Жизнь и смерть преподобной Скво

Утром аббатису ошпарили кипятком. Скво сидела в своей келье, облезлая, нервная и кропала стишки. Стихи у неё получались скверные, дрянные, тошнотворные получались стихи, но Скво они нравились. И глухонемой Силин, прислужнице, которую она привезла из родной Шотландии, стишки хозяйки тоже нравились. Силин вообще нравилась человеческая речь, в этом беззвучном разевании рта она находила  глубокий, потаённый смысл.

Скво закончила песнь о Катрионе, утопившейся от несчастной любви. Посмотрела задумчиво на гусиное перо и переместила девицу в могилу, где её закопали заживо. В следующем варианте сделаю колдуньей, в этом больше жизненной правды. Силин принесла миску с примочками. Скво отмахнулась. Само заживёт, если богу будет угодно. Следовало составить донесение герцогу о случившемся происшествии. Жаки совсем обнаглели, подумала Скво, надо попросить проучить чёртовых мужланов.

В деревне монастырь не любили. Сочиняли нелепые слухи о сатанинских играх, которым предавались послушницы. В лицо, конечно, ненависть не решались высказать, но от всякой работы, которую им поручала аббатиса, отлынивали со всем хитроумием, свойственным истинным бургундам. Эта территория окончательно вошла в состав королевства не так давно, меньше пятидесяти лет назад. Простонародье хранило память о тех славных временах, когда они лупили заносчивых франков, а король Людовик Тощий сидел в замке Карла Смелого то ли в гостях, то ли в плену.

Скво хорошо помнила тот год, когда по приказу короля граф Бомон-ле-Роже выводил из Франции бригантов. Наёмники остановились в деревне на сутки, дожидаться отставший обоз. К ночи среди пьяного сброда, горланившего почище иерихонской трубы, уже невозможно было разобрать, кто солдат, а кто мирный крестьянин.

Командир отряда, капитан Гасси, был настороженно учтив и почти не притронулся к ужину, накрытому в кабинете аббатисы.

— Вы уже проследите, матушка, чтобы никто из сестёр не покидал обитель. Хлопотные у меня подчинённые. Я расставил вокруг монастыря мушкетёров, в случае необходимости они отгонят этих…. — он хотел произнести скверное слово, но сдержался.

— Не волнуйтесь, капитан, — сказала Скво. — Я понимаю ту высокую ответственность, которую на вас возложили.

На заре наёмники ушли, источая смрад пропахших кровью и потом доспехов, а ещё через день в лесу нашли рослую фламандку Беатрис, больше похожую на лошадь, чем на монахиню, с перерезанным горлом и очевидными следами насилия. Детородный орган, грубо вырванный, лежал в корзине рядом с трупом.

Бриганты были ни при чём, в этом Скво не сомневалась. «Но разбираться в сегодняшней суматохе никто не станет, — в приватной беседе сказал ей епископ. — Слава Всевышнему, избавились от этой чумы. Будем полагать, сестра Беатрис умерла мученической смертью во имя Отца нашего Иисуса».

Скво посмотрела на опухшую, покрытую волдырями левую руку. Утром она шла к ручейку блаженной Бернадетты. Скво любила это место, тихое, уединённое, среди плакучих ив, склонившихся над медленной водой, её всегда посещали грустные, хорошие, светлые мысли, куда лучше тех стишков, которые она сочиняла на досуге. Проходя через деревню, она увидела на стене одного из домов грубо начертанный, но узнаваемый лик Спасителя, обезображенный по диагонали морковного цвета фаллическим предметом. Скво подняла с земли камень, чтобы стереть пакость, засучила рукав и в этот момент кто-то с крыши плеснул на неё кипятком. Две вороны, каркая, пролетели в небе.

В донесении герцогу намекну, что если он не примет надлежащие меры, пожалуюсь епископу. Пусть шевелится, старый индюк.

