Статья

«По грани ходят не только скалолазы, но и авантюрные жители равнин»

Алик дочитал письмо предпринимателя и понял: это то, чего ему не хватало последнее время. Не хватало огня и пламени. Из природных стихий посредством хитроумных устройств человек научился добывать энергию. Алик был одновременно стихией и устройством для выработки собственной энергии. Он подпитывался жаром народных трений и сам иногда метал словесные молнии. Иначе говоря, человек он был скандальный и даже редакторше как-то сгоряча порекомендовал:
- Иди ты на…
Далее последовало неприличное сочетание из трех букв русского алфавита, обозначающее мужской половой орган. На такой эмоциональный выпад Алика, за который он сам себя корил, Мерзлая, нервно смеясь, ответила:
- Ты думаешь, что меня обидел. Как бы не так, мне даже приятно. Сходила бы и не один раз. Жаль, мало предлагают.
В общем, в редакции газеты маленького нефтяного городка Алик всегда висел на волоске от увольнения. «А если это про¬изойдет, то что дальше? – иногда думал он. - А дальше можно будет рассчитывать только на свои силы, на то, что называется предприимчивость».
Предприимчивость на российской земле многогранна. Это хитрость, изворотливость, подчас полное пренебрежение всеми моральными нормами, способность пройти по грани закона, но вместе с тем это возможность выжить, жить - и порой очень хорошо. Говорить о кристальной честности и полной законопослушности в среде предпринимателей невозможно. Честность накладна. Средь блюстителей закона тоже работают обычные люди. Столкнулись две хитрости…
***
Просторный кабинет начальницы налоговой инспекции впечатлил. Алику показалось, что он вышел на улицу, поэтому на мгновенье по привычке он поискал глазами птиц и уже собирался оценить небеса насчет возможной непогоды, но вовремя прервал сии неуместные изыскания и пошел вперед. Черный мощный стол, телевизор, компьютер, телефоны, множество цветов и емкий аквариум с сытыми толстыми рыбками. И она, Вельможнова - упитанная кудрявая женщина с лицом, подретушированным пудрами, тональными кремами, тенями, и бегающими из стороны в сторону глазами, которые почему-то не могли остановиться на каком-то одном объекте, будь то посетитель или телевизор, и постоянно что-то искали. Она прочла письмо, вполне естественно, не обрадовалась ему и, сыто щурясь, защищала свое ведомство и ругала предпринимателей:
- Мы не можем консультировать людей, когда им захочется. Приемный день каждую неделю во вторник после обеда. При необходимости помогаем литературой. Проводим семинары, но приходят считанные единицы. Самообразование у предпринимателей не вызывает интереса …
Излагала Вельможнова быстро, точно и без сантиментов, как наемные рабочие сбрасывают лопатой землю на гроб, уложенный в свежую могилу. Она улыбалась, двигала головой и руками легко и непринужденно, но зрачки блестели, словно бы хорошо заточенные и обезжиренные острия новеньких гвоздей.
Алик слушал, кивал, избегая прямого схождения взглядов, чтобы не быть пробитым остриями гвоздей, блестевшими в глазах Вельможновой, записал ответ и ушел к следующему информатору. «Всяк, кто обидел налоговые органы, без проверки и штрафов не останется. Слишком велика и неограниченна власть у этих структур. Жаловаться, в принципе, некуда», - размышлял он по дороге к начальнику налоговой полиции Анатолию Ворованю. Офис этого ведомства находился на первом этаже старого двухэтажного дома. Обстановка бедненькая, и крепенький круглолицый Воровань сидел в своей комнатушечке, как крыса в мышеловке. В нем не было ничего зловещего. Милый, добрый дядечка с немного серым уставшим лицом. Он тоже ознакомился с письмом и наговорил на диктофон:
- При Главе города совместно с предпринимателями проходили со¬вещания. Ни один предприниматель не сказал ничего плохого в наш адрес, претензии направлялись работникам милиции. У нас было несколько случаев, когда наши работники подозревались в злоупотреблении служебным положением. Я вызывал службу безопасности. Проведены расследования, опрошены десятки свидетелей. Факты не подтвердились, но все же, если горожанам известны случаи вымогательства со стороны работников налоговой полиции, прошу сообщить мне об этом. Виновные будут уволены.
