Fukusima один

Они говорили: «ничего страшного», «утечка незначительна», «реактор не пострадал». Они говорили и  им верили, даже стоя в очередях за водой и бензином терпеливо, но в этот раз, кажется, безнадежно, даже когда покидали свои дома, организованно, без паники почти как на учениях... почти.
«Опасности нет», - эта фраза, как вдох и выдох, даже чаще, отовсюду: радио, телевизор... даже когда семьи эвакуировали тысячами... монотонные голоса, мужские и женские, с экранов и из динамиков: «опасности нет»... миллионы ушей слышали, ловя каждое слово, миллионы глаз смотрели, с тем же внешним спокойствием, с которым их предки в последний раз взирали на лезвие меча или штурвал самолета идущего на таран. Не смотря ни на что, они верили. Это у них в крови.
 
Вопросы... конечно, их задавали,  самые частые: «что случилось» и «когда мы вернемся домой», а еще: какова площадь зараженной территории и сколько мертвых городов лежит там за невидимой чертой, отделяющей зону отчуждения от всего остального нормального и благополучного мира, где «последствия незначительны» и «опасности нет». Ни на один из них мы до сих пор не знаем ответа.
Слухи возникли там, где кибербоги и маньяки встречаются с непризнанными учеными, праздными любителями травки и социопатами всех мастей... конечно в сети. Странички с шокирующей информацией, а иногда и не четким, но не менее шокирующим видео, появлялись как грибы после дождя, а через несколько дней исчезали, будто вырванные неведомым грибником...

О том что «небольшая территория, где уровень радиации несколько превышает норму» - это почти треть страны, обращенная в пустыню, знали все, кто хотел знать, о людях, умирающих от лучевой болезни тысячами, не трудно было догадаться, но как отнестись к рассказам о тех, кого спасти не смогли... или не захотели. Их оставили на верную смерть, но они не умерли... с ними случилось кое-что похуже.

А еще были мутанты — животные, искалеченные радиацией до неузнаваемости, растения, один вид которых способен свести с ума любого ботаника и, совсем из невероятного, призраки, временные ловушки, инопланетяне... Нормальные люди в нормальном мире всегда любили пощекотать себе нервы подобными «сказками», а потом каждый откладывал в сторону только что прочитанную газету, выключал компьютер и возвращался к своим нормальным делам,  повторяя себе, что опасности нет, продолжая верить.

Никто точно не знает, когда люди стали приходить сюда, думаю, сразу как только закончилась паника и те, кто в спешке бежал в «безопасные» районы, осознали, что в этой безопасности им нужно учиться жить заново.
Брошенные дома, разделенные семьи, земля предков, ставшая ядовитой пустыней, родные и близкие, что остались там навсегда... Они были обречены и они возвращались.

Пожилые пары, твердо решившие умереть там, где родились,  женщины с сухими глазами и навсегда помертвевшими лицами - матери, чьи дети погребены в бесконечных руинах родных городов, а за ними те, кто просто жил и трудился на этой земле, и не мог иначе.  Они возвращались домой, зная, что радиация рано или поздно убьет их, но даже не подозревая обо всем остальном...

Что говорить. Достаточно лишь раз увидеть эти земли, чтобы понять, над ними поработала не только  радиация. Ведь не она же, в самом деле, переворачивает с ног на голову все известные законы природы, включая гравитацию и течение времени, не она действует на психику, изменяя нормальных, здоровых людей до неузнаваемости, не она заставляет видеть и чувствовать то, чего, мы знаем, нет и быть не может.

Это почти точно — из той волны возвращенцев не выжил никто. Большинство погибло в первые сутки, единицы продержались неделю... Казалось бы, на этом все должно было кончиться, но люди  почему-то все шли и шли на север, словно брошенные земли притягивали тех, кто не смог зацепиться, найти свое место, обрасти домом, семьей, работой, кто не смог или не захотел жить так, как указывают в большинстве своем неписанные, законы этой страны...

Бездомные, безработные, -  да, и такое здесь бывает, - свободные романтики, подростки, возомнившие себя бунтарями, офисный планктон на грани сумасшествия и самоубийства... Они шли на север с упорством маньяков, даже когда власти усилили охрану, даже когда огородили периметр и отдали приказ стрелять без предупреждения. Зачем? Каждый назвал бы тысячу причин, а в пару из них мог бы сам поверить.

Люди идут сюда до сих пор, разными тропами, с разными мыслями, но случается, иногда на закате, на дорогах севера видят тех — первых. Вереницей угольно-черных теней они ступают след в след, но шагов их не слышно, лишь иногда ветер приносит полувздох – полустон: «Фукусима»...

«Весною рассвет» ... Ранним мартовским утром еще морозно, восходящее солнце — вечный символ этого края, едва озарило вершины на горизонте, и, не успев  взойти, утонуло в океане свинцово-серых туч... тонкий ледок потрескивает под моими осторожными шагами, не пройдет и часа, как он растает, захлюпав под подошвами вязкой жижей... А пока так легко ступать по земле, слушать хрустальную тишину наступившего утра и дышать хвойным духом сосен, вздымающих к небу темные кроны...

Так легко... ведь я привык просчитывать каждый шаг, ловить каждый звук, каждое движение и следить за игрой света и тени в подлеске и внезапными порывами ветра, а еще — быть всегда начеку и держать автомат наготове. Впрочем, это не гарантия, но все-таки шанс пройти незамеченным, вовремя увидеть смертельную ловушку, увернуться от когтей и клыков лесных обитателей.
Движение справа... послушное инстинктам, тело замирает, не дожидаясь, пока мозг определит источник опасности, и совсем по-другому я слушаю тишину леса и другими глазами смотрю вокруг... Никого. Стоять на месте нельзя — каждая минута промедления увеличивает мои шансы оказаться чьей-то добычей, осторожно делаю шаг, другой... Движение слева... Снова замираю, но краем глаза успеваю заметить — беспрестанно кружась, падает на землю сосновая иголка. Это деревья — мутанты начали сбрасывать хвою... Ложная тревога. Впрочем, руки сами тянутся проверить, плотно ли застегнута куртка. Иглы ядовиты, а значит нужно спешить, пока ветер не начал срывать их сотнями.

