Гадкие людишки

Не знаю, замечали ли вы вокруг себя людей, вернее людишек, так похожих на братьев наших меньших. И при этом чаще всего людишки эти не похожи на милых спаниелей или благородных орлов, или тигров с яростным взглядом, а похожи они на что-то мерзкое, отвратное, неприглядное, на крыс, например.

Есть у меня соседи, очень живописная семья и живописны они как раз-таки своим отвратным поведением и внешним видом. Особо мне омерзителен представитель этой семьи самый младший по возрасту. Подросток Костик, от одного воспоминания о нём у меня внутри подымается волна отвращения. Весь его внешний облик просто напичкан мерзкими деталями: его узкое личико заострено длинным немного крючковатым носом, нос длинный и почему-то у худых людей всегда нос – это основа лица, а всё остальное мелкой россыпью располагается вокруг крысиного носа.

Маленькие, бесцветные, с незначительным грязно-голубым оттенком глазки близко посажены к носу и всегда смотрят снизу-вверх то ли с усмешкой, то ли с подобострастием. Его бесцветные редкие волосёнки на голове абсолютно бесхарактерны, тонкие, короткие, не волосы человека, а редкая шёрстка животного, уши же немного оттопырены и как бы всегда напряжены. Рот – это что-то узкое, мелкое, очерченное тонкими губами и внутри содержит мелкие острые зубки. Всё его тело узкое, как у маленького мальчика, но вытянуто и напоминает вопросительный знак сутулостью спины, летом просматривается сквозь футболку торчащие позвонки. Ручки хиленькие, без мышц, всегда приподняты кверху и запястья наподобие лапкам крысы устремлены крючковатыми пальцами наружу, к собеседнику. Вся его походка, манера передвигаться – это перебежки вдоль стен, как крыса, крадётся, выглядывает из-за угла и шорохом проскальзывает в дверцы лифта вместе со своей омерзительной псиной. Если присмотреться к его тени, то это настоящая крысиная тень, только вот хвоста не хватает, а может он прячет его…

Псина его, неизвестной породы, буквально прибитая животом к полу, то ли запуганная, то ли готовая к смертному одру, оставляет за собой клоки длинной белой шерсти, которые невозможно вычесать никакими приспособлениями. Когда я встречаю эту парочку, псина по имени…вернее вообще без имени, успевает за пару минут своим коротким телом обтереть ноги до колен и хочется со всего размаху швырнуть эту шавку подальше, но сдерживаешься, приличие вроде как. Высказываешь Костику в очередной раз о том, что надобно за шавкой присматривать, а он что-то проскребёт у себя во рту своими зубками и ускользает прочь из подъезда и никогда не закроет за собой дверь, на которой по белому написано: «Пожалуйста, закрывайте дверь, в коридоре холодно и шумно!» И так хочется взять его маленькую узкую головку с длинным носом, да и шарахнуть о первый попавшийся косяк, чтобы зубки его разлетелись на все четыре, но сдерживаешься, как же, приличие…

Мамаша его, также безымянная, бесцветная, но имеет еще один характерный для неё и многих подобных барышень признак – голос она имеет визгливый, как у суки шакала. Мамашка эта периодически пропадает на полгода, и более, и каждый раз возвращается с очередным младенцем. Младенцев своих она выгуливает тут же – на лестничной площадке. Сначала очередной младенец в коляске у открытого окна, куда мамашка выдыхает зловонный дым сигарет. Потом подрастающий непервевенец уже ползает по коридору, подметая собой шерсть псины своего братца. Мамашка на любое замечание, просьбу или просто слово «Здравствуйте» заливается визгом и начинает оправдывать себя, свою старуху-мать и своих детей, как будто она на суде или перед казнью. «Мои дети всегда при мне, я хорошая мать, вы сами сначала родите, а потом учите! И дома у нас чисто и собака наша стерилизована, а я вот как мать-героиня пойду жаловаться…» И несёт всякую чушь, при этом мелкие тупенькие глазки устремлены куда угодно, только не на собеседника. Изо рта у нее вечно несёт разлагающимся трупным духом и хочется просто сорвать с ее головки её чапец и запихнуть в рот, глубоко и надолго, чтоб замолчала, но сдерживаешься, а как иначе – приличие…