Алик ушел с чувством исполненного долга, не зная, плакать ему или смеяться. Воровань хвалился тем, что никто из свидетелей не подтвердил злоупотребления налоговых полицейских! Да какая же овца будет жаловать волкам, что те задрали ее подружку или укусили саму? Свидетели сами тряслись от страха, как бы их самих штрафами не обложили.
«Решило раз овечье стадо избрать свой Думский комитет. Без депутатов скучно стало, да и порядка в стаде нет. Кого избрать? В среде собратьев достойных сложно отыскать. Ведь должно жизнь овечью знать им и страх на стадо нагонять. Избрали волка…», - такую басню Алик сочинил своей редакторше к выборам в городскую Думу, и он ее вспомнил, поскольку ситуация проявлялась схожая.
Овечьи свидетели интуитивно чувствуют бойню. С полицией шутки плохи. Но для написания статьи Алику остро не хватало личных наблюдений, явление существовало только в рамках теорий, рассказов. И бывает же такое: только задумаешь – исполняется.
***
В канун Восьмого марта Алик шел пружинящей походкой по улицам маленького нефтяного города и наговаривал пришедшие на ум стихи:
Все впереди - мы знаем это,
Точнее - чувствуем и ждем,
Покуда прошлые рассветы
В душе горят живым огнем.
И эта трепетная сила –
Кораблик на судьбы волнах,
Всего лишь память, но причина
Нетленной юности в глазах.
Наговаривал он их потому, что никак не мог понять, почему средь встречавшихся ему глаз, большинство было уставших, спокойных, равнодушных, но не было горящих, какие он видел как-то у молодой женщины, спускавшейся по лестнице в подземный переход с огромным букетом в руках. Он ее часто вспоминал и жалел, что не придумал повод подойти к ней и поговорить... Собственно Алик даже не понимал, почему сложились именно такие рифмованные строки, которые он повторял. На эту же тему можно высказаться бессчетное число раз и все по-разному. Он шел и придумывал новые варианты стиха и за этим совершенно глупым занятием приблизился к ступенькам в парфюмерный магазин «Штиль», где работала его знакомая директорша Серафима, у которой он собирался приобрести подарки женщинам, работавшим в редакции.
Имевшая округлые формы, но не толстая, шустрая и всегда улыбчивая Серафима от многотрудной подпольной торговли водкой и самогонкой во времена сухого закона выросла до полноправной хозяйки и директора и сблизилась с Аликом на почве составления рекламы для своего ароматизирующего и цивилизующего мелкоштучного товара вроде парфюмов. Алик с Серафимой в торговом зале неторопливо разговаривали, как звякнул маленький колокольчик и в двери зашли двое убойных налоговых полицейских. Серафима улыбнулась самому здоровенному, как близкому другу, и, попросив Алика подождать, удалилась со здоровяком в подсобку. Оттуда полицейский вышел с множеством разноцветных коробочек, покоившихся на руках, скрещенных на животе, и придавленных сверху его двойным подбородком. Серафима мило помогала нести ему то, что не уместилось в охапке. Их беседа была мелодичной и легкой, но только служивые исчезли под тихий звон колокольчика и хлопок входной двери, как лицо у директорши внезапно приобрело черты сильнейшей усталости, частично ответив Алику на его недавний вопрос относительно множества встречающихся безжизненных глаз. «Все запутались в мелочах, придавлены неопределенностью, напуганы беззащитностью», - решил Алик и подначил:
- Бойко у тебя торговля идет!
- Какая торговля? Забрал все самое лучшее, ходовое и, естественно, со значительной скидкой, - с тихой грустью пролепетала директорша и ехидно добавила. - Они же бедные.
- А что отдаешь?
- Не отдай! Так они завтра с проверкой нагрянут, а у меня и так долгов полно…
***
Когда сам не болен, кажется - все здоровы. Это молнии видны издалека, а, например, венерические болезни или СПИД скрытны, больные не рассказывают о них каждому встречному, и лишь по сообщениям узнаешь, что таковые существуют. Чтобы внести в статью последние, но самые главные фрагменты текста, отражающие народное возмущение, Алик отправился к герою, переболевшему встречами с чиновниками, написавшему скандальное письмо и обещавшему помочь.