Деревья расступаются постепенно, открывая взору свинцовое небо. Здесь, на опушке нет мутантных сосен, можно наконец перевести дух и осмотреться.
Я стою на склоне холма, у подножия которого раскинулся небольшой городок... По правде говоря, то, что я вижу, больше похоже на огромную свалку с торчащими кое-где остовами домов, что пощадили природа и время... Кучи обломков, строительный мусор вперемешку с металлоломом и тряпьем. Все города здесь выглядят именно так.

Скрытый деревьями, я не спешу спускаться с холма. Выбрав удобную позицию, подношу к глазам старенький бинокль. Руины, что кажутся покинутыми десятки лет назад, вовсе не пусты: вон там - слева и  далеко впереди по мусорным горам рыщет стая собак ину-гами , а там — правее, в одном из уцелевших зданий горит огонь... люди. Кто-то устроил стоянку и должно быть, готовит обед.
Прильнув к окулярам, я ищу способ пройти незамеченным. Это значит, дорога, что ведет напрямик, отпадает сразу. Обходных путей не так много даже на первый взгляд, а осматриваясь более внимательно, я  все отчетливее понимаю, что ни один из них не безопасен. Я прикидываю так и эдак, пытаясь вычислить маршрут, на котором останусь невидим, или хотя бы не стану удобной мишенью для тех, кто устроился в уцелевшем доме. Это сложно: слишком уж удобная позиция у незнакомцев. Они засели наверху, и горы мусора, в которые превратились аккуратные городские кварталы, для них как на ладони.
Кто это? По правде говоря, я не горю желанием выяснять.
Хотелось бы думать, что не враги и не те люди, что откроют огонь, по первому встречному.

Я спускаюсь осторожно, хотя там, где природа еще не до конца отвоевала свое, скрываться становится все труднее. А еще здесь все чаще попадаются непонятные, но от этого не менее смертельные ловушки: «кама-итачи» - вихрь, разрывающий на части, «след Хатимана », в котором жертву расплющивает гравитация, «райджу»  - подвижный сгусток энергии, - так на свой лад, используя свои аналогии, их назвали местные обитатели, но я знаю, за тысячи километров отсюда им дают другие имена...

Я родом с Украины. То есть, не я — дед, конечно - отец отца. Ликвидатор еще того — первого мини апокалипсиса... и уже обосновавшись на Сахалине, под  последний попали родители. Впрочем, острова я не помню, только как бежали оттуда перед тем, как его накрыло одним из выбросов со станции... Сахалина больше нет.

Темнота ночи, вой сирен, свет прожекторов, толпа...люди бегут, сами не зная куда и зачем, мне года три, я на руках у матери, спотыкаясь на каждом шагу, она бежит со всеми, упадет — нас затопчут... резкий рывок вправо, кто-то  тащит за собой, грубые руки вырывают меня из ее объятий, мне так страшно, что я даже не плачу... люди в военной форме заталкивают маму в кузов грузовика, меня сажают — почти кидают  следом...  окрик командира — грузовик трогается так резко, что меня бросает назад. Подняв голову, вижу что бежавшие за нами люди, один за другим как подкошенные падают под автоматным огнем военных...

Отец тогда отдал все, чтобы вывезти нас из обреченного города в котором людей приказали расстреливать за простое желание спастись. Сам он так и не выбрался, да и я, как оказалось, тоже... 

Вот уже с пол часа, как я пробираюсь по едва заметной тропе в нескончаемых руинах. Двигаться бесшумно здесь гораздо труднее, чем в лесу: всевозможные обломки и осколки то и дело норовят попасться под ноги, издав предательский звук... Стрелять по мне из окон никто так и не стал, но я иду все также осторожно. Город опасен.

В недрах мусорных гор кипит собственная жизнь, скрытая до поры до времени от чужих глаз, лишь негромкими звуками иногда выдающая свое присутствие. Слева и справа от меня беспрестанно раздаются подозрительные шорохи и скрипы, иногда среди мелких обломков краем глаза я ловлю едва заметное движение — крысы.
Мелкие твари сами по себе не страшны, но я, то и дело, останавливаясь, все внимательнее осматриваюсь по сторонам. Как-то странно ведут себя серые, и то ли, кажется, то ли на самом деле, их все больше мелькает  вокруг, и не просто скачут по своим неведомым делам, а преследуют...

Я окружен... Как я понял это, точно не знаю. Медленно и осторожно я продолжаю продвигаться вперед, стараясь не упускать из виду, высовывающиеся из мусора то здесь, то там, серые острые мордочки с  черными бусинками глаз, их не так много но, это лишь арьергард крысиного воинства, что готово броситься на меня, по первому приказу своего генерала... И, зная, что эта тварь никогда не покажется на глаза, пока в победе не останется ни малейшего сомнения, в сумасшедшей надежде на спасение я ищу его, собравшего воедино и подчинившего сотни крысиных разумов... Я ищу Недзуми  . Какого черта? Я ведь не знаю, как он выглядит, и все же, это мой единственный шанс уцелеть...

Я зажат в ложбине между  мусорными холмами, мне негде укрыться и, по большому счету, некуда отступать, позиция — хуже некуда, и мои преследователи это понимают.

Писк вокруг прекращается, как по команде, и мгновенно исчезают злобные мордочки крысиных разведчиков... ненадолго. Мертвой хваткой вцепившись в автомат, я наблюдаю, как через гребни холмов со всех сторон валит шевелящаяся серая масса, их сотни, может быть, тысячи... Я не знаю, что не дает ужасу  захлестнуть мое сознание, в потоке бессвязных мыслей я хватаюсь за одну:  Недзуми... даже если он появится прямо передо мной, я не смогу нажать на курок, просто потому, что пальцы перестали меня слушаться.

