Вокруг кресла

«Хапнуть и уехать – статья № 1 Кодекса северянина»

Редакторша Мерзлая на Крайнем севере мерзла и, не отработав депутатский срок, смоталась на юг, на свою татарскую родину. В богатом нефтью городе, где первый дом-то появился всего полтора десятка лет назад, известные люди, а это обычно начальники, любыми путями старались пробраться в депутаты, чтобы гарантированно от служебных потрясений получить больше материальных благ, выйти на новые перспективы и покинуть навеки снежно-комариный край. Мерзлая не являлась исключением: от городской администрации она получила две квартиры, одну из которых продала, другую оставила мужу после развода…
***
Развод. Тяга к нему у редакционных женщин, особенно у газетных журналисток, всегда поражала Алика. В корреспондентской его окружали по большей части разведенки с детьми. Если не разведенки, так на грани. Как будто над женской журналистикой витала антисемейная Афродита, не противница любви, но воинственно настроенная против брака. Вполне естественно, что эти дамы считали всех мужчин недостойными свиньями и энергично несли крест одиноких матерей, передавая его по наследству...
***
О разведенках и одиночестве – это к последнему слову о Мерзлой. В связи с ее отъездом появилась завидная вакансия – место главного редактора во вполне налаженном производстве газеты.
Редактор – должность вредная, но денежная. Золотые крупицы везде вымываются из грязи, но в так называемых средствах массовой информации в особенности. Только зеленый корреспондент может безоглядно служить исключительно делу справедливости и законности, не понимая, что любая информация субъективна, и спорить с редактором, считая, что он то единственное зло, которое мешает… На самом деле хороший редактор стоит по воротничок в грязи, которую льют учредители и связанные с ними чиновники, пытается сохранить в чистоте хотя бы лицо, свое место и тащит за собой лодку с чистыми и впечатлительными журналистами. Повторюсь: все сказанное выше – о хорошем редакторе, а ведь есть и плохие.
Поиском подходящего претендента на должность редактора занялся председатель Комитета по общей политике администрации маленького нефтяного города, уважаемый за свой мощный интеллект еврейчик Сапа, тот, что из бывших. Вполне естественно, что главным претендентом на должность редактора газеты стала его жена Петровна, в момент безвластия исполнявшая обязанности редактора. Готовясь занять редакторское кресло, она прикупила новый яркий костюмчик и красную шляпку и до того была в себе уверена, что свою красную шляпку не снимала даже на планерках у мэра города и выглядела как чудом уцелевший тюльпан на вытоптанном баранами горном пастбище. Такая экстравагантность на консервативном, почти военизированном поприще административной власти и неумение отделять разумные слова из шелухи нецензурной речи нисколько не возвысили Петровну в глазах мэра.
- Начальником она не будет, - сказал Хамовский Сапе. – Я ее посылаю на йух (напомню, что ругательства в данном повествовании пишутся наоборот), а она обижается! Я ей: дура, молчи и слушай, а она в слезы ьдялб. Детский сад на йух.
- Как вы смеете так разговаривать с моей женой!? – возмутился Сапа.
- Иди на йух, герой ворех! – прикрикнул Хамовский, нахмурив брови. – Иди, ищи другого редактора.
Сапа ушел, но затаил обиду. Он решил подыскать такого редактора, который бы привел газету к краху. Для отсеивания ненужных претендентов и соблюдения приличий Сапа пригласил к себе в кабинет Алика. Пригласил по-доброму, как друга семьи.
- Алик, ты один из самых первых журналистов газеты, поэтому я обязан спросить: хочешь ли ты возглавить газету? – начал Сапа.
Мне, как автору, так и хотелось крикнуть Алику: «Соглашайся, дурак, пока предлагают! Бери должность, а там разберешься, нужна она тебе или нет». Но у Алика были в то время другие стремления. Должность, деньги, обязанности, исполнение, свобода, радости жизни… Что бросить на судьбомерные весы, когда получаешь перспективное предложение? Что первее? Ответственность и предположение: «А справлюсь ли я?» Или очарование общественной значимостью должности и заработком? Эта дилемма часто решается в пользу денег, а там как получится. Оглянешься – не очень-то получается. «Дворником всегда успеешь поработать», - говаривал и отец Алика. Но не надо забывать, что для нашего героя деньги и должности никогда не манили настолько, чтобы рвать, и не просто рвать, а подпрыгивать. Если бы Сапа сказал: «Тебе предлагается занять место редактора», - Алик взял бы время на размышление, а потом, скорее всего, согласился, поскольку работу знал и мог отработать за всех журналистов вместе. Но Сапа был стреляный тетерев таежных лесов, поставил вопрос по-другому, не как предложение должности, а как предложение открыть мечты. Но представить свои мечты не облачно-высокими, а морковно-низкими, корыстолюбивыми - желанием занять место редактора - Алик не хотел, тем более что это было неправдой. Сапа как бы воззвал к негодованию приличного воспитания против карьеризма: «Хочешь ли ты возглавить газету?» Что ж, он был хороший психолог.
