Глава седьмая

ЯНВАРЯ, 4-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«4-го января. Среда.
Утром приехал Алек по случаю награждения тройным портретом на груди. Погулял. В 11 ч. принял Добровольского и затем кн. Голицына-Муравлина. После завтрака провёл полтора часа у Кострицкого.
Сделал прогулку в полутьме. В 6 час. у меня был Щегловитов. Занимался. Вечером почитал вслух».

ВОЙНА

ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

Ю г о-з а п а д н ы й  ф р о н т.

Без перемен

Р у м ы н с к и й ф р о н т.

Бои в районе к юго-западу от Пралева, в 19 верстах к югу от впадения р. Касина в р. Тротус, протекают с переменным успехом. Наши и румынские части, наступающие в 7 верстах к югу от Пралев, продвинулись на версты вперед. Две ночных атаки противника в 2 верстах к югу от Рекоса (на р. Сушица) были отбиты румынами. В районе Ведени (в 10 верстах к западу от Галаца) идут бои. Наши летчики сбросили бомбы над баржами и судами на Дунае в районе Враилова и вызвали пожар судов.

К а в к а з с к и й ф р о н т.

Без перемен.

Ч е р н о е  м о р е.

Нашей подводной лодкой у Босфора потоплены 2 неприятельских парохода.

ТЕЛЕГРАММЫ ПЕТРОГРАДСКОГО ТЕЛЕГРАФНОГО АГЕНТСТВА

Ф р а н ц у з с к и й  ф р о н т.
Г
АВР. Бельгийское официальное сообщение:
Артиллерия проявляла незначительную деятельность в районе Диксмюде.

ПАРИЖ.  Французское официальное сообщение от 4-го января, 1 ч. дня:
В районе Соммы французы в течение вечера отразили атаку германских отрядов, пытавшихся после обстрела, о котором вчера сообщалось, проникнуть за линию их расположения к востоку от Флери и к югу от Биаша.
У Эпаржа, воспользовавшись взрывом мины, германцы повели небольшую атаку, отраженную после энергичной рукопашной схватки. На Маасских высотах и в Апремонском лесу французские патрули проникли в неприятельские линии. На остальном протяжении фронта ночь прошла спокойно.

И т а л ь я н с к и й  ф р о н т.

РИМ. Официальное сообщение итальянской главной квартиры:
Действия артиллерии были вчера вновь прерваны на всем протяжении фронта вследствие непрекращающейся дурной погоды. На Карсо наши патрули проявили деятельность, забросав неприятельские траншеи ручными гранатами и захватив пленных.

О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ  4-ГО ЯНВАРЯ 1917 ГОДА

«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«К юго-западу от Пралеа наш и румынские части продвинулись на две версты вперед.Нашей подводной лодкой у Босфора потоплены два неприятельских парохода.Галац подвергся очень сильной воздушной бомбардировке.Британские войска овладели городом Хаи и продвинулись на правом берегу Тигра; весь правый берег Тигра, за исключением небольшой полоски в излучине Тигра до Шат-Эль-Хаи, очищен от неприятеля.Болгарские власти в Констанце в виду недостатка продовольствия выдают пропуски для выезда из города женщинам, мужчинам свыше 45 лет и детям до 14 лет.Германская подводная лодка, попавшая в минное поле у берегов Голландии, интернирована.Состоялось открытие шведского риксдага; королем произнесена тронная речь.По всей Пруссии создаются военные экономические комитеты.На рейде Иокосуки затонул японский крекер «Цукуба». Погибло около 200 человек».

Полицейское общежитие.

«Саратовский Лист» описывает помещение, в котором живет полицейский резерв гор. Саратова.Представьте себе трех-этажную конюшню с большим числом стойл для лошадей. Стойла в этой конюшне различной величины. В этих стойлах живут... люди, — городовые со своими семьями. В каждом стойле несколько семей, 4 семьи, 6, 8... Стойла кое-где огорожены друг от друга низкими перегородками, так что – больше чем по 8 Семей он не насчитал ни в одном стойле. Каждая семья имеет свою кровать. Не нары, а настоящую кровать. Некоторые семьи имеют и табурет. Кое-где видны и стулья. Разумеется не более чем по одному столу на семью. В одном стойле зaмечен и сундук, и самовар на нем.Где-то была и тумбочка. Кровати отгорожены одна от другой простыней. Некоторые совсем по отгорожены. И кровати эти так и стоят в одной не разделенной комнате. Нет речи, что при «квартирах» этих нет никаких служб. И каждая семья держит все свое имущество здесь же, под кроватью, или возле нее. Здесь же, у каждой кровати, стоит помойное ведро. Выставлять ведро это в коридор не разрешается. И зловоние от них по комнате ужасное. От коридора «квартиры» отделены невысокой перегородкой, как в конюшне. По обе стороны коридора длинная перегородка». Таким образом, в одной огромной конюшне живет семей 20, 30, а может больше.При постройке тюрем, даже каторжных, тюрем для самых отъявленных злодеев, рассчитывают, чтобы на каждого заключенного приходилось достаточное количество воздуха. Имеются даже некоторые удобства. Здесь, в этом общежитии, ничего не приняли в расчет. Воздуха недостаточно даже днем, когда старшие члены семьи на работе. Что бывает ночью, догадаться не трудно. В ночлежных домах - рай в сравнении с этим полицейским общежитием» .

