Развешанные стебли дед оставлял на жёрдочках дней на пять, давая им подвянуть, но не высохнуть. Тут важно не упустить момент, когда табак может изжелтеть или зачахнуть, - берёг его дед от солнышка, лазил ежедневно на чердак, проверял. Нужно, чтобы и сквознячок небольшой был. Вертел- крутил дед жухлые стебли, ворошил да прореживал— вот дел-то у него сколько!
А уж как провялится табачок на чердаке, дед скидывал его с жердей, складывал в кучу, сбрызгивал водичкой, накрывал чистой мешковиной и оставлял ненадолго. Потом в суконных рукавицах мял - давил опушнялые - обмякшие стебли, снимал вниз с чердака на мост и принимался обдирать листья.
Листочки рубил острой сечкой в корытце в мелкую крошку, уминал в большую стеклянную банку, закрывал крышкой да ставил в темный шкаф на мосту вызревать. А как откроет банку, да по нюху определит, что готов табачок, тотчас рассыплет тонким слоем на железный лист да сунет в протопленную выстоявшуюся русскую печь на досушку.
Радость какая в глазах его засветится, когда пересыпает он свой самосад, черпая бережно ладонями с сушильного листа в полотняный мешочек с завязкой, а из мешочка, по мере надобности, в шёлковый кисет.

Бывало, бабушка уедет по делам в соседнее Трофимово, мы с дедом и пойдём по гостям. Пока он стопку - другую пропускает, я ему самокрутку с самосадом закручу.
— Вот это внучка у меня! — хвалится дедуня перед друганами, — ох, и уважила деда!
Насуёт мне полные карманы конфет, выйдя из магазина по пути домой— я и довольная! Погладит широкой мозолистой ладонью по голове, а ладонь - то насквозь табаком пропитана, тёплый такой запах, травяной, чуть горьковатый, нигде потом такого не встречала: дедушкой пахнет...