Бутылкин или воля к жизни

  В тот год я работала в маленькой сельской школе в одной из нечернозёмных областей центральной части страны. Деревушка находилась далеко от районного городка и в шести километрах от автобусной трассы. Добираться до неё приходилось пешком или на редких попутках. Грунтовая дорога бежала среди живописных холмов и перелесков и выводила к небольшому поселению из нескольких домов, стоявших на пригорке. Затем она спускалась с откоса к неширокому ручью, через который был переброшен лёгкий мосток, выдерживавший, однако, не только пешеходов и телеги с лошадьми, но и колхозные трактора и грузовики. У ручья грунтовка заканчивалась и дальше вела уже совсем разбитая полевая дорожка. Другого пути к центральной усадьбе не было. А находилась она всего в километре от ручья, на противоположном холме. В деревне стояло десятка три домов,  и располагались колхозное правление, школа, магазин да старая ферма. Справа, за широким полем виднелась ещё одна крошечная деревушка. В ней - то и жил тот самый знаменитый Бутылкин.
  Впервые я повстречала его у школы и не обратила на него особого внимания. Вместе с другим, таким же хлипким и невзрачным мужичком  он пилил дрова для школьных печей. На одной из перемен я вышла из класса  и увидела, как открывается наружная дверь и в коридор буквально вваливается нечто в фуфайке и валенках с ног до головы усыпанное опилками и кричит, не стесняясь ни учеников, ни учителей:
 - Надька, мы закончили. Гони бутылку, как обещала.
 Из учительской выскочила наша директор, та самая Надька и вывела мужичка за дверь. Я была удивлена подобной вольностью обращения и вечером рассказала об этом случае своей квартирной хозяйке -  школьной поварихе тёте Мусе.
   Тётя Муся, в отличие от своих сестёр по профессии, была маленькая и худенькая женщина преклонного возраста, с лучистыми добрыми глазами и приветливым, отзывчивым характером. Она одиноко жила в квартирке при школе, и школа была для неё сразу и домом и семьёй. Тётя Муся посмеялась над моим рассказом и объяснила, что директор выросла здесь на селе, её все знают с самого детства, и для многих она как была Надькой, так ею и осталась. Ничего обидного в подобном обращении никто не видел. Рассказала она мне и про Бутылкина, а точнее, почему он получил своё прозвище. В округе, как впрочем, и во многих российских деревнях, редко в какой семье не было горьких пьяниц. Но Бутылкин был знаменит не своим беспробудным пристрастием к алкоголю, а тем, что именно бутылка водки спасла ему однажды жизнь.
    Случилось это в одну из холодных, снежных, метельных зим, когда все дороги скрывались под снегом, и народ ходил из одной деревушки в другую по протоптанным и постоянно вновь заметаемым узким тропинкам. В тот день с утра тоже задувало, но Бутылкин по привычке пришёл на центральную усадьбу в магазин. Купив бутылку водки и поболтав на крыльце с мужиками, он отправился, наконец, домой. Метель усиливалась, темнело, тропинка совсем скрылась под снегом и он едва пробирался по сугробам, ориентируясь лишь на мерцавшие вдалеке огоньки своей деревушки. Идти становилось всё труднее, он по пояс тонул в снегу и вскоре уже не шёл, а буквально полз по целине.  За пазухой лежала бутылка водки. Мужичонка промёрз до костей и измучился. Он достал бутылку и уже, совсем было, решился открыть её и глотнуть согревающей жидкости, но что-то остановило его. Видимо, инстинкт самосохранения подсказал, что после водки ему захочется поспать хоть недолго, а сон в сугробе означал верную смерть. Такое в округе случалось каждую зиму. Вот и в прошлом году замёрз на дороге молодой парень.
 Пересиливая своё желание, Бутылкин бросил водку подальше от себя на снежную целину. И тут же горькое сожаление охватило его, и он пополз за бутылкой из последних сил, схватил её, пока она не утонула в сугробе, и уже начал было откручивать пробку, но рука сама размахнулась и вновь швырнула соблазнительницу вперёд. И он снова пополз за ней, и снова отбросил от себя, понимая, что, если не сделает этого, то не выдержит и осушит сразу всю. Он не помнил, сколько раз проделывал тот же манёвр, но только вдруг бутылка ударилась обо что-то деревянное, и он с удивлением обнаружил себя у крыльца собственного дома.
  С тех пор он часто рассказывал сельчанам историю о своём чудесном спасении, а народ прозвал его за это Бутылкиным.

  Я от души посмеялась  над рассказом тёти Муси, не зная ещё, что и меня ждёт впереди трудное испытание и, что пример этого горького пьяницы поможет однажды и мне остаться в живых. 
   Эта зима также была снежной и ветреной. Самые сильные метели начались с середины февраля. Каждые выходные я уезжала домой в город. Возвращалась обычно утром в понедельник. Первый автобус уходил из города в шесть часов, и я успевала к началу уроков.  У меня была тёплая шубка, лёгкие мягкие валеночки. Я любила быструю ходьбу, и шестикилометровый путь от автобусной трассы до школы преодолевала обычно всего за час. До того воскресенья я ни разу не попадала в метель. 