Скво приняла постриг четверть века назад. За год до этого, графство Бервикшир, где жила её семья, настигла неведомая болезнь, не похожая по своим признакам ни на чуму, ни на оспу. Коровы становились бешеными, овцы напротив флегматичными и отказывались от пищи. Людей сначала пучило, цвет тела становился синим, язык покрывался коричневым налетом. Потом люди словно высыхали и, будучи скорей скелетами, обтянутыми кожей, умирали.

В распространении болезни заподозрили испанских купцов из Кадиса. Тех их них, кто не успел бежать, толпа самочинно повесила за ноги на городской площади. Но это не помогло, как не помогали и беспрерывные молебны, служившиеся в церквях. Мор свирепствовал осень и зиму. В эти тяжкие дни отец Скво поклялся на библии, что после избавления отдаст одну из дочерей в монахини.

Весной эпидемия стихла. Выжившие устало начали налаживать хозяйство, отец повёз шестнадцатилетнюю Скво в Эдинбург. Скво была его третьей дочерью. Скво росла в идиллии шотландского замка, со сверстницами почти не общалась, зато с интересом читала рукописи, собранием которых барон искренне гордился. «Может, и хорошо, что она станет невестой Христовой, — думал отец по дороге. — Слишком уж она начитанная и замкнутая для замужества. Да и виды на достойных женихов после этого мора не велики».

В монастыре быстро оценили пытливый ум и хватку баронской дочки. Скво стали поручать ответственные задания, в Эдинбурге, затем в Лондоне. Несколько лет она возглавляла канцелярию одного из кардиналов в Львином городе. Этот кардинал и рекомендовал Скво назначить настоятельницей монастыря Сен-Жильдар в Бургундии взамен представившейся аббатисы. Перед отъездом во Францию её удостоил аудиенции Его Святейшество.

— Трудные времена наступили, аббатиса! — сказал Папа. — Зёрна сомнения, посеянные Лютером, дают свои ядовитые всходы. В тех же краях, куда вы направляетесь, не окончательно искоренена старая альбигойская ересь. Мы крайне заинтересованы в поддержании королевской власти. Занимайтесь этим всемерно, и словом, и делом…

Чокнутый лев опять свалился со стены. Скво рассмеялась. С этим стишком сначала всё получалось замечательно. У неё перед глазами как настоящий стоял изумрудный город, где живет волшебник Гудвин, сказки о котором она бесконечно слушала в детстве. Веселая компания, состоящая из льва, дровосека и лупоглазой девчушки путешествует по дорогам, совершая одно чудо за другим. Как-то незаметно девчушка и дровосек будто сквозь землю провалились, остался только лев, но и он повёл себя странно. Отказался жить у Гудвина, и каждый божий день как на утреннюю службу карабкался вверх по гладкой стене изумрудного города.

«Послушай, ты же не ассассин, — однажды не сдержалась Скво, — чтобы лазать по отвесным стенам». Лев вздохнул, ничего не ответил и на следующее утро принялся за прежнее занятие.

Монастырь и опекаемая им паства жили в состоянии с трудом скрываемой вражды. Нельзя сказать, что жаки, их жены и их дети были плохими людьми. Отчасти им подходило определение — искренние безбожники. Они любили выпить и побалагурить, их жены вечно ходили на сносях, молодёжь в деревенской церкви частенько толпилась у той стены, где в альбигойские времена были нарисованы сцены с сексуальными оргиями. Они и сейчас с удовольствием этим бы занялись, но боялись доноса и визита Священной Инквизиции. В памяти крестьян cохранились даже старые галльские предрассудки. Капище в лесу, неоднократно разрушаемое людьми церкви, всякий раз восстанавливалось, как птица Феникс из пепла, зарезанного петуха и свежие цветы можно было лицезреть на друидском камне каждую летнюю субботу.