С пронзительным писком крысиная тушка взлетает вверх и повисает метрах в пяти над землей, насаженная, как на вертел, на нечто тонкое и длинное, и почти сразу же в небо взмывают вторая и третья.

Бамбук... годами его ростки спали, а теперь, то ли разбуженные крысиной возней, то ли по собственной прихоти, вырвались наружу. Молодые побеги буквально выстреливают вверх и уже через минуту на холме вырастает целая роща, на гибких стеблях который, раскачиваются десятка два грызунов.  Бамбук охотится.

Крысы не пытаются скрыться от хищного растения, их естественное желание бежать раз и навсегда подавлено несгибаемым упрямством Недзуми. Несколько бойцов не в счет, главное — добыча.

Ростки бамбука пробиваются из земли все ближе ко мне, крысы тоже все ближе. Наконец, справившись с оцепенением, вскидываю автомат и готовлюсь открыть огонь по первым рядам наступающей армии.  Очередь разносит в клочья с десяток серых, впрочем, остальные тут же смыкают ряды. Я понимаю, стрелять по тысячной стае, да к тому же ведомой Недзуми, бесполезно... Еще очередь, и еще. Я экономлю патроны, хотя знаю, что их все равно не хватит.

Грызуны на расстоянии прыжка, самые смелые уже бросаются вперед, норовя вцепиться в горло. Бамбук тоже не дремлет, очередной хищный стебель вырывается из-под земли метрах в двух от меня. Вот сейчас они набросятся все вместе... или мутантный побег проткнет насквозь... Достаю гранату... не худшая смерть, и в этих местах уж точно не самая страшная.

Пять или шесть смертоносных стеблей взмывают ввысь почти одновременно, ни один из них не упустил свою добычу: на каждом болтается серое мохнатое тельце. Но, что это? На обед хищнику попалась и другая тварь. Намного больше обычной крысы, она оказывается гораздо более живучей. Неизвестное существо отчаянно дергается и визжит, размахивая лапками и крутя огромной головой.
И тут же крысы будто сходят с ума:  забыв обо мне, одни в панике разбегаются в стороны, другие мечутся туда — сюда, третьи бросаются друг на друга.

О недавней схватке забыл и я, стоя неподвижно, как завороженный рассматриваю существо, встречу с которым пережили единицы. Умирая, странная тварь медленно поворачивает ко мне серое, сморщенное, но почти человеческое лицо... Так вот ты какой, Недзуми.

Вздрогнувшая под ногами земля возвращает меня в реальность. Шаг назад, и я, не в силах удержать равновесие, падаю в грязь, перемешанную с мусором. Надо мной колышется на ветру последний побег бамбука, не простой побег — стрелка. Научившийся жить, питаясь кровью и соками жертв, умирает мутант, все скопленные силы истратив на первое и последнее в этой жизни цветение.

Не поднимаясь, натягиваю респиратор и поспешно отползаю, видя, как набухает гигантское соцветие, как готовятся раскрыться, выбросив облака ядовитой пыльцы, десятки упругих бутонов, как, буквально на глазах, появляются первые белоснежные лепестки. Разворачиваюсь и бегу, почти не разбирая дороги, каждую минуту рискуя угодить в незамеченный «кама-итачи» или столкнуться нос к носу с очередным местным обитателем.

Я уже далеко от места встречи с Недзуми, и у меня есть время перевести дух. Сбившись с курса, я блуждаю среди мусорных куч, как две капли воды похожих друг на друга. Я стараюсь держать направление, но и это не так легко. Думаю, уже за полдень, хотя тяжелые тучи по прежнему скрывают солнце, а значит, я ни в чем не могу быть уверен. Я не знаю, где я. Пейзажа вокруг просто нет. Его заменяют сваленные друг на друга в хаотичном порядке фрагменты стен и перегородок, остовы насквозь проржавевших машин  куски черепицы, битые стекла, ломаная мебель и полуразобранная техника.

Что я здесь делаю? Нет, не в этом конкретном месте. Здесь вообще. Студент — востоковед, отличник. Хорошие отзывы, красный диплом, рекомендации в магистратуру, стажировка в Токио...

Мы выбрали безлунную ночь. Потрепанный фургон, в котором ехали на север остался за много километров от периметра. Мы два дня шли пешком, сторонясь дорог и вообще, стараясь не показываться на глаза.

Проводник шепотом раздает последние указания, всем своим видом показывая презрение к новичкам, которых за большие деньги согласился доставить на запретные территории.

«Здесь не Украина», - говорит он как бы всем, но особенно пристально смотрит на меня, - «перелез через забор и гуляй до первого мутанта». Он в чем-то прав, здесь, в стране передовых технологий, ограждение периметра буквально напичкано электроникой.

Проводник вынимает из рюкзака устройство, больше всего похожее на старинный «ай-фон», поворачивается спиной и почти утыкается носом в миниатюрный экран. Он уже объяснил, что охранные системы сможет отключить только на тридцать секунд, потом будет открыт огонь, а значит, бежать мы должны очень быстро.
Пользуясь заминкой, незаметно разглядываю своих компаньонов,  собранных по бесконечным сайтам и форумам, наспех проинструктированных, худо-бедно экипированных: таких же, как я.

Справа от меня невысокая, но крепкая девица лет семнадцати пытается смотреть перед собой уверенно и нагло, при этом, постоянно принимаясь то грызть синие ногти, то теребить прядь пережженных розовых волос. Рядом явно турист и явно американец, по привычке улыбаясь, проверяет оружие. Чуть в стороне уселся насупленный длинноволосый и худосочный юнец с подбитым глазом и распухшими губами, а еще наш проводник выбил ему два зуба... и мы не посмели возразить.