Гараж, превращенный в автомастерскую, находился в сером грязном ряду других гаражей. Из приоткрытой двери изливался бледный поток света. Алик потянул тяжелую стальную дверь на себя. Открылось небольшое помещеньице, почти полностью занятое автомобилем. По узкому проходу между гаражной стеной, инструментальными стеллажами и лаковым кузовом Алик осторожно прошел боком, чтобы не запачкаться, и в дальнем углу гаража возле открытого капота разглядел трех настороженных мужчин, помеченных темными пятнами смазки. Свет исходил от маломощной настольной лампы, но его было достаточно Алику, чтобы понять: он не желанный гость, а большая помеха, вроде нахально ввалившегося в квартиру незнакомца.
- Здравствуйте, я из газеты. Ищу Юрия, написавшего в редакцию письмо. Он должен работать в этой автомастерской, - быстрее объяснил Алик, чтобы не получить гаечным ключом от настороженных.
- Я Юрий, - ответил один из мужчин, худощавый, молодой и в самой грязной робе.
- Надо переговорить. Отойдем в сторону, - попросил Алик.
Они встали у выхода из гаража, на границе вечерней тьмы, и Алик принялся за объяснения:
- Я работаю с вашим письмом. Материал почти готов. В нем учтены все мнения. Необходимы ваше окончательное согласие на публикацию и помощь, которую вы обещали: подтвердить те случаи…
- Я передумал и отказываюсь от публикации, – жестко ответил Юрий.
- Как? - только и смог произнести изумленный Алик.
- А так! Мне не нужны неприятности. Докопаются и прикроют нашу автомастерскую, а так, хоть и без регистрации, мы здесь худо-бедно управляемся. Письмо я на нервах написал. Отправил, а потом мы с отцом поговорили. Систему не изменить... а жить надо…
- Вы же письмо прислали в газету, а не бросили в урну! Мы работали по нему. Не было сомнений в вашей решимости, и мы радовались, что хоть один смелый человек нашелся, - кинул леща Алик, мысленно справлявший панихиду по своему труду, потраченному на человечка, желавшего только выговориться и успокоиться, как на исповеди у попа...
- Я не герой и связываться не хочу…
***
Мысленно ругая тихушников, Алик ушел в препоганом настроении. В голове царил полный кавардак и кто-то начитывал стихи:
Шторы задернул Господь,
И посерело небо,
Словно засохший ломоть
Белого раньше хлеба.
Мне не по нраву грусть,
Не по душе тление,
Но посещает, пусть,
Странное настроение.
Через усталость глаз,
Ценою последней кровинки,
Может найду свой лаз,
Свою простую тропинку.
Жду, что подходит час,
Жду, что взорвется миг…
Сколько мне лет сейчас?
Что же я в них постиг?
Иногда хочется шагнуть в неизвестность наперекор страхам. Жизнь коротка по сравнению с вечностью, и продолжительность ее не имеет значения, с точки зрения последующей смерти. Алик иной раз представлял, что он умер, глядел на свой жизненный путь и неизменно приходил к одному и тому же выводу:
«Моя жизнь - пустое место, все, что я видел, ел, слышал, уйдет вместе со мной и, возможно, если нет заоблачной жизни, умрет. Так ради чего? Видимо, не случайно рыцари средневековья шли на гибель ради славы. Они гибли, но о них помнили, слагали легенды. Это и есть жизнь, - то, что о тебе знают другие. И чем больше людей тебя знает, тем лучше. В этом смысле многие и не начинают жить…»
Имеет значение только след, оставленный на земле, но там, где ходят все, след конкретного человека теряется, вытаптывается. Чтобы оставить настоящий след, надо шагнуть в сторону, как это Алик делал уже не раз. Как он это сделал тогда, на снегу, нарисовав нехорошее слово. И народ сразу сошел с колеи. Связываться с силовиками опасно, Алик знал на примере Тщеслава, но появилась возможность. Возможность сделать бытие интересным, и в сердце Алика вселилась безудержная радость, воздух посвежел, чувства обострились. Через несколько лет он уже не мог объяснить себе, что с ним произошло, но в тот момент пришла решимость выпустить статью без участия главного ее инициатора. Его гнало вперед любопытство и желание жить.
«Да идет он на хрен, - порекомендовал Алик себе. – Предпринимательство, может, и мое будущее. Я не должен отказываться от его обустройства, если какой-то трус сболтнул правду и испугался собственных слов. Мое дело использовать шанс исправить это общество. А там будь что будет. Мерзлая знать не будет, что Юрий отказался от своих слов».
