Зелёный флажок. 12 глава. Третий рассказ бабушки

Продолжение повести(12+) о путешествии в пространстве и времени.
Начало повести – Пролог – http://www.proza.ru/2018/10/31/454
*  *  *  *  *

Колёса телеги громыхнули по рельсам узкоколейки и, миновав шлагбаум, мы въехали в светлый березняк и, почти сразу же, в тёмный влажный ельник.
Здесь остро пахло хвоей и нежно – грибами, на обочинах почти не было травы, лишь там и тут пестрели мухоморы всех размеров. Еловые лапы иногда доставали почти до плеч деда-Егора, что скрючившись сидел на облучке. Даже Зорька старалась как можно быстрее миновать этот тёмный, заваленный валежником лес, и бежала бодрой рысцой. Я прижалась к бабуле и, угнетённая необычной тишиной, в полумраке леса даже птицы не пели, спросила:
– Это та же узкоколейка?..
Бабушка, видимо, сначала не поняла моего вопроса, но быстро сообразила, что я имею в виду жуткую узкоколейку у Сахарной-головки, и ответила:
– Нет, это от «железки» в Корабельную рощу. На станцию сосну возили. Теперь пустошь! Леспромхоз высадил сосенки, лет через триста может и восстановится, что уничтожили…
И мы, вновь, какое-то время ехали молча.
– А почему она живёт здесь?.. – я наконец-то, после разговора с «вещуньей», стала собираться с мыслями...
Бабушка встрепенулась, казалось, она была рада вопросу.
– Работала здесь, в наше время без официального места работы было не выжить. Шлагбаум видела? Так вот, следила, чтобы дрезины и паровички ни на кого не налетели... А теперь ездить почти перестали, и Ольга – на пенсии.

– А почему живёт здесь? Из-за икон?..
– Пожалуй, это иконы здесь из-за неё, – бабушка, кажется, улыбнулась.
– Так много… – я вспомнила мерцающие золотом стены в бревенчатой полуземлянке, – откуда они?..
– Из нашего дома и из церкви. Что растащили, потом многое вернули… Ещё и свои принесли!
– А почему не отдали в другую церковь?.. Или в какой-нибудь монастырь…
– Нет здесь других церквей, да и какие в наше время монастыри! В иное – Ольга и сама бы ушла в монашество, впрочем, она и так жизнь прожила монашкой...
Мы сидели в пустой, лишь усыпанной душистым сеном, телеге, подпрыгивающей на корнях, что пересекали дорогу. В тишине сумрачного леса, нависающего со всех сторон, гулко звучал перестук копыт с громыханием колёс, и, чтобы заглушить этот тревожно-навязчивый звук, я попросила:
– Расскажи её историю!..
– Она не весёлая…
– А в нашей семье есть женщины с весёлой историей?
– Возможно, ты будешь первой! Тётка-Оля тебе что напророчила? – бабуля, улыбнувшись, поцеловала меня в затылок, – Молчи-молчи, сказано было лишь для тебя! А её история…
Я, не глядя, пошарила пальцами в сене, но не нащупала зелёной ленточки, вытянула ноги поудобнее и, облокотясь на бабулины колени, приготовилась слушать…

– Был такой город, между Петербургом и Ленинградом…
– Но это же один и тот же город!.. – не выдержала я-всезнайка.
– Не совсем, моя умница, – бабуля, кажется, усмехнулась, – тот город назывался Петроградом. Город боли, страха и позора…
Я притихла, ожидая опять страшную историю, а бабушка провела рукой по моей голове, словно проверяя – здесь ли я, и продолжила:
– Ольга не собиралась быть монахиней, а готовилась стать достойной женой, матерью и хозяйкой поместья… Но – не судьба! В семнадцатом году судьба всей страны резко развернулась…
– Ты про революцию? – я уточнила, но бабуля словно и не слышала моего вопроса.
– Ольга заканчивала курс Мариинской женской гимназии и жила в частном пансионе. В гимназию принимали с девяти лет, но в пансионе были и семилетние малышки, которых только готовили к поступлению. Весной восемнадцатого года гимназию, вдруг, закрыли... Местные девочки и барышни жили в семьях, а пансионерки, брошенные воспитателями и ограбленные владельцем пансиона, остались без средств к существованию. С началом беспорядков за кем-то из девочек приехали близкие, кто-то из старшекурсниц ушёл сам, чтобы пропасть навсегда... Оля осталась в ожидании, что за нею приедет отец.
Осталось неизвестно – доехал ли он до Петрограда, или был убит ещё по дороге!.. Под крестьянский зипун можно было спрятать погоны, но осанку и гордость взгляда не утаить, а в то время этого было достаточно для смертного приговора...
Петроград наводнили разбойники и убийцы, дезертиры и авантюристы. И всем были нужны еда, выпивка и женщины… Пансионерки прятались в подвале, но голод выгнал!.. Городские подруги мало чем могли помочь – сами голодали; и барышни пошли к кострам у мусорных куч, что назывались «баррикадами», отдаться за краюху хлеба или кусок конины, чтобы накормить не только себя…
Я не поняла, что значит «отдаться», но перебивать рассказчицу не стала, чувствуя, что говорить ей трудно.