Команда «внимание», значит, передышка закончилась, и путь вот-вот будет открыт. Едва слышный писк странного прибора и вот мы впятером уже несемся по запретной территории к ближайшим кустам. Вой сирены бьет по ушам почти сразу, грохот выстрелов — с задержкой секунд на двадцать.

Пары метров не добежав до укрытия, падает ничком странная девица,  автоматная очередь прошивает ее тело. Без шансов на спасение.

Мы еще долго бежим через лес, стараясь, как учил проводник, не поднимать лишнего шума, мы измотаны, но останавливаемся лишь, когда он дает команду «привал». Я сажусь на землю, рядом со мной плюхается американец, а чуть позади по стволу дерева сползает наш длинноволосый товарищ. Он устал больше всех и сперва, лишь хватает ртом воздух, а потом, подняв лицо к небу, издает тонкий, протяжный вой. Следом сыплются упреки, то ли в том, что его не предупреждали, то ли в том, что бедной девушке нужно было помочь, и вообще, не за тем он сюда приехал...

Выстрел в голову обрывает пламенную речь на полуслове, обернувшись на звук, вижу проводника с пистолетом в руке.

Не сговариваясь, вместе с американцем направляем на него стволы автоматов. В ответ, только пристальный взгляд и презрительная ухмылка, а потом он исчезает в лесу...

Выйдя из леса, я распрощался со своим американским попутчиком, не то чтобы тепло, просто мирно. По пути он рассказал, что приехал в эти края, то ли подстрелить, то ли сфотографировать какого-то редкого мутанта. Цель, на мой взгляд, идиотская, но она у него была. А у меня?..

Незнакомая тропа ведет сквозь пригород. Мусора здесь меньше: застройка была не такая плотная. Бесформенные кучи, в которые в одночасье превратились аккуратные домики, уже не похожи на сплошную холмистую равнину, они торчат, как скалистые острова в море буйно разросшейся зелени бывших хозяйских садиков. Я по-прежнему не вижу солнца, но знаю, день на исходе. Это значит, нужно искать укрытие.

Целых зданий вокруг почти не осталось: слишком близко к морю. Впрочем, недостаточно близко. Я не раз бывал там и знаю: в первые минуты той давней катастрофы побережье стало мертвой равниной: нечего искать, негде укрыться.
Здесь по-другому. Большая волна прошла и через эту землю, неслась, вырывая с корнями деревья, смывала легкие деревянные постройки, увлекала за собой обломки, и все же, годы спустя нетрудно понять: слишком многое погубила не вода…

Как знать, если бы той весной все просто закончилось, этот край, может, не бросили бы вот так. Радиация… что ж, им не впервой. Города в руинах… возводили же заново прежде. Почему не на этот раз? Они говорили, «слишком опасно», «новые толчки»… да, север трясло и на следующий год, и потом… но ведь трясло и прежде. Просто людям, которые когда-то в один день отстраивали на пепелище новые кварталы, не хватило… не знаю… чего-то же им не хватило, чтобы вернуться…

А еще, почему все время расширялась зона отчуждения? Об этом особо не говорят, но тогда, сразу после аварии, это были всего-то тридцать километров, через три года – сорок, а теперь… эвакуированы префектуры Фукусима, Ямагата, Мияги и все, что к северу. О Хоккайдо рассказывают страшные сказки... а на том берегу обезлюдивший, ощетинившийся военными базами, постоянно ждущий неведомой угрозы Владивосток… О Сахалине я стараюсь не вспоминать.

В очередной  раз оглядываясь вокруг, замечаю, как  стемнело. Это не просто сумерки, хотя здесь и они порой наступают неожиданно. Взглянув на небо, вижу, что тучи, почти непрерывно клубящиеся над зараженными землями, готовы пролиться  дождем. Окружающий мир, и без того не пестревший яркими красками, предстает теперь во всех оттенках серого, а значит, поиск крыши над головой из просто разумного плана превращается в срочную необходимость.

Медленно и осторожно я продвигаюсь вперед. Хочется идти быстрее, но я знаю, в этих местах нельзя торопиться. Несколько зданий прямо по курсу выглядят почти целыми, впрочем, это впечатление может быть обманчиво. Возможно, большая волна или подземные толчки уже сдвинули несущие конструкции, и крепкие на вид стены обрушатся на меня как только я потревожу их покой.

Наугад выбираю строение понадежнее, невысокое - в два этажа, явно не жилое. Чем оно служило раньше ... Кто знает? Часть крыши обвалилась, но стены вроде стоят крепко, а значит, можно будет устроить ночлег. Осматриваясь, у самого дверного проема замечаю зеленоватую лужицу "Садзаэ-они " - еще одну местную ловушку, растворяющую жертву подобно кислоте, чуть дальше, расположился "мешок Фудзин  ", гравитация которого подбрасывает в воздух, а следующий за ней удар о землю, как правило, убивает... Это все ничего, это можно обойти, главное, чтобы внутри не оказалось чего похуже. Говорят, такие чудеса, а еще "кама-итачи", "райджу" и с десяток им подобных -  просто аномальные искривления пространства и времени, впрочем, иногда кажется, не случайно появляются они на пути местных бродяг...

"Не случайно" - усмехнется кто-то... ведь по странным законам здешней природы, рядом со смертельной ловушкой, а то и в самом ее центре, часто оказывается бесценный дар - предмет, обладающий необъяснимыми, едва ли не магическими свойствами. Иногда эти предметы полезны, иногда опасны, впрочем, гораздо чаще обладание ими становится палкой о двух концах.