Так вышла статья «Сила действия равна силе противодействия», посвященная проблемам предпринимательства. Она изменила всю последующую жизнь Алика.
***
Реакция на статью была ощутимой. Нет, благодарные читатели не звонили в редакцию газеты маленького нефтяного городка, спеша поблагодарить за смелость. Ни один предприниматель из их многочисленного числа не прибежал в редакцию, чтобы пожать руку автору за заступничество, не говоря уже о том, чтобы подсластить автору жизнь хотя бы коробкой конфет. Похвалил статью только адвокат Кошмарин, заявив:
- Ты попал в точку, в змеиный клубок.
Заявил о желании встретиться один обиженный полицейский:
- Правильная статья. Могу еще кое-что вам рассказать…
С другой стороны, первым из неприятных событий, происшедших как следствие, стал визит рассерженных сотрудниц налоговой инспекции, нахлынувших в редакцию с проверками. Они обнаружили много ошибок в ведении бухгалтерской документации, выписали штрафы и так сильно напугали Мерзлую, что на протяжении всех последующих лет в газете эту организацию больше не критиковали. Более того, с этого момента Мерзлая поручила Алику, как виновнику инцидента, сотрудничать с налоговой инспекцией и писать о ней все, что попросят. Естественно в радужных тонах.
Согласие далось не просто.
«Тут либо с работы уходить, чтобы у инспекции не было повода долбить редакцию, и таким образом лишить себя интересной жизни и успеха в других статьях, либо идти на компромисс с надеждой на продолжение и возможный выигрыш в будущем, – размышлял Алик. – Налоговая инспекция может в такие долги редакцию загнать, что зарплаты не увидишь. Придется закрыть глаза на их произвол. Куда деваться? Это часть жизни. Лучше пожертвовать частью, чем всем…»
***
Осерчал и Семеныч, когда ему рассказали про статью. Планерка сотворилась жаркая.
- Надо эту сволочь в камеру и там хорошенько обработать! – рычал Семеныч, энергично подергивая кулаками.
Преисполненный возмущения, он откинулся назад, на спинку стула, оттолкнулся ногами, намереваясь качнуться на задних ножках, но не соразмерил усилия и упал бы спиной на пол, если бы не выпрямил мгновенно ноги и не уперся носками ботинок в столешницу снизу. Стол от удара подпрыгнул. Семеныч вернулся в исходное положение и закричал:
- Садить и только садить, пока мир не перевернулся…
- Не за что, шеф. Все проверили. Ни одной зацепки, - пищали подчиненные. – Он, гад, не предприниматель. Не торгует, не ворует, налоги уплачены, даже за квартиру вовремя платит. Мерзавец, одним словом.
- Так подбросьте ему наркотики в машину. Мне вас учить надо? Машины возле подъездов беззащитно стоят, даже пацаны вскрывают двери и магнитолы тырят. В вас же ментовская закваска.
- Эта  падла  даже  машины  не  имеет.  Урод  какой-то.
- Как не имеет? Его статейка явно заказная, наверняка, кучу деньжищ получил. Вот только от кого? На взятке его поймайте.
- Шеф, левые платные статейки он пишет. До денег жадный, но осторожный. Неуловим. Долгая песня. Слюной захлебнешься, пока съешь…
- Тогда заприте его в камере просто так. Палками обработаем, сам придумает, в чем виноват – воображение у него функционирует...
- Шеф, не горячитесь. Все-таки – пресса. Шум поднимется. Надо кончать цивилизованно. Давайте законным путем…
Исковое заявление в суд составляли впопыхах, и получилось оно легкомысленным, поскольку Семеныч в порыве чувств раскритиковал в нем не статейные цитаты, а те действительные моменты работы налоговой полиции, которые, как он думал, в статье были затронуты (вот уж точно: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать):
«…было опубликовано, что отдел налоговой полиции - это «узаконенный рэкет», что сотрудники налоговой полиции берут на рынке бесплатно товар и лиц, которые не дают его бесплатно, привлекают к административной ответственности. Кроме этого, якобы, работники налоговой полиции также приобретают товар по закупочной цене. Все эти высказывания являются личными умозаключениями корреспондента. Прошу обязать газету опубликовать опровержение фактов, изложенных в статье».