– Алёша нашёл Олю и привёл домой. Дорога до Питера и обратно заняла у него пять недель – шли пешком по шпалам, прячась от бандитов, и, побираясь по деревням «Христа ради»… Когда вернулись – узнать их было трудно! Ольге только исполнилось семнадцать, Алексею – пятнадцать лет. Дети ещё, а беды хлебнули и на чужое горе насмотрелись!..
Бабушка замолчала, словно ушла куда-то далеко и вновь встретила своих голодных оборванных и перепуганных брата и сестру…
– Но ведь вернулись… – мне хотелось ободрить рассказчицу.
– Вернулись, слова богу, но Ольга слегла и, казалось, что уже не поднимется. Таяла, как снег весной… А наш единственный братец, опора и надежда матери… Он потому и ружьё схватил, чтоб остановить!.. Ведь видел воочию, к чему бунт и разорение приводят… Его смерть и подняла Ольгу. Его смерть и сумасшествие мамы.
Я подняла голову, удивлённая неприятным известием: моя прабабка – сумасшедшая!..
– После похорон Алексея, – бабушка говорила глухим страшным голосом, – мама стала пропадать на кладбище, но это можно было понять. Трудно было понять, почему она не плачет и даже не рыдает, а воет, как раненая собака! То на месте убийства, на ступенях церкви, то на кладбище, у свежей могилы…
– Вчера там тоже была собака…
– У церкви? – бабушка, склонив ко мне лицо, как-то странно на меня посмотрела.
– И на кладбище… Та, что в Трубах была с нами.
Бабушка прошептала:
– В Трубах была собака? Ты её видела?..
– Ну да, а ты нет?.. – мне стало смешно, но я постаралась не улыбнуться.

Бабушка этого не заметила, она уже отвернулась и продолжила:
– Раньше деревенские маму уважали, а теперь стали бояться. Но всё равно приходили к нам в дом, в её отсутствие, чтобы грабить… Считали – берут «своё»! Забыли, что отец был и управляющим, и агрономом и судьёй в их дрязгах, а мама лечила нуждающихся и учила деревенских детей грамоте… Родители наши вставали с петухами и ложились за полночь, трудились не меньше любого пахаря, скотника или рыбака. Просто, имея образование и знания, работали не горбом, а головой! Но трудно это понять безголовым и необразованным… – в голосе моей рассказчицы зазвучала горечь, она замолчала, а я терпеливо ждала продолжения.
– Вот и пришла в мамину несчастную голову идея – переехать в деревню, стать такими же, как все! С кого взять нечего – к тому не ходят. Переехали мы в «нянькин дом», а через несколько дней, в ночь, и случился пожар…
– Она сама подожгла или… – я помнила, что бабушкину маму не нашли.
– Неизвестно, но посчитали, что кроме неё больше некому… Я, после смерти Алёши, на какое-то время ослепла и оглохла; пропажа мамы, наверное, меня убила бы, но… Оля! Она была больна. А Ольге пришлось взять заботу обо мне... Так мы и выжили – ради друг друга.

– И как вы жили?.. – бабушку всё время приходилось подталкивать к рассказу.
– Как все… Научились тому, что не умели, делали то, что раньше не хотели. Но и в нашей нищете не оставили нас в покое! Пришлые люди, откуда только такие берутся, решили, что не место нам в деревне. И когда стали палить в церкви… Скинули крест с купола, на колокольню влезть, видимо, не сумели… Ольга отвела меня в Угловку на попечение школьного старосты, приказала строго на строго никому не говорить – кто я... Новая семья была бездетна, богобоязненна и помнила добро – когда-то наша семья помогала школе деньгами. Так я оказалась «без роду без племени»…
– А Ольга?..
– Ольга решила, что поодиночке нам будет легче выжить, вернее – спрятаться! Сказала, что вернётся в Трубы, но мне приезжать запретила... Лишь перед самой свадьбой я решила познакомить жениха с сестрою, но никто в деревне не знал, куда Ольга подевалась. Для поиска не было времени – мы уезжали в Ленинград…
– А ты у Шаринского загадывала?.. – я вспомнила, что у провалов не сообразила загадать «на любовь!».
Бабуля не ответила, лишь хмыкнула! Я не стала уточнять, а спросила совсем другое:
– Как же ты опять здесь оказалась?!