- Мне нравится работа журналиста, - честно ответил Алик, не желая принимать ответственность за собственное назначение и изменение будущего. – Но я не хочу, чтобы кресло редактора занял человек со стороны. Вы же понимаете, что редактор-варяг будет наших притеснять, выживать и на освободившиеся места потащит своих знакомых, друзей. Он потащит своих, однозначно. Одно хорошо, если у чужака будет мало друзей. Только если кроме меня в газете не будет претендентов на место редактора, то я согласен, но это как грудью на амбразуру.
Была еще одна причина, почему Алик ответил так. Он, как большинство в редакции газеты маленького нефтяного города, не имел специального образования и побаивался, что новый редактор, независимый от дружеских и товарищеских отношений в коллективе, будет излишне формалистом и догадается избавиться от него самого, а нынешняя профессия ему нравилась.
- Если на должность редактора не будет других претендентов из нынешнего состава редакции, то я согласен, - повторил Алик ответ, на который повлияла и еще одна причина из недалекого прошлого.
***
Хлесткая газета до красна массирует холеные лица мерзавцев, не прибегая к грубому насилию, а используя их привычку к чтению или привычку к чтению их разговорчивых знакомых или подчиненных. Остальные чиновники видят муки жертв, попавшихся в сети букв и строчек, иногда смеются, иногда гневаются, но всегда понимают, что так могут и их… Депутатский корпус маленького нефтяного города, полностью состоящий из руководителей разного ранга, волновался.
- Надо, чтобы все статьи перед публикацией обязательно просматривались начальником, - говорил Генерал. – Это сделает их более объективными и точными.
- Правильно, правильно, - раздавались голоса. – А то пишут черт-те что, народ волнуют…
- И это будет не цензура, - продолжил Генерал, - а помощь в подготовке достоверной информации…
Когда слово предоставили Мерзлой, то она неожиданно заявила:
- Каюсь, каюсь, господа депутаты! Газета у нас непрофессиональная, потому что ее делают непрофессионалы. У нас же нет ни одного журналиста с образованием. Нам нужна помощь…
«Стерва, ох стерва, - подумал Алик, записывавший ход заседания. – В друзья к начальству набивается. При чем тут образование журналиста, если все писать умеют после окончания школы, а приемы можно наработать практикой. После такого заявления наших газетчиков могут метлой…»
***
- А кто, кроме тебя, может стать редактором? – продолжал расспрашивать Сапа.
- Петровна, - ответил Алик, понимая, что с Петровной, так трепетно к нему относившейся, он сработается. Однажды он даже стих ей посвятил:
Бесспорно, Я есть отраженье ближних –
Тех, на кого мы смотрим, чьи храним
Улыбки, жесты, разные привычки.
Как в детстве мы безжалостно творим
Себя, как, не задумываясь, лепим
Из странных черт родителей своих,
Берем пример друзей, героев книг и Этих,
Что из кино, и множества Других.
Душевные пустоты заполняли
Тем, что поближе… Годы же твердят
О завершенности… Как редко допускаем
К себе Великое в заветные друзья.
Но есть звезда, погруженная в хаос,
Но есть зерно средь гущи сорняка.
Есть нечто главное, пусть это даже малость,
Вокруг которой снова зреет «Я».
Отсюда все границы и заборы,
Которыми страна окружена,
Страна Души.
Не проберутся воры
В тот мир, где не смолкают малыши.
Но где брать силы?
Снова в фильмах, в книгах,
В прекрасной музыке, покое сентября,
В друзьях старинных,
В их сердечных письмах…
И хорошо, что есть Учителя.
Учителя – это не только, даже не столько те, кто учит чтению, математике и прочим наукам, которые необдуманно по-детски молодые ученики пропускают мимо сачков ушей и объективов глаз… Это те, кто учит выживать в самом широком смысле. Это люди-знаки, наделенные способностями и появляющиеся именно в тот момент, когда ученику они жизненно необходимы и когда он готов воспринять Учение.