Когда Скво только приступила к исполнению своих обязанностей, она поневоле сравнивала жителей Бургундии с земляками-шотландцами. Те тоже были буйными ребятами, гордыми, своевольными, искавшими утешение в божественном лишь в самые отчаянные минуты. Но они не были ленивы — её земляки, и это обстоятельство прощало им все прегрешения. Жизненной философией жителей деревни, если это слово применимо к мерзким жакам, было дьявольски изворотливое стремление найти оправдание собственному безделью. С момента рождения они были убеждены, что им все должны: король, точнее, представляющий его герцог, потому что они его подданные. Церковь, которая обязана вымолить хороший урожай. Небеса, чтобы пошёл дождь или засияло солнце, когда у крестьян будет соответствующее настроение, и тогда они пойдут в ненавистное поле. К удивлению Скво, жаки в самом деле ненавидели тот труд, который кормил их. Для них землепашеские работы были ярмом, особенно невыносимым потому, что если не делать хотя бы минимум, сдохнешь с голода.

Понимая эту особенность местных жителей и, не зная, как с этим бороться, королевские фискалы были весьма лояльны в сборе налоговых податей, по сравнению с другими областями королевства. Но ту ничтожную сумму, за которой они приезжали по окончанию урожая, приходилось собирать, обращаясь за помощью роты солдат.

— Проклятые места, аббатиса, — успокаивал Скво епископ, сидевший в Дижоне, неглупый человек и сам бургундец. — Герцоги во время независимости набирали там солдат для своей гвардии, а за несколько веков до этого еврейские купцы-раданиты конвоиров для работорговли. Из поколения в поколение эти люди привыкли только убивать, издеваться и командовать. Для них королевский приказ сидеть на насиженном месте и возделывать землю хуже адового круга. Должно пройти немало лет, прежде чем они привыкнут к человеческому труду.

— Я не жалуюсь, — отвечала Скво. — Просто я слишком хорошо понимаю всю тщетность проповедей и увещеваний.

— Если вы помните, — сказал епископ. — Римляне, завоевав Карфаген, сровняли его с землей и засеяли пустошь солью. Они были правы. Зло надо устранять в самом его корне. К сожаленью, мы не можем позволить себе такой роскоши. У Франции слишком много войн и слишком мало людей.

— Передохни, — сказала Скво льву. Тот завилял хвостом, как собачонка, и улёгся на ближайшем пригорке.

Ощущать себя скалой организованности и порядка в мире хаоса и безобразий было, конечно, лестно, но Скво, как подлинная Христова невеста, не была тщеславна. Как баронская дочка, она свято верила в то, что труд должен приносить результат, и тогда этот труд является благим и дарит, в конечном счёте, человеку покой. Все годы своего аббатства она пыталась убедить в этом крестьян. Она вела обширную переписку с самыми разными людьми, в том числе, учёными. В монастырь привозили все новые сельскохозяйственные орудия, которые она бесплатно раздавала жителям деревни. Эти инструменты потом нередко находили сломанными в лесу возле друидского камня. Когда из недавно открытого Нового Света доставили диковинные и непривычные по виду овощи, по распоряжению Скво часть монастырского огорода засадили картофелем и томатами. Кушаньями из них во время праздников угощали всех желающих. Через два года Скво настояла, чтобы крестьяне взяли необходимые семена и посеяли самостоятельно. Лето тогда, как назло, выдалось дождливым, помидоры сгнили на грядках, не успев покраснеть. Картофель, который требовал к себе много внимания, крестьяне невзлюбили сразу, клубни выкапывали недозревшими и скармливали свиньям. После того же, как деревенский дурачок, обожравшись сырыми плодами, чуть не отдал Богу душу, вовсе объявили его дьявольским яблоком.

Пожалуй, Скво устала. Пастырский долг не позволял просить о переводе в другой монастырь, например, к родным и милым шотландцам. Она всё больше увлекалась стихосложением, понимая, конечно, всю тщедушность своих словесных построений по сравнению с горячо любимым ей Горацием и даже менестрелями. Она без иллюзий оценивала тупость окружающих её людей, она полностью отдавала себе отчёт, что, дай Бог, из их правнуков будет толк, что она всего лишь кирпичик в непритязательном фундаменте здания, которое когда-нибудь, если его не разрушат стихии, признают великолепным. Но её деятельная натура вовсе не желала быть кирпичиком, посты и молитвы не обеспечивали должного смирения перед Божественной волей, со всей откровенностью она могла признаться себе, что её тяготит прозябание в монастыре, а ещё более её тяготит невозможность изменить судьбу. Все эти ощущения, в качестве цельной картинки, она пыталась изложить в стихах, но то, что так ясно и выпукло звучало у неё в голове, будучи написанным, рассыпалось на банальные и хрупкие фрагменты.