Как раз такую занятную вещицу замечаю недалеко от границы "Садзаэ-они", стерегущей вход в мое потенциальное убежище, даже две вещицы - два камушка - "канджу" и "манджу"  . Собирают и продают их всегда парами, а вот как используют...  зависит от совести владельца. "Канджу" - красноватый, поблескивающий золотыми искорками - что-то вроде оберега - от всех местных опасностей, конечно, не спасет, но пулю, например, отвести может, и действие некоторых ловушек  ослабляет, и от радиации защищает. "Манджу" - наоборот. Он и выглядит полной противоположностью своему брату - темно-синий, а в глубине - словно тени - и к хозяину все несчастья притягивает будто магнитом.  Вместе "канджу" и "манджу" абсолютно безопасны, но и бесполезны, а вот по отдельности ... "Канджу" висит на груди у половины местных, -  защита, что тут добавить. "Манджу" большинство старается спрятать в какой-нибудь дальний тайник. Большинство, но не все... Синий камушек для многих - оптимальный способ нагадить ближнему - подложить незаметно в рюкзак, и ждать, что из похода недруг уже не вернется. За периметром то же, к счастью, там подобные предметы не дешевы.
 
Осторожно подхожу к "Садзае", достаю контейнер, подбираю и укладываю камни. Не самая ценная находка, но спрос на них стабильный, а  значит можно потратить немного времени. Кроме "канджу" и "манджу" в рюкзаке у меня только две "ваджры"  . Цельные кусочки золотистого металла, формой действительно напоминающие священные атрибуты, служат источником энергии едва ли не для каждого второго устройства в этих краях, но у местных перекупщиков цена на них не высока - чтобы выжить, "ваджры" пришлось бы таскать на продажу мешками.

Я не удивлен бедному улову, знаю, что за местными диковинками нужно идти дальше к Станции, оттуда вполне реально принести "четки Каннон ", мгновенно останавливающие кровотечения, в считанные часы заживляющие раны, а здоровым прибавляющие сил, или "бронзовое зеркало" , дающее защиту не только от радиации, но и от пси излучения, которое используют для охоты некоторые мутанты. На такие вещицы цена в разы выше, но и риск возрастает тоже в разы.
Есть предметы и вовсе легендарные, вроде "мизинца Будды" , мгновенно развоплощающего любой объект, и, конечно же, "Чинтамани"  - исполнителя желаний. Правда, байки о них, судя по названиям, распространяют поклонники постмодернизма и теософии, а серьезным людям верить в такое ни к чему, нужно быть практичнее...

В здание забираюсь без проблем через свободное от ловушек окно. Жаль, что не пройти на второй этаж - лестница обвалилась, впрочем, сегодня выбирать не приходится. По стенам и уцелевшим остаткам стекол ударили струи дождя, без всякого предупреждения, без первых робких капель, ливень сразу начал хлестать в полную силу. Здесь это не редкость, и, несмотря на все недостатки моего сегодняшнего укрытия, я ад, что не пришлось проверять состав льющейся с неба воды, в буквальном смысле, на своей шкуре.

Комнату за комнатой осматриваю место своего ночлега. Ничего криминального. Что ж, можно располагаться. Скинув рюкзак, первым делом начинаю собирать деревяшки.

Смешно! Сколько всего придумано, чтобы согреть человека в холодную ночь, а мы вот, до сих пор разводим костры. Что с того, что наши комбинезоны уже давно способны сохранять тепло практически в любую погоду, да и консервы в пайках разогреваются сами? Просто есть в нас какая-то первобытная вера в то, что пока сидишь у огня, с тобой ничего не случится... опасная вера.

У костра располагаюсь спиной к стене, так, чтобы контролировать оконный проем, а краем глаза видеть еще и вход. Там, конечно, снаружи не пройти, но так спокойнее. Достаю из рюкзака консервы. Нужно поесть, хотя, по правде говоря, меня одолевает усталость. Вечерний полумрак, неумолчный шум ливня за окном, пляшущие языки пламени, его живое тепло заставляют мысли течь спокойно и неторопливо.

Вечер перед отлетом. Меня провожает мать. За несколько дней я специально вернулся ... нет, не домой, эту идеально прибранную, едва ли не вылизанную съемную комнату, ни я, ни она никогда не считали домом, слишком много их было, ее стараниями чистых, но всегда чужих. Мы за столом, мать подливает в мою кружку горячий кофе - это действие, как и многие другие, у нее на автомате - ставит кофейник на стол и тут же прячет руки, чтобы я не видел, как они дрожат. Я гляжу ей в лицо. Карие глаза под полуопущенными ресницами, на губах - мягкая улыбка, которой она, словно стеной, отгораживается от окружающего мира. Так научил мой прадед. В сибирской деревеньке, где он осел после десятка лет лагерей, его в шутку называли "последний самурай", хотя, самураем он, конечно не был... просто военнопленный, не посмевший с позором вернуться на родину, но детей, а затем и внуков воспитавший в чужой стране так, как принято дома. Будь мягкой, не показывай чувств, говори спокойно, улыбайся, - палкой он в них это вбивал, или это тоже в крови?

"Возвращайся скорее", - это сказано спокойным голосом, таким же, каким мать разговаривала с квартирными хозяйками, неизменно выгонявшими нас, случайно узнав, кто мы и откуда, с заведующими детских садов, находившими десятки предлогов, чтобы меня не принять, а иногда прямо заявлявшими, что не могут взять ребенка из зоны радиационного заражения, с продавцами, хамившими на рынках, видя горстку мелочи в ее руке - все, что оставалось под конец месяца, и просто с людьми, которые почему-то так часто старались осудить и унизить.
"Хорошо", - отвечаю в тон, и вдруг - взгляд ее обычно непроницаемых глаз, сейчас такой смелый и открытый, прямо на меня, словно после стольких лет в ней заговорила кровь прабабки - сибирячки, которая и коня на скаку, и в горящую избу, если понадобится... но вот, она уже снова опускает ресницы... я не вернусь.

Кто теперь скажет, когда именно моя судьба так тесно переплелась с судьбой этой земли, может быть, когда прадеда отправляли по этапу, или когда в восемьдесят шестом дед, защищенный едва ли не одной марлевой повязкой, собирал радиоактивные обломки, а может, когда отец... я не знаю, что случилось с отцом...