***
Можно было бы посмеяться над Семенычевой писулькой, но Алик понял, что ему нечем доказать случай в магазине «Штиль», коему он был свидетелем. Парадокс состоял в том, что можно видеть и слышать все, что угодно, но для суда этого вроде как не было. Ситуация не памятник, к ней не подойдешь спустя время и не перечитаешь надгробную надпись. Она не кинофильм, который можно перемотать, пересмотреть и, указав пальцем в нужном эпизоде, в нужное место, сказать: «Смотри. Вот оно!» В реальности момент прошел и его нет. Если не запасся доказательствами, что Нечто вообще существовало, то любая, образно говоря, собака может возразить: «А ты докажи, что я лаяла и мясо воровала. Я вообще мясо не ем и не лаю. Голословные утверждения! Голословные утверждения! Гав! Гав!» Она может опять схватить кусок мяса со стола, унести его в свою конуру, злобно поблескивая оттуда глазками и скаля клыки, тявкать: «Голословные утверждения! Голословные утверждения!» Возразить нечем, если под рукой нет диктофона, видеокамеры или фотоаппарата.
Обращение к адвокату Кошмарину было для Алика вынужденной, но приятной мерой. Кошмарина он любил. Этот адвокат обладал проникновенным умом и широкой эрудицией, благодаря которой мог говорить на любые темы. Внешне это был представительный мужчина, каких много, но с очень живым, хитрым и переменчивым взглядом. Когда он взывал к справедливости, то его взгляд становился страдающим, будто он сам сердечно переживал за дело, его не касающееся. Когда он рассуждал на общеполитические темы, то взгляд становился чрезвычайно осмысленным, въедливым, вызывающим на спор и одновременно утверждающим бессмысленность этих споров. Как любой адвокат, он защищал всех, кто платит, и мог добиться смягчения приговора или его отмены как самому мерзкому и кошмарному убийце, так и вполне порядочному человеку. Данная всеядность Кошмарина была неприятна Алику, но она не перевешивала яркости личности адвоката.
Застать Кошмарина в небольшом, скудно обставленном кабинетике юридической консультации было непросто: вечно в разъездах. На двери часто белела бумажка с текстом, предупреждающим об отсутствии. Алику повезло. Когда он шел по коридору, впереди приметил спину человека с портфелем, имевшего поразительно знакомые повадки. Кошмарин! Адвокат тоже обрадовался. Он открыл дверь, приставил портфель к столу, сел на простенький деревянный фабричный стул.
- Давненько, давненько. Каким ветром? – спросил он.
Алик изложил. Кошмарин, обильно испуская удушливый для носа нашего героя сигаретный дым, по-дружески посоветовал:
- Сходи к директору магазина «Штиль». Пусть выступит на суде и подтвердит, что налоговые полицейские брали у нее товар.
- Вы что, Владимир Николаевич?! Не пойдет она в суд...
Про директора магазина «Штиль», Серафиму, Алик знал многое. Во-первых, она была не в фаворе у мэра города, поскольку выступала на стороне его противника Бабия в схватке за власть в маленьком нефтяном городе. Отсутствие покровительства не самая большая беда. В то время у властителей нефтяных городов было принято вызывать своих беззащитных противников к себе в кабинет и пугающе резким голосом произносить, срываясь на крик:
- Сутки на сборы и чтобы тебя здесь не было!
Серафиму пока не трогали, поэтому она старалась быть ниже ягеля, чтобы не дай бог. Но это один момент. Второй состоял в том, что она знала, какова бедная жизнь, погуляла, потеряла здоровье, встретила хорошего молодого человека, с которым начала новую семейную жизнь и коммерческое дело. Слишком дорого обошлось счастье, чтобы ставить его под угрозу нападок налоговой полиции и власти.
- Тогда только один выход: встретиться с ней, разговорить, накрутить скрытую запись, - генерировал советы Кошмарин. – Вы, журналисты, имеете право на скрытую запись для защиты, так сказать, общественных интересов. Ну, общественные интересы доказать легко. Только не забудь: надо составить список вопросов, которые ты будешь задавать. Акцент – на то, почему полицейские забирали товар.
- Попробую, Владимир Николаевич, - ответил Алик и стал обдумывать подробности предстоящей операции.