Алик назвал Петровну Учителем. И тому была причина. Он впервые на ее примере понял, что можно говорить красивые слова театрально, внешне совершенно искренне, со слезным блеском в глазах, на радость публике, вызывая уважение к себе, но почти не испытывая ничего подобного, о чем говоришь. На примере Петровны оказалось, что можно заставить себя чувствовать, и любить, и сострадать, и эта мимикрия поможет выжить среди людей, поможет заставить их полюбить себя.
Мы все привыкли говорить правду, не раздумывая, нужна ли эта правда и является ли наша правда правдой истинной. Обидеть человека просто. Говорить не всю правду, а слова, приятные собеседнику, открывать в нем самом положительные качества и возвеличивать только стороны, достойные уважения – вот путь для контакта и завоевания сердец. И в этом нет ничего плохого, как в любом строительстве, а не разрушении. Это было великолепное умение, которому стоило учиться. Петровна, подвыпив, как-то сама сказала: «Грубая лесть всегда действует безотказно».
Общество приветствовало душевную патоку. И еще как! «Может, от недостатка родительской любви, любви вообще люди клюют на фальшь, на обманчивую заботу, чтобы хоть подделкой заменить собственное неумение создавать счастье. Этот созидательный обман вполне можно было простить Петровне, если бы она пела на манер соловья, бескорыстно. Но сирены никогда не поют бессмысленно. Петровна с Сапой слишком злоупотребляют несознательным управлением людьми. Мне кажется, большой грех так обманывать. Слишком тяжелой может оказаться цена, которую придется заплатить», - так мыслил впоследствии Алик, но порой и сам попадался...
Петровна сочилась лицемерием, как перезрелая или перемороженная хурма собственным соком, она умело создавала вокруг себя ауру доброй мамы, которой окружающие обязаны потакать за доброе хорошее слово или улыбку. Она действительно манила к себе, с ней хотелось общаться, звонить по пустякам. Это великое искусство, которое Петровна, похоже, впитала с молоком матери. «Такому сложно научиться, - думал по этому поводу Алик. – Излучать любовь, ее не имея, это очень сложно». А в искусственности доброжелательности Петровны его убеждали слишком пряные и благоухающие эпитеты, которые она раздавала…
- Я не хотел бы ставить в редакторы Петровну, - ответил уклончиво Сапа...
Этот реверанс Сапы Алик воспринял как обычную лживую стыдливостью, формальную любезностью, с которой люди, желающие откушать чего-либо вкусненького и дорого за чужой счет, обычно символически открещиваются, желая продемонстрировать скромность. Если перевести слова Сапы на нормальный язык, то они, по мнению Алика, выглядели так: «Конечно, Петровна станет редактором, но для этого все претенденты на эту должности должны отказаться от претензий, а все сотрудники редакции должны нас хорошо попросить, примерно так: «Ну, пожалуйста, Петровна, стань редактором. Кто кроме тебя? Ты самая! Хочешь, на колени встанем?» Но в данном случае Алик ошибался.
Он не знал, что Хамовский отказался уговаривать Петровну и, даже наоборот, показал ей, в каких условиях она будет работать. Сапа действительно выполнял в отношении него, Алика, свой последний долг вежливости, поскольку ответ Алика легко донести до мэра как отказ, а на должность редактора Сапа присмотрел гражданина Квашнякова из соседнего города. Сапа задумал, на его взгляд, хорошую комбинацию.
«Квашняков будет благодарен мне за помощь в назначении редактором газеты, - размышлял Сапа, - и будет благосклонен к моей жене. Мэр согласится на его назначение в память того, что Квашняков помогал ему выпускать самую первую газету в маленьком нефтяном городе, газету, помогшую ему набрать политический вес. С другой стороны, Квашнякова ненавидят на старом месте, где он работал ответственным секретарем и развалил свою газету, и скорее всего, он завалит дело здесь, сделает газету нечитаемой служкой. А тогда можно диктовать условия и ставить Петровну редактором…»
Петровна на этот счет имела другое мнение. Мама коллектива, щедрая на теплые слова и умные советы, хотела все и сразу. Домашняя атмосфера в редакции высоко ценилась, и рядовые сотрудники редакции прощали Петровне то, что, сидя на второй должности в газете после редактора, она не имела высшего образования и в принципе ничего не писала, занимаясь лишь легкой правкой статей. «Грех не использовать такой запас уважения и получить деньги, власть и еще большую любовь», - размышляла она. С другой стороны, как мы знаем, высокая должность Петровны была вполне закономерна и проистекала из ее дружбы с Мерзлой, высокого самопреподнесения, но самое главное - из дружбы Мерзлой с ее мужем Сапой.