Мысль обрывается внезапно, и я  пока скорее чувствую, чем вижу, как в окружающем пространстве что-то неуловимо изменилось. Так и есть, в дверном проеме боковым зрением различаю темный силуэт. Поворачиваюсь медленно, появление незваного гостя я уже проворонил, значит, если он действительно опасен, времени на выстрел у меня нет...

Она стоит, прислонившись к дверному косяку, положив на него ладони, лишь одной ногой переступив порог, словно еще не решила, убежать или остаться... девушка. Невысокая, едва ли полтора мера ростом, одета ... не одета даже, а закутана по самую шею в какую-то хламиду, может скатерть или штору, найденную здесь же - в руинах, только виднеются армейские ботинки, явно на пару размеров больше, чем нужно... а еще запястья, такие тонкие, что кажется, можно переломить пальцами одной руки; на бледном, напряженном и очень исхудавшем лице - широко раскрытые от страха черные глаза. Пряди волос, вероятно крашенных в блонд, но как почти у всех местных, получившиеся рыжими, свободно падают на плечи.

Как она вошла? Снаружи не могла, значит, пряталась где-то внутри, а я не заметил... Может,  знает какие-то потайные уголки? Или это и вовсе фантом? Здесь, говорят, такое бывает. Впрочем, нет. Робкий шажок вперед, и под грубой подошвой ботинка зашуршали мелкие камушки, тут же шажок назад, и зазвенел, попавшийся под ногу, осколок керамической плитки. Моя гостья материальна.

- Кто ты? - задавая вопрос, я стараюсь не выдать своего беспокойства.

- Идзуми, - голос и правда звучит, как чистый родник   - нежный и, в то же время, звонкий. Между тем, ее ответ ничего не дает...

- Кадзицу, - в этих краях я всегда представляюсь именно так. Имя я сам себе выбрал... ну, как выбрал - нашел в сети перевод, давно - еще на первом курсе. Правда, большинство знакомых бродяг предсказуемо зовет меня Гайдзин, но я, почему-то, не хочу упоминать этого при ней...

Девушка по-прежнему стоит у входа, жестом приглашаю ее к костру. Пару мгновений она колеблется, но вот уже делает несколько мелких, неуверенных шагов в мою сторону, а затем, кажется, наконец, внутренне решившись, быстро подходит к огню и садится на колени. Теперь я вижу ее профиль. Идзуми церемонно выпрямила спину, миниатюрные кисти покоятся на бедрах, пряди волос едва ли не на половину закрывают лицо. Немного воображения, и в спустившемся сумраке ее, освещенную лишь пламенем моего небольшого костра, можно было бы принять за одну из прекрасных дам прошлого... вот только, время от времени, подрагивают под странной накидкой узкие плечи, да и глаза из под черных ресниц поглядывают на меня настороженно...

- Что ты здесь делаешь, Идзуми?

- Прячусь, - именно этого ответа я почти ожидал. В самом деле - девушка, по виду почти девчонка, килограмм сорок весом, плохо одета и, насколько я вижу, безоружна - что еще ей делать в этих местах.

- От кого?

Быстрый взгляд на меня и молчание. Боится? Не хочет говорить? А может, сама не знает?

На запретных территориях женщин всегда было немного. Волею судеб, попадают они сюда реже, да и выжить им сложнее, а потому прекрасный пол в этих местах стал редким и ценным товаром.

Никому не известно точно, сколько борделей работает у границы, где нет или почти нет радиации и опасных мутантов. Думаю, по паре найдется в любом поселке, ведь туда, на окраины ежедневно стекаются удачливые и не очень бродяги, чтобы сдать перекупщикам найденные диковинки, запастись снаряжением, выпить, а иногда, что греха таить, провести ночь в дамской компании. Только вот, какая женщина согласится на такую судьбу добровольно?

Некоторые, конечно, приходят сами, или, по крайней мере, так говорят. У них даже истории похожи: "Шла к Исполнителю желаний - не нашла - возвращаться не на что, да и стыдно". Других сманивают из соседних поселков, обещая золотые горы. Впрочем, таких немного. Среди тех, чьи услуги здесь продают, восемь из десяти - нелегалки: Вьетнам, Тайланд, Камбоджа... остальных похищают просто на улицах...

Открываю забытые-было консервы, ставлю полную жестянку перед своей гостьей.

- Ешь.

Плечи вздрогнули чуть сильнее, девушка втянула носом воздух, словно принюхиваясь и, кажется, сглотнула слюну, но на пищу даже не взглянула. Почему? Видно же, что голодала, как минимум, несколько дней. Неужели так напугана? Или не доверяет?

- Что же у тебя в голове, Идзуми?

Осторожно протягиваю руку, чтобы убрать пряди волос, почти закрывшие ее лицо, почему-то именно сейчас я хочу посмотреть ей в глаза, словно это поможет понять, о чем она думает.  Тонкие пальцы быстро перехватывают мою ладонь. Удивительно, какие они сильные и горячие.  Девушка поворачивает в мою сторону изящную головку, и я ловлю ее взгляд, на этот раз -  без страха, без сомнений.

Все еще неотрывно глядя в огромные черные глаза, нежно поглаживаю ее руки, легонько сжимаю хрупкие запястья, бережно обнимаю за плечи и, наконец, притягиваю к себе... В голове, последние обрывки мыслей нестройным хором: "так нельзя...", "ты пользуешься...", "ты даже не знаешь, кто она...", но что же тут такого, если незваная гостья сама льнет ко мне горячим телом, нежными руками гладит волосы, забирается под куртку и щекочет ноготками,  и целует губы, щеки, и проводит у самого уха влажным теплым язычком, и спускается к шее, и прикусывает зубками ... почему-то слишком острыми...