   В морозный субботний день я спокойно уехала домой. Но к вечеру замело. Замело так, что я испугалась. Дороги чистили плохо, а это означало, что автобусы могли не пойти. А у меня уроки.
  Несмотря на свою молодость, я была слишком сознательна и ответственна и не могла даже представить себе, что не попаду на работу. На всякий случай я решила поехать в воскресенье на дневном автобусе. Но мне не повезло. Все рейсы были уже отменены. Телефонная связь в деревушке была плохая, и я даже не могла позвонить туда и сообщить о своей задержке. Я решила ехать на попутных машинах. Но попутки тоже не шли, и мама, видя мою решимость, уговорила знакомого подвезти меня хотя бы до поворота в деревню.
  Мы отправились в путь. Снег не прекращался и ветер дул беспрерывно. Не доехав до нужного места километра три, машина застряла в сугробе, и водитель решил, вернуться назад. Я прикинула, что девять километров как-нибудь осилю, вылезла из машины и отправилась пешком.
  Надо сказать, что я была тогда на пятом месяце беременности, и было странно, что никто из родных и знакомых не догадался остановить меня, а я сама ещё не понимала, чем мне может грозить такое путешествие. Водителю тем более было не до меня. Он, видимо, ещё долго возился, пытаясь развернуть застрявшую в глубокой колее машину.
  Дорогу перемело основательно. Ноги заплетались в снегу, и я медленно продвигалась вперёд. Ветер дул сбоку. Я подняла воротник, стараясь спрятать лицо, что мало помогало. Понемногу я добрела до поворота. И тут меня ждало новое разочарование. Теперь ветер дул навстречу, и закрыться от него было невозможно. Я уже жалела, что вообще решилась пойти пешком, но делать было нечего. Назад не вернуться. Надо было двигаться вперёд, и я упорно шагала по сугробам, сгибаясь от ветра и почти ничего не видя кроме бесконечного снега под ногами.
     Темнело. Я изредка останавливалась и смотрела на часы. К концу четвёртого часа я добрела до спрятавшегося в сугробе мостика. За ним дорога кончилась. Где-то далеко сквозь метель пробивались огоньки деревушки. Я остановилась передохнуть и подумать. Сил не было. Ноги уже ничего не чувствовали от усталости и было не понятно, как я вообще ещё могла стоять. Если бы я пошла по заметённой дороге, то мне пришлось бы пройти ещё около километра. Одолеть столько я уже не могла.
 - На прямую, через поле всего метров триста, - размышляла я – Надо рисковать, иначе замёрзну, как тот парень.  И я решилась. 
   Но, свернув с дороги, я почти тотчас провалилась по пояс в снег. Побарахтавшись в сугробе, я встала на четвереньки и поползла. Ах, как же хотелось мне остановиться, закрыть глаза и полежать хоть несколько минут. Снег казался мягким, а за сугробом можно было укрыться от ветра. Да и глаза закрывались уже сами собой. Не знаю, откуда взялась у меня сила воли, но я всё же не остановилась. Я ползла, поддерживаемая лишь откуда-то взявшимся упрямством,  глядя на далёкий огонёк и повторяя себе вслух:
 - Что я хуже Бутылкина? Он дополз, а я разве не смогу? Я тоже смогу. Смогу ради своего сына. Ведь, если я не доползу, он тоже погибнет вместе со мной. Нет, нет. Он не погибнет. Я не дам. Я доползу.
  Кто знает, почему я решила, что у меня непременно будет сын. Видно, в такой час приходит к людям откровение. Вот так, перебирая почти машинально руками и ногами, уже даже не пытаясь спрятать от колючего снега мокрое, обветренное лицо, разговаривая вслух с моим усердно барабанящим мне в живот ребёнком, я оказалась на деревенской улице. Среди домов ветер дул тише. Я осмотрелась и попыталась встать на ноги. Не смогла. Просто не смогла. Я подползла к домику тёти Муси, вползла на высокое крыльцо, надеясь остаться незамеченной. На завтра вся деревня судачила бы о том, как передвигалась ползком их молодая учительница. Мне повезло. Улица была пустынной. Я с трудом открыла дверь и вползла в дом. Разделась прямо на полу, бросая где попало одежду, и вскарабкалась на стул у горячей печки.
  Здесь и застала меня тётя Муся, вернувшаяся из школьной столовой, где  готовила ужин для живших в пришкольном интернате детей. Увидев меня, она заволновалась, заохала и принялась ухаживать за мной, как за маленькой.
 - Да, как же ты решилась на такую дорогу? Ребёнка потерять захотела? Ведь сюда даже скорая не доедет. И зачем было геройствовать? - повторяла она в волнении.
 Тётя Муся напоила меня чаем, уложила спать, а сама всю ночь забегала ко мне в комнату, проверяя всё ли в порядке. Я отоспалась и, хотя усталость к утру ещё не прошла, и ноги плохо слушались, всё же пошла в школу.
 Позже выяснилось, что девятикилометровый путь я одолела за пять часов. А через четыре месяца у меня родился сын.