Однажды она представила себя стариком, прожившим не слишком счастливую, но и не очень горестную жизнь. В этой жизни всего было понемногу, но ничего сверхъестественного, ничего трагичного, ничего необыкновенного. Сейчас, перед концом, его не радует ни вино, ни женщины, ни еда. Он сидит на скамеечке на солнце и меланхолично повторяет: «Жизнь не рифмует меня, я не рифмую себя, меня не рифмует жизнь…»

Скво решила, что это хорошо. Что это можно назвать — светский псалом. Она поехала в Дижон и попросила капельмейстера кафедрального собора исполнить стихи под звук органа. Тот с минуту играл, повторяя высоким голосом речитатив, затем повернулся к Скво и произнёс: «Простите, аббатиса, но это бред…»

«Наш век, аббатиса, никак нельзя назвать временем смирения, — однажды написал ей Лаврентий Венет, издатель из Турина, с которым она вела многолетнюю переписку. — Мир расширяется у нас на глазах, и я имею в виду не только открытия, сделанные испанскими мореходами. В ереси Лютера, расцветающей буйным цветом на севере, я вижу очередную попытку беспокойных людей отринуть евангельскую простоту и выйти на новый этап развития. Это бывало не раз в человеческой истории, и всегда сопровождалось непомерной жестокостью, что и наблюдаем сейчас мы в зверствах гуситов в Богемии. Ничего удивительного в этом не нахожу, благие пожелания, как известно, всегда ведут только в одно место. Я посылаю вам, дорогой друг, недавно изданную мною книгу. Книга эта называется „Иудейские древности“ и состоит из произведений неизвестного мне древнеримского автора Иосифа Флавия. Сдаётся мне, что это подделка. Рукопись на латыни принес некий Самуил Шеллам, беглый марран из Сеговии. Вёл себя он странно, отказывался покидать комнату, где переписчики снимали копию, больше рукопись ни разу показал, потом вовсе заявил, что потерял её. Он предложил за издание хорошую сумму, я не смог отказаться, по мере своих возможностей поправил стиль в тех местах, где он показался мне особенно убогим, и напечатал. Прочтите, мне важно знать ваше мнение».

Наш век нельзя назвать временем смирения, подумала Скво. А каким именем его можно назвать? Лицемерия, беспутства и подтасовок? За годы службы в канцелярии кардинала в Риме она, конечно, насмотрелась всего непотребного. У неё было двойственное отношение к развращенности курии. Строгая вера в субординацию, воспитанная с детства, не позволяла усомниться в достоинствах князей церкви. Посвященная в политические дела, она наглядно убеждалась, что эти люди, позволяющие куртизанок, обжорство, вероломство и бессердечное уничтожение противников, твёрдой рукой вели корабль веры по назначенному курсу. Еретики же, которых отравляли и сжигали, ничего, кроме пустопорожней болтовни о возврате к временам пещерного христианства, не предлагали. По сути, их призывы звали обратно в хаос, от которого церковь неуклюже, но настойчиво уплывала. В конце концов, она успокоилась на постулате, выдвинутом в Древнем Риме: «То, что положено Юпитеру, не дозволяется быку».

Как человек образованный, она понимала, что никакого Христа никогда не существовало. Основные детали этого механизма, названного впоследствии верой, были созданы при императоре Константине, во всяком случае, на это время указывали прочитанные ею книги. И механизм этот был предназначен для возведения нового государственного порядка взамен умирающего старого языческого. Спасение души — удачный предлог не дать возможности простолюдинам захлебнуться в собственных желаниях.