Резким движением отрываю ее от себя, от податливости тут же не остается и следа, чувствую только железную, несгибаемую силу. В угасающем пламени костра - устремленные на меня, полные ярости глаза, уже не черные -  зеленые и совсем не человеческие.

Долго я не продержусь, я и этот краткий миг получил лишь потому, что хищница не ожидала отпора, но вот она пришла в себя и одним усилием буквально вдавила меня в пол, нависла сверху, медленно, словно в довольной улыбке обнажая длинные клыки.

Выстрел ... и между глаз мутанта будто распускается багровый цветок,  ощущаю на лице горячие брызги крови, миг, и стальная хватка слабеет, а безжизненное тело падает прямо на меня. Сил, чтобы его стряхнуть, уже не осталось, мысли путаются, окружающие предметы расплываются перед глазами... Что она со мной сделала? И еще ...  Кто стрелял? Тщетно пытаюсь приподняться на локте, смутно различаю посреди комнаты темную фигуру... на этом сознание меня покидает.

Приходя в себя, поначалу, мало что могу различить, постепенно мир вокруг все же обретает четкие очертания. Стены, потолок в трещинах, плесень по углам, окно без стекол... внутренне напрягаюсь - у окна, спиной ко мне кто-то стоит... Вот он поворачивается, словно чувствуя взгляд, несколько шагов ко мне, и в предрассветном сумраке я узнаю его лицо...

Поднимаюсь со всей возможной поспешностью, сам удивляясь, что это удается с первого раза.

- Здравствуйте, Сэтору-сенсей! - именно так, без всяких сокращений, а тело на автомате выдает сорока-пятиградусный поклон - передо мной один из немногих, кто ходил на АЭС и вернулся живым -  человек - легенда.

- Доброе утро, Кадзицу-кун! - он усмехается: к этикету у него отношение особое.

Он узнал меня, и честно говоря, я рад, как школьник. Пару лет назад, еще новичком я ходил с его группой в Иитатэ . Это, конечно не Станция, но, пожалуй, мое боевое крещение состоялось именно там...

Балансируя между краткостью и вежливостью, благодарю за спасение - это за периметром можно по пол часа петь друг другу дифирамбы, здесь правила вежливости несколько иные ... не скажу, что проще.
 
- Она от самой опушки за тобой шла - кицунэ  , - Сэтору бросает долгий взгляд на тело мутанта, которое успел оттащить в угол. Преодолевая смущение, смотрю туда-же.

Странное существо лежит на спине, верхняя часть черепа разворочена пулей. Рыжие волосы разметались и я отчетливо вижу удлиненные челюсти и заостренные уши, покрытые светлым пушком. Тряпье, в которое обманщица куталась вчера, валяется поодаль. Выше бедер она обнажена - широкие темно-зеленые брюки, вроде форменных - ее единственная одежда. Они приспущены, и немного развернутые бедра открывают моему взору недлинный, поросший золотистой шерстью хвост.

- Мне бы снайперку - я бы ее раньше снял, - продолжает сенсей, - у меня стоянка была наверху, ты, я знаю, заметил.

Медленно киваю, Сэтору подходит к почти угасшему костру, подкладывает несколько щепок, раздувает огонь и мы садимся друг напротив друга.

- Хотел предупредить тебя - не догнал. Сперва собаки пристали, потом у низины пришлось большой крюк заложить - там бамбук расцвел, пыльца еще не осела.

Снова киваю. Прерывая рассказ, мой собеседник подбрасывает в разгорающийся костер деревяшки потолще, веселое яркое пламя освещает немолодое лицо, высокий лоб с небольшими залысинами, внимательные умные глаза. Седеющие волосы замысловатым образом собраны на затылке, под защитным комбинезоном угадывается сухое, жилистое тело.

-Хорошо, что очнулся... и с головой, вроде, порядок, - Сэтору смотрит на меня серьезно, словно желая убедиться, что я в своем уме, - этих тварей потому и прозвали кицунэ, что они морок наводят. Такая хорошо, если сразу загрызет, а может и пару месяцев с добычей играть, пока всю кровь не выпьет. Впрочем... твоя молода была, неопытна ... и голодна...

Поворачиваю голову и опять кидаю взгляд на лежащее поодаль тело. Под бледной кожей отчетливо видны тонкие ребра, впалый живот отмечен узкой продольной полоской золотистого меха, неправдоподобно худая рука вытянута в мою сторону, кажется, различаю на ней каждую косточку... про себя решаю больше туда не смотреть.

-  Думал - это легенда, - говорю я, поймав на себе проницательный взгляд.
Снова лукавая усмешка Сэтору.

- Ну да! Ину-гами тоже легенда, и тэк-тэк  - легенда...
 
Опустив глаза, лишь качаю головой. Одного тэк-тэк я убил в руинах Иитатэ... и мы оба знем, как нелегко мне это далось.
 
- Здесь недалеко, - прерывает мои мысли сенсей, - была женская тюрьма... ну, как была - стены до сих пор стоят. Так вот, директор - человек немолодой суровый, старой, что называется, закалки -  преступниц, в принципе, за людей не считал: "нарушили закон - стыд, боль, унижение - получите, распишитесь", тут и пояснять нечего - это у нас в каждой первой тюрьме.

Пожимаю плечами. У нас тоже.

-  А когда началось, -  Сэтору голосом выделяет последнее слово, - так надзирателям и сказал, что "этих" он эвакуировать не будет, потому что здесь -  в радиоактивном дерьме им самое место... Сел в машину и исчез, семью только из дома забрал, больше их не видели...  Ну, охрана тогда разбежалась. Камеры, правда, кто-то открыл - пожалел бедолаг... может и правильно, потому что первую неделю - полторы никто не знал даже, что целая тюрьма не эвакуирована, потом добраться не могли... а где-то месяца через два объявили: "выживших нет"... соврали ... Кто постарше, конечно, умер, а вот молодые... уж не знаю, радиация или еще что-то их так изменило, слышал, это с теми случилось, кто в тюрьму попал на сносях... потом дети родились, что характерно, у всех девочки... только не люди.