«РУССКОЕ СЛОВО»:

«ПЕТРОГРАД. Уже два дня штаб Верховного Главнокомандующего не отмечает никаких событий на нашем западном фронте. Германское сообщение подчеркивает, что мороз и зимняя погода затрудняют ведение военных действий. Все усилия противника за последние дни были направлены к тому, чтобы восстановить свое положение в туккумском направлении прорыва нашим войсками неприятельского фронта, результатом которого явилось углубление в его сторону на 8 верст. Все последние попытки до сих пор не увенчались успехом. Предполагают, однако, что германцы, стянув подкрепления, вновь попытаются вернуть утраченные позиции.

КИЕВ. По полученным в Киеве телеграфным сведениям, в непродолжительном времени предстоит эвакуация из Румынии королевской фамилии, румынских сановников и дипломатического корпуса. Для переезда указанных лиц Полесским железным дорогом предложено срочно отправит на Юго-Западные железные дороги десять лучших вагонов первого и второго классов.

СЕВАСТОПОЛЬ. В виду полного отсутствия в Константинополе угля, турецкое морское министерство продолжает делать попытки подвозить его морским путем из портов угольного района, не останавливаясь даже перед риском посылки туда пароходов, несмотря на то, что в Константинополе их осталось всего несколько.На этих днях одна из наших подводных лодок, находясь близ Босфора, заметила два турецких парохода, шедших из пролива и державших курс на восток. Подводная лодка начала преследовать пароходы. Последние, заметив лодку, развили полный ход и пытались скрыться. Видя, однако, что им не уйти, пароходы изменили курс и затем выбросились на берег. Экипажи, спустив шлюпки, поспешили покинуть пароходы.Наша подводная лодка открыла огонь и уничтожила оба парохода. Один из пароходов имел тысячу тонн водоизмещения, другой — несколько менее.В турецких водах судами черноморского флота уничтожен большой караван парусников, пытавшийся провезти в Царьград провиантские грузы.Команды сняты и взяты в плен».

ИЗ ВОЕННОГО ДНЕВНИКА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ АНДРЕЯ ВЛАДИМИРОВИЧА:

"4 января.
Вчера флигель-адъютант полковник А.Н. Линевич дежурил у Государя. Вечером, после обеда около 11 ч., он был позван к Государю, который его спросил, правда ли, - до меня дошли сведения - от лейб-гвардии конной артиллерии [что она] устроила бойкот графу Кутайсову, и что было постановление об его исключении из собрания. Линевич заверил, что ничего подобного не было, и он, как один из старшин, конечно, знал бы, ежели что-либо подобное было, но ничего подобного именно не было. Никаких постановлений об исключении графа Кутайсова из собрания не делали. На это Государь ответил: «Я очень рад, что Вы сняли тяжкое обвинение с великого князя Андрея Владимировича». Потом пригласил Линевича сесть и, видимо, довольный продолжал:
- Этот слух мне был передан Сташским (по моим сведениям, Танеевым ), и он меня удивил. Я видел великого князя в Ставке, и он произвел на меня самое благоприятное впечатление.
На это Линевич ответил, что знает меня давно и хорошо и может удостоверить, что я лично ни в каких делах текущих событий замешан не был, и что столько распространяется слухов, что верить всему нельзя. Затем Государь спросил Линевича, знает ли он хорошо Бориса, и, получив ответ, что да, сказал:
- Вот жаль, что он так там много говорит и осуждает меня. Я был так доволен им, назначил его походным атаманом, послал в Персию к шаху, что он исполнил отлично. Что же он может иметь против меня, я, кажется, выказал ему много внимания.
Государь упомянул еще, что мы часто собираемся у Кирилла и обсуждаем нескромно текущие события, что тоже его огорчает. Упомянул про Дмитрия и по этому поводу сказал:
- Не понимаю, почему семейство так взбудоражилось. Конечно, это их семейное дело, но я не могу потакать убийствам в семействе, и дал же я им ответ.
В тот же вечер, после обеда, Аликс говорила с Линевичем и сказала ему:
- Я слышала Вы критиковали многое.
- Да, Ваше Величество, критиковал, но Вам известно, что не с посторонними, а только в разговоре с известным Вам лицом.
- Да знаю, - улыбаясь, ответила Аликс, - я это только так сказала.
Передавая мне отдельные фразы этих разговоров, Линевич говорил, что когда он вошел в кабинет Государя у него был очень озабоченный и строгий вид и тон, с которым он обратился к нему, ясно показывал, что он действительно мог задумать меня выслать, а потом успокоился и был доволен. Вообще же, видно было, что он накален против семейства разными слухами, которые передаются ему сейчас же, и решил строгими мерами искоренить зло. Про Николая Михайловича он сказал: «Но этот, Бог знает, что себе позволял».
Линевич был убежден, что он мне оказал большую услугу, успокоив Государя на мой счет. Он так чистосердечно верил этому, что я не разубеждал его, но дело в том, что вся эта история графа Кутайсова была выдумана, а потому с моей стороны вины тут не было никакой. Граф Кутайсов исполнял приказания и нас это не касается. Почему Государь решил на основании слухов, что я во всем замешан и бойкотировал Кутайсова - неизвестно. Но может быть, что он решил меня выслать на основании слухов, о чем весь город говорил. Возможно, что теперь этого не сделает, после разговора с Линевичем, но грустно, что меня никто не спрашивал, и говорят с Линевичем. Хорошо, что Государь попал на порядочного человека, а то, Бог весть, что могло произойти, а я был бы выслан и погиб бы навсегда, вся моя служба, несмотря на мою глубокую преданность своему Государю, в которой никто не имел до сих пор права сомневаться. Да, год простоять под немецкими господчиками чего-нибудь да стоит. Ох, эти сплетни. Никуда от них не денешься. Всюду они за тобой и бьют из-за угла и в спину, как подлые трусы.
Вообще мы переживаем странное время. Самые обыкновенные вещи истолковываются наизнанку. Написали мы Ники о смягчении участи Дмитрия Павловича, а истолковали что-то вроде семейного бунта. Как это произошло совершенно непонятно. Сидим у себя смирно дома, а говорят, что бойкотируем Кутайсова. Почему все это, кому это нужно. Не без цели хотят всю семью перессорить, а главное поссорить с Государем. Это очень серьезно и нам надо принять меры, чтобы Государь знал нас, и как мы ему преданы".

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ГЕНЕРАЛА А.А. БРУСИЛОВА

"В начале января 1917 года великий князь Михаил Александрович, служивший у меня на фронте в должности командира кавалерийского корпуса, был назначен на должность генерал-инспектора кавалерии и по сему случаю приехал ко мне проститься. Я очень его любил, как человека безусловно честного и чистого сердцем, не причастного ни с какой стороны ни к каким интригам и стремившегося лишь к тому, чтобы жить честным человеком, не пользуясь прерогативами императорской фамилии. Он отстранялся, насколько это было ему возможно, от каких бы то ни было дрязг и в семействе и в служебной жизни; он был храбрый генерал и скромно, трудолюбиво выполнял свой долг. Ему, брату царя, я очень резко и твердо обрисовал положение России и необходимость тех реформ, немедленных и быстрых, которых современная жизнь неумолимо требует; я указывал, что для выполнения их остались не дни, а только часы и что во имя блага России я его умоляю разъяснить все это царю, и если он (великий князь) разделяет мое мнение, то поддержит содержание моего доклада и со своей стороны. Он ответил, что со мной совершенно согласен и, как только увидит царя, постарается выполнить это поручение. «Но, — добавил он, — я влиянием никаким не пользуюсь и значения никакого не имею. Брату неоднократно со всевозможных сторон сыпались предупреждения и просьбы в таком же смысле, но он находится под таким влиянием и давлением, которого никто не в состоянии преодолеть». На этом мы с ним и расстались".

ИЗ ДНЕВНИКА ФРАНЦУЗСКОГО ПОСЛА М. ПАЛЕОЛОГА:

"Среда, 17[4] января.
 Покровский имел вчера продолжительную аудиенцию у императора. Он изложил ему в энергичных выражениях невозможность для него принять на себя при настоящих обстоятельствах ответственность за внешнюю политику. Ссылаясь на все свое прошлое, на свою лояльность и преданность, он умолял императора не следовать дальше гибельным советам Протопопова; он даже молил его, ломая руки, открыть глаза на "неминуемую катастрофу".
Очень кротко выслушав его, царь велел ему сохранить свои функции, уверяя его, что "положение не так трагично и что все устроится".
Вчера вечером его величество принял своего нового председателя совета министров.
Князь Николай Голицын, безукоризненно порядочный человек, несколько раз отказывался от поста председателя совета министров, но он был ему навязан "по высочайшему повелению". Поэтому он считал себя в праве объясниться вполне откровенно с императором; он нарисовал ему самую мрачную картину состояния умов, царящего в России, в особенности в Москве и Петрограде; он не скрыл от него, что жизнь царя и царицы в опасности и что в московских полках открыто говорят об объявлении другого царя. Император принял эти заявления с невозмутимой беспечностью; он возразил только:
 - Императрица и я знаем, что мы в руке божией. Да будет воля его!
Князь Голицын закончил мольбой императору принять его отставку. Он получил тот же ответ, что и Покровский."
<… >

ИЗ ДНЕВНИКА И ВОСПОМИНАНИЙ Я.В. ГЛИНКИ:

«4 января (1917 года. – В.Х.). Родзянко мнит себя председателем Совета министров. Он говорит: “Один только я и могу сейчас спасти положение, а без власти этого сделать нельзя, надо идти”. Моих возражений он не слушает, а на мои указания, что только ответственное министерство может вывести из затруднения, машет рукою.

Вечером он призывает меня. Посылается повторный доклад с ходатайством о высочайшей аудиенции. Снова возбуждает разговор о возможном составе кабинета с ним во главе. Он выслушивает спокойно мои горячие возражения. Улыбается особою саркастическою улыбкою, когда я говорю, что его большое имя и авторитет нужны для Думы. Видя его улыбку, я говорю: “Вы правы, быть может, в действительности это и не так, но видимость такова, и ее по текущему времени надо поддерживать”. На эту реплику он мне ответил: “Перед женою и ближайшими сотрудниками человек великим не бывает. Кого же тогда вести [на пост премьера]: князя Львова мне не хочется, насажает кадет, я его не люблю”. – “Почему [нет], когда это будет сделано по соглашению с Вами”[, – возразил я].

Через некоторое время он вынимает из кармана листик с расписанием министров и против председателя Совета министров, где единственно не было заполнено, пишет “кн. Львов”. Далее список содержал следующие имена:

Министр внутренних дел – кн. Куракин

Иностранных дел – Сазонов

Юстиции – Манухин

Финансов – Шингарев

Торговли – Гучков

Военный – Алексеев

Морской – Григорович

Путей сообщения – Герценвиц

Народного просвещения Государственный контролер – Тимашев

Едучи домой, Родзянко мне говорит: “Теоретически Вы правы, и Вы ужасно меня смущаете, так же как и Савич”. – “Я Вас не смущаю и не насилую, я высказываю свой взгляд, который себе усвоил и от которого отступить не могу, я Вас не останавливаю, как Савич, но путь нахожу неверным”.

Про Савича же он высказывается так: “Я очень уважаю этого человека, но я его понять не могу. Он убеждает меня, что все образуется и без нас. Бесталанное командование ни к чему хорошему не приведет, но этим смущаться нечего, ибо за нас все сделают союзники. Во внутренних делах мы также ничего не добьемся, и потому надо сидеть смирно и выжидать событий. Русский народ все переможет, никакой революции не будет, и все образуется”.

В тот же вечер Родзянко был у Гурко – начальника Штаба Верховного главнокомандующего, который инкогнито прибыл в Петроград, он сообщил Родзянке, что уверен, что если Думу распустить, то войска перестанут драться».

ИЗ ДНЕВНИКА ПИСАТЕЛЯ В.Г. КОРОЛЕНКО

4 янв[аря]
Письма с фронта:
"Мучаются здесь ужасно. Стоим, несмотря на морозы декабря, в бараках, в грязи, тело близко к телу, и повернуться негде. Нашу роту называют дисциплинарным батальоном. Розги, пощечины, пинки, брань -- обыденная вещь. Нечто страшное творится. Солдаты записываются в маршевые роты на позиции, лишь бы отсюда... Вот как мучаются, и сидеть дома нельзя. Надо быть здесь".
"В последние дни, дни праздника, достали мы (нас кучка интеллиг[ентных] солдат) газеты. Нас все время окружают толпы по очереди. Физиономии, тела, все движения - олицетворение вопроса: а что? Мир? И вместо ответа на этот вопрос мы им рассказываем о Распутине, о Протопопове и т. д. Брови грозно сдвигаются, кулаки сжимаются".
"Дедушка. В нашей роте 650 человек различных возрастов, начиная с 18 лет и кончая 42--43-мя. Ни один не знает задач войны; они им чужды. А в Думе кричат, что народ не хочет мира. Путаница... Уже 6 утра. Надо идти на занятия".