Немного погодя мамашка вновь исчезает, прихватив пару младенцев с собой. И остаётся в квартире Костик со своей абсолютно глухой бабкой. Бабка, божий одуван, ничего не слышит, ничего не видит, на замечания соседей реагирует удивлённой улыбкой: «Ой, разве наша собачка пачкает пол?» «Ой, это наш младенец чуть ли из окна чуть не выпал?» «А я ничего не вижу и не слышу, ну если надо я уберу, правда я такая старенькая, что не согнусь уже, наверное». И виновато улыбнётся, развернётся и полплетётся, в нужной ей направлении. При этом в отличии от своей семейки она не худая и постоянно что-то жуёт, из ее рта, как из бездонной мусорного бака, торчат какие-то объедки. На её шее, груди, животе куча жирных пятен, висящих остатков засохшей еды и запах от неё, как от протухшего борща с разложившимся мясом. Она не похожа на крысу, как внук, она не похожа на дранную подзаборную сучку, как дочь, она похожа на толстую гусеницу, которая ползает и ест, ест и ползает и больше ничего не делает. Маленькая ростом, жирная гусеница, передвигаясь оставляет жирный след за собой и так хочется раздавить её, но приличия…сдерживаешься…

И это только одна семейка…а сколько еще вокруг таких гадких людишек.

Но с другой стороны, есть те, кто так же органически не переваривают меня. Как-то консьержка, старуха-алкашка с яркой раскраской на опухшем лице, из нашего подъезда, назвала меня жабой, жадной жабой. Я отказалась платить за услуги консьержей, потому что не вижу смысла в наличии в подъезде с 10 утра до 9 вечера двух старух, одуванов, полуслепых, полупьяных, способных только нажимать кнопку для открытия двери в подъезд.

Потом мне у моей двери написали: «Сука», было обидно, ведь у суки должны быть хвосты в виде постоянно меняющихся ухажёров, а их у меня не было, ну да ладно, слово сука превратилось в нарисованный мною цветок. Потом начали пропадать квитанции из почтового ящика, и стащили мой оригинальный коврик у двери с надписью: «Близко не парковаться», спросила у консьержей – агентов порядка нашего подъезда, на что консьержки ответили: «Мы за этим не следим и не отвечаем». И вновь от меня услышали ответ: «А за что вам платят вообще?»

Теперь они со мной не здороваются, демонстративно отворачивают свои головки, видно нестерпимо смотреть в лицо той, кто сказала им в лицо то, что думает: «Я плачу коммуналку и этого достаточно, а вы нелегально сидите тут и смысла лично для меня нет, я ухожу раньше, чем вы тут появитесь и возвращаюсь позже, никак и ничем вы мне не поможете и не спасёте, если что-либо случится».

Раньше я ходила на службы в ближайший храм и тоже наблюдала там презрительные взгляды в свой адрес. Во время службы, вдоль рядов молящихся, постоянно снуют старушки с подносами, с молчаливым, просящим выражением лиц, и все люди в храме, как по команде кладут монеты или бумажки на подносы. Затем перед исповедью образуется очередь и перед тем, как ты попадёшь к батюшке ты должна пройти заслон из трёх старушек и также «заплатить» за возможность высказать свои грехи. И потом третий чёс: перед причастием, за глоток разбавленного вина нужно «отблагодарить» всё тех же трёх бойцов, и вот именно тут я как-то прокололась – закончились деньги в кармане. Те взгляды, те вздохи и испуганно закатанные глаза одной из старух я не забуду долго. Я готова была сквозь землю провалиться от той волны презрения, отвращения, которым меня накрыло с головы до ног. Как я могла посметь в храме, в этом святом месте от всей души своей с благоговением не подать милостыню?

Они бы тоже наверное меня с удовольствием бы раздавили, шарахнули об икону так, чтобы мои зубки разлетелись на все четыре, но сдержались, приличия всё таки…

Иллюстрация автора.