С Серафимой отношения были. Алик на механической печатной машинке «Березка» набил вполне сносную рекламу для парфюмерии, продававшейся в ее магазине. Рекламу подали, как самую обыкновенную статью журналиста, на целую полосу, да так красиво, что народ живо кинулся в «Штиль» скупать подарки, стоившие в близлежащих магазинах значительно дешевле. Серафима не обидела деньгами и даже дала два фигурных флакона отменных духов, которые Алик тут же подарил Марине. В общем, если бы он подошел к Серафиме просто поговорить на разные темы – это не выглядело бы подозрительно. Таков был плюс.
«А если закосить под дурака, то все, несомненно, получится. Надо просить ее заступиться за меня, рассказать правду на суде. Пусть она думает, что я всерьез на это рассчитываю. Она, конечно, откажется, но вынуждена будет оговорить детали дела», - поставил завершающую точку в ходе своих размышлений Алик и принялся готовиться к операции.
На обшлаге рукава своей любимой коричневой куртки из свиной кожи он закрепил чувствительный выносной микрофон так, чтобы его можно было скрыть под ладонью, прокинул шнур через рукав к диктофону, уложенному в карман брюк. Эта незатейливая комбинация из трех компонентов: маленький микрофон в руке, длинный шнур, диктофон - давала Алику возможность произвести запись как можно ближе к лицу говорящего, с высоким качеством звука. Если партнер по тайнописи сидел за столом, то Алику ничего не стоило вытянуть руку. Если это была продавщица в киоске, то он засовывал руку в окошко. Если он сидел рядом с интересующей его личностью, то по-дружески клал руку на спинку стула, позади этой личности. В общем, действия производились разные, но все они связаны с манипуляциями руками, на которые люди обычно не обращают внимания.
Люди любили говорить все, что душе угодно, видя перед собой очкарика, строившего из себя умного, а на самом деле глуповатого, на их взгляд. Алик, зная это, давал противникам преимущество в игре, убаюкивал и делал уязвимыми. Неприятель раскрывался порой более, чем рассчитывал Алик. До такой технологии он дошел своим умом и был рад подтвердить ее правильность, читая «Трактат о военном искусстве» какого-то древнего китайца:
«Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко;…заманивай его выгодой; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если враги дружны, разъедини…»
Такие изречения Алик не пропускал, и они кирпичиками укладывались не только в памяти, но и в характере. Знания были помножены на божеские актерские способности, и Серафима наговорила достаточно, чтобы Семеныч отозвал исковое заявление. На такое решение оказало влияние и то обстоятельство, что Семенычево дело по привычке взялась рассматривать судья Краплевко. Но если до этого момента никто не знал, что ее дочка работает в налоговой полиции секретарем, и удивленно разводили руками, когда проигрывали выигрышные дела, то в этот раз такого не получилось. Алик подготовился к суду основательно и не только был готов предъявить эту информацию, но сделал так, чтобы об этом узнали его противники. Было и еще одно обстоятельство, помешавшее Семенычу отличиться на судебном поприще. Во время судебного процесса у него появились более горькие заботы…
***
Газета маленького нефтяного города была в то время завидным исключением из множества других изданий. Несмотря на то что ее финансировала городская администрация, политику издания хаотично определяли журналисты. Редакторша Мерзлая лавировала между руганью в главных кабинетах администрации и скандальными выходками уверенных в своей талантливости корреспондентов, болезненно воспринимавших маломальскую правку собственных текстов. Со временем, конечно, ведущие чиновники администрации обломали бы и обработали редактора, и в свою очередь сила редакторской власти, несомненно, подмяла бы подчиненную солому, но Мерзлая пробилась в депутаты. Она обещала гласность и была совестливой до смешного - старалась исполнять.
В газете появлялись расследования, ехидные переписки между Аликом и ведущими руководителями маленького нефтяного городка, едкие статейки на злободневные темы. И все без задания редактора или чиновников, а по единственному хотению пишущих. Причем стрелы печатного слова иной раз летели в самих кормильцев городской газеты - чиновников. Но кому объяснишь такие дела? Не поверят. Ведь обычно: кто платит, тот и музыку заказывает. Редактор, как пастух, гонит журналистское стадо по избранным информационным лугам. Но так стало чуть позднее. В то время, о котором ведется рассказ, журналисты публиковали почти все, что хотели. Так продолжалось пять лет от начала. В общем, публикацию в городской газете статьи «Сила действия равна силе противодействия», атакующей налоговые органы и написанной Аликом по собственному желанию, Семеныч воспринял как позицию городской администрации…