— Вы правы, дорогой друг, это — подделка, — написала она издателю. — Автор, живший в эпоху императора Веспасиана, не мог писать на такой упрощённой вульгарной латыни, которая вошла в обиход при Абеляре. Рим вёл в то время множество войн, маловероятно, чтобы разорение крошечного царства в Галилее, могло вызвать бурный читательский интерес. А вот еврейским общинам, гонимым сейчас повсеместно, такая книга как бальзам на сердце — она убедительно показывает, что они не последние люди в человеческой истории.

— «Иудейская война» неплохо покупается, — ответил ей Лаврентий Венет. — Вы правы, в Италии живёт много богатых евреев. Я иногда перечитываю её сам, и уже почти уверен, что не так уж коряво она написана. Лет через двести, думаю, вообще никто не отличит вульгарную латынь от подлинной…

В голове неясно забрезжила строчка «про снег молочный далёких городов». Скво выглянула в окно. Лев спал, зарывшись носом в землю. Далёкие города были хмурые и пасмурные. «Стели постель!» — жестом она приказала Силин…

Вечером 27 марта 1523 года от Рождества Христова в ворота монастыря Сен-Жильдар настойчиво постучали. У ворот стоял небольшой кортеж, состоящий из трёх повозок и десятка всадников. Монах-бенедиктинец, препровождённый в кабинет аббатисы, протянул ей конверт, скрепленный печатью архиепископа Толедо Руиса де ла Мота. В письме сообщалось, что по поручению короля Кастилии и Арагона в дар королю Франции направляется сын вождя ацтеков с тремя слугами той же национальности и содержалась просьба всем католическим общинам оказывать необходимое содействие.

Скво закончила чтение и вопросительно посмотрела на бенедиктинца.

— Индейские слуги умерли, когда пересекали Пиренеи, — сказал монах. — Эти язычники мрут как мухи, когда соприкасаются со светом истинной веры. Мальчишка вождь поначалу держался молодцом, но последние два дня совсем вялый. Лежит ничком в повозке, ничего не ест, только бормочет на своём наречии. Можем не довезти ко двору Его Величества короля Франциска.

— На всё воля Божья, дорогой брат! — сказала Скво. — Здесь монастырь, у нас нет врача.

— Проявите милосердие, аббатиса, — сказал монах. — Думаю, что парню просто надо передохнуть. Посудите сами, сначала плен, потом почти месяц в корабельном трюме, потом дорога через горы. В его положении не слишком приятно чувствовать себя зверушкой, выставленной на показ. У него с собой несколько мешочков с их порошками, за счёт этого и держится. Пусть побудет в монастыре с неделю, надеюсь, что оправится.

— На каком языке вы с ним говорите? — спросила Скво.

— Ни на каком, — ответил бенедиктинец. — Один из его слуг немного знал испанский, общались через него. Когда слуга умер, перешли на жесты. У мальчишки выразительные глаза, сразу понятно, чего требуется, например, дать воды.

— Его поместят в гостевой келье, — сказала Скво. — Все остальные ваши люди пусть найдут приют в деревне.

Ранним утром она посмотрела в глазок двери гостевой кельи. Мальчишка спал на спине, беспокойно разбросав руки. На нем была длинная расшитая рубаха, напоминающая одежду славянских рабов, которых она видела в Италии. Правую щеку сына вождя украшала татуировка: мрачный змей, пытающийся взлететь.

«Лет четырнадцать, — подумала Скво. — Сколько ему ещё осталось жить — месяц, полгода…» В том, что индейца замордуют при дворе короля Франциска, Скво не сомневалась.

На обеденную трапезу она пригласила бенедиктинца.

— Как долго вы были в Новом Свете?

— В общей сложности, пять лет, — ответил монах. — Три морских путешествия. Участвовал в покорении Теночтитлана командором Кортесом.

— Какое мнение у вас сложилось о язычниках?

— Они разные, — сказал бенедиктинец. — Даже по физическим параметрам. Жители островов ростом скорее карлики, подневольной работы долго не выдерживают. Те, кто живут на континенте, более крепкие, из них самые воинственные ацтеки, себя они называют мешики. Из-за того, что они самые жестокие, остальные племена их ненавидят.

— Вы видели человеческие жертвоприношения? — спросила Скво.