– Мужу моему, твоему деду, в первые же дни войны присвоили офицерское звание, и в тот же день эшелон увёз его на запад… Я ждала письма, но вскорости пришёл конверт, а в нём – «Пал смертью храбрых»… Где его могила – не знаю! Первые месяцы войны отступали спешно и мёртвых не хоронили. Хорошо ещё, что похоронка пришла, а если бы «пропал без вести» – пенсию не получала бы, с ребёнком на руках было бы мне не выжить! А тогда, сгоряча, надумала я сама пойти на фронт, а сына отдать в детский дом… Твой папка как раз должен был пойти в первый класс. Но приснился мне сон: будто стою я на Сахарной-головке с «Похоронкой» в руках, а рядом – Оленька. И говорит она мне: «Возвращайтесь, поторопись!». Никому ничего не сказав, я собралась в одночасье, и накануне сентября мы уехали… Задержалась бы чуть, и попали бы мы в блокаду, а выжили бы – не известно!
– Вы встретились?..
– Тогда нет. Думала, что отдам ребёнка сестре, а сама… Но дом наш, нянькин, был пуст, и деревня почти опустела – ни одного знакомца! Те, кто убивали и грабили, сами оказались убиты или сосланы – дошли у бога руки и до них! Я вернулась на станцию, в школу. Она стала госпиталем, а я в ней – и медсестрой, и учителем, и переводчиком… Пригодилось всё, чему жизнь научила!..
– А как же тётка-Оля?.. Ведь всё же встретились!.. Она тебя нашла?

– Нет! Я слышала о «травнице» тётке-Ольге. С лекарствами тогда было плохо, вот и лечились люди по старинке, но у меня нужды не было! Твой папка подрос и уехал учиться в ремесленное… Вот тогда-то на меня и нахлынуло! Ни спать, ни есть, ни работать – не могу! Всё валится из рук, дети раздражают, а уроки вести надо… И отправилась я, с парой баб, за помощью... Говорили, что травница врачует тело и душу, и добрый совет даст, и мудрое наставление, и помолится за тех, кто сам не может… Люди о Боге забыли, но о Душе – нет!
– И это оказалась тётка-Оля!..
– Да, это оказалась моя Олюшка.
– Ты же загадала на Сахарной-головке «вернуться и жить не вместе, но рядом»!
– Так и сбылось. Звала я её к себе, но ей иконы не бросить! Со всех концов к ней свозили все, кто у себя их держать боялся. Просили Ольгу молиться, верили, что это поможет… Верили, что помогает. Вера – великая сила!
– Так почему живёт… одна!..
– Её здесь, в пустоши, никто от молитв не отвлекает... Про таких, как она, говорится: «Старица обо всём Мире печалится»! Истинно Верующий – не тот, кто в церкви молится; а тот – кто прощает непрощаемое, любит всеми нелюбимое и откликается на просьбы бескорыстно. А главное – благодарен за всё, что Господь ни пошлёт; беды и страдания воспринимает не как наказание, а как испытания по силам!

– Пройдёшь испытание и получишь награду, – я повторила, в тон бабушки, чужие слова, от кого-то уже слышанные.
– Непременно! Но помни: лишь дьявол скор, а Бог – неспешен. Сама Жизнь, любая, и есть величайшая награда…
– Как это? Не понимаю, – я поднялась на колени и посмотрела бабуле в лицо.
– А понимать и не надо, просто поверь! Вот это и есть «Истинная Вера».
– Тпррр-у-у!.. – дед-Егор, мы про него и забыли, натянул вожжи, – Кажись, приехали…
Зорька встала, как вкопанная, словно и сама нежелающая идти дальше.
– Ну, болтушки, вот вам и «мёртвая вода»! Пойдём пешком…
Я посмотрела на бабушку, но она была спокойна, лишь глаза покраснели от невыплаканных слёз.
– Пешком, так пешком, мы уже засиделись… – и она подтолкнула меня прочь из телеги.
Я с удовольствием спустилась на землю, с любопытством озираясь по сторонам в поиске «мёртвой воды»…

*  *  *  *  *
Продолжение – 13 глава "Мёртвая вода" – http://www.proza.ru/2019/01/28/1240


Рецензии