- Они разумны.

Во взгляде, устремленном на меня, читаю удивление и, как-будто, беспокойство.

- С чего ты взял?
 
- Говорил с ней ... Немного.

Сэтору долго молчит, неодобрительно качая головой.

- Вот что я тебе скажу, Кадзицу-кун, - произносит он медленно, будто в раздумье, - видел я одного бродягу... его кицунэ долго морочила - высосала почти до самого донышка... он все думал, что к нему невеста приходит, разговаривал с ней тоже... она ему стихи читала... так и лежал в подвале - улыбался, да ссал под себя... когда нашли, уже не жилец был - пристрелили, чтоб не мучился...

На несколько мгновений оба погружаемся каждый в свои мысли. Может сенсей прав, и мои воспоминания - всего лишь морок - игра моего собственного разума.
Кажется, что-то решив для себя, Сэтору легко понимается на ноги. Немного неуклюже встаю вслед за ним - от долгого "правильного сидения"  ступни покалывает.

- Ладно, разумны там, или нет, что бы я тебе ни сказал, знаю, ты моих слов на веру не примешь, - прикрывая глаза, он улыбается лишь уголками губ, и я понимаю, как непривычна ему эта черта. Между тем, он все с той же едва заметной улыбкой присаживается возле своего рюкзака, с пол минуты перебирает что-то внутри, должно быть, извлекая содержимое контейнеров.

- Что ж, пусть так, может, когда-нибудь и самому проверить придется... а пока держи-ка подарок. Безделушка, конечно, но в пути полезна.

С почтительным поклоном и благодарностью принимаю из рук своего собеседника "бронзовое зеркало", поместив на ладони, разглядываю темную, тускло поблескивающую поверхность небольшого металлического диска, про себя отмечаю: "думает, я под пси воздействием", что ж ..., еще раз благодарю и осторожно убираю предмет в карман разгрузки - не защищенный контейнером, он остается активен - все честно.

Чем отдарить? Выбор у меня, по правде сказать, не велик, тем более, что про "безделушку" - это сенсей из вежливости. В свою очередь, наклоняясь над рюкзаком, извлекаю "канджу" и преподношу Сэтору. Тот хвалит, любуясь золотыми бликами, поднося камень к свету, наконец, помещает в рюкзак, заключая, что немного удачи в наших краях еще ни кому не мешало.

Снаружи почти рассвело, и мы можем идти. Ливень, должно быть, прекратился еще ночью, но когда именно - я не заметил. Собираюсь, беру рюкзак... Очередная улыбка Сэтору, в купе с хитрым прищуром глаз, говорит мне, что нужно готовиться к неожиданностям.

- За холмами сегодня сакура должна зацвести, пойдем?..

Предложение сенсея заставляет посмотреть на него недоверчиво. По правде говоря, его эксцентричность давно стала в этих местах притчей во языцех... Улыбка становится шире. Должно быть, что-то в моем взгляде подсказывает ответ.

- Респиратор надень, - бросает он через плечо, делая уверенный шаг к окну.

Пару мгновений помедлив, следую за Сэтору. С низкого подоконника легко спрыгиваю на мягкую, раскисшую от дождя землю. В кулаке крепко сжимаю темно-синий камушек "манджу".

Оставляю несчастливый предмет под самым окном, вдавливая в грязь толстой подошвой ботинка. Не пройдет и суток, как он притянет сюда одну из местных ловушек, надеюсь, навсегда запечатав единственный вход... Обещаю себе никогда не возвращаться.

По извилистой тропе на холм, поросший низким кустарником, поднимаемся молча - в респираторах говорить не удобно -  наконец, пропетляв с пол часа, достигаем лишенной растительности вершины. Хаос городских руин остается за спиной, а в небе над нами нескончаемой чередой невероятно быстро проносятся серые облака.
Остановившись, Сэтору скидывает рюкзак. Подхожу и встаю рядом.

- Смотри! - голос из под маски доносится глухо, и все равно в его интонациях отчетливо звучат волнение и восторг.

Прямо под нами, в долине раскинулось море цветущей сакуры - не той, бело-розовой, которой любуются в других городах - здесь ее необычно крупные лепестки окрашены всеми оттенками пламени. Может быть, не случайно - попав на кожу, они прожигают до кости, а тонкий аромат напоен смертельным ядом... и от этого цветы кажутся еще прекраснее.

Утреннее солнце каким-то чудом прорывается сквозь облачную завесу, и у подножья холма будто вспыхивает еще один восход. В золотых лучах, кажется, ярче загораются тяжелые пышные соцветья: алым и коралловым, пурпурным и багряным. Резкие порывы холодного ветра то и дело срывают разноцветные лепестки, подхватывая их и унося прочь, словно искры далекого пожара...
 
Неподвижно стою, широко раскрытыми глазам созерцая чудо, а потом мой спутник поворачивает ко мне спокойное, вдруг просветлевшее лицо. С удивлением понимаю, что не могу произнести ни слова...

В полном молчании, сенсей отстегивает от пояса небольшую флягу, отвинтив крышку, задерживает дыхание, чуть сдвигает респиратор и делает глоток, передает мне, и я, может быть, с меньшей ловкостью, повторяю его движения. Теплый, не слишком крепкий, но горький напиток заставляет поморщиться ...
 
Сакэ... и то ли горечь, то ли хмель, то ли вишневый цвет, вызывает в памяти разом все недавние печали и радости, все, что переделал и передумал, что было и чего не было, все, в чем сам до конца не уверен и во что верю разуму  вопреки...

Снова приглушенный голос Сэтору. Он мудрее меня, и кажется, ему удалось найти нужные слова:

Разное - разное
Вспоминается -
Сакура.