— Сам не видел. Но много слышал от других, в их свидетельстве у меня нет причин сомневаться. Когда взяли штурмом Теночтитлан, в одном из храмов я насчитал почти восемьдесят тысяч черепов. Самым старым из черепов было лет десять от силы.

— В чём причина такого зверства? — спросила Скво.

— Язычники верят, что боги питаются человеческой кровью, — сказал монах. — Чем больше крови, тем боги милостивее. У мешиков главное оружие — дубинка: врага надо оглушить, чтобы потом принести в жертву. Вам не понравится моё мнение, аббатиса: индейцы это безумный эксперимент, поставленный Божественным Провидением. Уже не звери, но ещё и не люди, некая промежуточная стадия, в которой не понимают ценность и уникальной человеческой жизни.

— Наше причастие — это символ плоти и крови Христовой, — сказала Скво. — Но ведь когда-то это был не символ, а самый натуральный факт.

— В этом, на мой взгляд, и заключается главная заслуга евангельских учителей, — сказал монах. — Они сумели преобразовать кровожадность в символику. Мне переводили некоторые индейские сказания. Индейцы живут в Новом Свете давно, несколько тысяч лет, скорее всего, поселились сразу после потопа. У них было время пройти такой же путь, какой прошли мы. Но они это не сделали. Я видел в джунглях величественные города, брошенные жителями. Почему, что послужило причиной, никто не может объяснить. Я полагаю, что индейцы это тупик человечества.

— Их надо уничтожать? — спросила Скво.

— Вместе со светом истинной веры, — равнодушно сказал бенедиктинец, — мы принесли все наши пороки и все наши болезни. Индейцы вымрут быстрее, чем им откроется доброта и справедливость.

Она гуляла по монастырскому садику, когда услышала пение. Мальчишка, высунувшись из окна кельи, смотрел на заходящее солнце и негромко пел. У него был гортанный, резкий голос, интонация этой протяжной песни немного напомнила Скво заунывную шотландскую свирель.

«Сердце можно вырвать из рассеченной груди за несколько секунд, — подумала Скво. — Возможно, жертве даже внушали, что это почётная смерть. Мы же приговорили мальчишку к медленному умиранию безнадёжного больного, на которого приходят посмотреть любопытствующие до экзотики. За что? За грехи его предков? Или мы просто не считаем нужным задуматься об этом?»

На следующий день она пришла к нему в келью. Мальчишка сидел на кровати, скрестив ноги и гордо выпрямив спину. На полу стояли миска с почти нетронутой просяной кашей и кувшин с молоком. Она присела на кровать и положила рядом книгу.

— Это библия, — сказала Скво. — Наша священная книга. В ней заключена мудрость великого множества людей. Положи руку на крест, тебе станет легче.

Пернатый змей на правой щеке мальчишки дёрнулся, пытаясь взлететь. Писание со стуком упало на пол.

Скво посмотрела ему в глаза. В этих чёрных лихорадочного блеска глазах она увидела множество крестов, кресты заполняли долины и горы, они плыли на плотах по бурным рекам, они прорубали себе дорогу среди пальм и увитых лианами огромных деревьев. Только кресты, ни одного человека.

Мальчишка заговорил. Он говорил сбивчиво, как обиженный ребенок, пена срывалась с его губ, он кричал, но ей казалось, что он просит. Он выдохнул последние незнакомые ей слова и без сил упал на спину. Скво подняла библию и вышла из кельи.

— Давайте ему больше сонной травы, — сказала она монахине Жильберте, назначенной присматривать за сыном вождя. — Ему нужно больше спать. Ему скоро снова в дорогу.

Среди ночи Скво разбудили неприятные царапающие звуки. Она поднялась с постели и вытащила из чернильницы льва.

— Как тебе не стыдно, — сказала она. — Серьёзный зверь, царь дикой природы.

— Простите, аббатиса, — сказал лев, неряшливо отряхиваясь. — У меня помешательство, мне лучше уйти.

— Куда? — сказала Скво.

— Не знаю, — сказал лев. — Куда глаза глядят. В иные миры…

— Как зверёныш? — спросил её монах на четвёртый день пребывания сына вождя в монастыре.

— Сложно сказать, — ответила Скво. — Почти ничего не ест, но много спит. Можно считать, что поправляется.

— Они мало едят, — сказал монах. — Мяса почти не употребляют, у них нет домашних животных. Овощи, рыба, пресные маисовые лепешки, вот и весь рацион, почти одинаковый у знати и у простых туземцев. До нашего появления не знали вина. Обычно только ужинают, наверное, из-за того, что много ходят пешком. Насколько я понимаю, вы пытались его обратить.

— Скорей, надеялась заинтересовать Священным Писанием, — сказала Скво. — Неудачно, всем своим видом он показал, что не желает слушать.

— У них не принято томить пленников. Поймали, доставили в храм, принесли в жертву. Так что, он искренне не понимает, чего от него хотят.

— Неужели ему не интересно смотреть на новый мир? — сказала Скво.

— Не лукавьте, аббатиса. Мы оба прекрасно знаем, что будет с мальчишкой. Его посадят в золотую клетку в королевском дворце и весёлые придворные дамы жеманно станут тыкать ему в лицо шпажками с кусочками поджаренной утки.

— Я понимаю, — сказала Скво.

— До отправки в Новый Свет я служил в инквизиции в Малаге. В городе недавно подавили восстание морисков, так что работы у нас был непочатый край. Запах горящего человеческого тела преследовал меня день и ночь, я уже почти не мог спать. Я попросился в экспедицию конкистадоров, я думал, что в новом мире обрету покой. Увы, приказ убивать других, пусть и фарисейски прикрытый, по-прежнему преследует меня.

Вечером она снова пришла в келью мальчишки.

— Скво, — сказала она и показала на себя пальцем.

Мальчишка засмеялся.

«Скво», — повторил он и опять рассмеялся.

Она рассказывала ему притчу о Симоне и воочию видела раскалённый от жары Вечный город, апостола, избитого, растерзанного перед улюлюкающей толпой. Симон растерянно повторяет слова о величии своей веры, его тащат на плоскую крышу храма Деметры, его подталкивают к краю и кричат: «Покажи нам чудо, придурок!» Симон разбрасывает руки и взлетает над замершей в ужасе толпой. Каменный лев у подножия отрывает лапу и провожает его в путь.

Мальчишка молча опустил руку в кувшин с молоком, подошёл к Скво и нежно смазал ей лоб.

3 апреля 1523 года от Рождества Христова, накануне Пасхи, гонец доставил письмо от епископа из Дижона.

— Если язычник жив, — писал епископ. — Немедля отправляйте в Париж. Король в нетерпении.

«Если бы у меня было право выбора, — подумала Скво, — чтобы я сделала? Попросила бы Гудвина спрятать сына вождя в изумрудном городе?»

— Я пришла попрощаться, — сказала Скво. — Завтра тебе в дорогу.

Мальчишка стоял у стола. Она подошла ближе. На деревянной панели пожелтевшим на солнечном свете молоком был нарисован пернатый змей, летящий над изумленными человечками и маленький зверек с лохматой гривой, который приветливо махал лапой змею.

Ночью она видела всю свою жизнь, детство в Шотландии, разные монастыри, Львиный город, источающий похоть и ненависть. Ей снились стихи, обретшие покой на бумаге и умершие в её душе.

Она открыла дверь гостевой кельи. Сын вождя стоял на коленях перед окном и говорил со звёздами. Это не было похоже на молитву, скорее на рассудительный разговор равного с равными.

Мальчишка поднялся с колен, взял Скво за руку и повёл на монастырскую стену. Он положил её на парапет, достал из ворота рубахи вогнутый обсидиановый нож, что-то сказал небу и взмахнул.

Последнее, что увидела аббатиса Скво — было её сердце, взлетевшее к звёздам и постепенно превратившееся в маленькую мерцающую точку.

Смотрите канал ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЕКТ ИГРА СЛОВ

https://www.youtube.com/watch?v=BNXIBpH_nd4&t=2s

Также ссылка указана в конце моей страницы.