Первая драка

Господь дал мне хорошую память – в ней свежи воспоминания самого раннего детства, примерно лет с трёх. Одно из самых ярких – вот это.
В Омске мы жили в каком-то деревянном доме, скорее всего, – бараке на правом берегу Омки. Здесь же находилась небольшая пристань, от которой рано утром отходили речные трамвайчики. А напротив, на другом берегу, красным кирпичным Кремлём красовалась Пушкинская библиотека. И вот как-то весенним погожим вечером мы с мамой Тоней шли по деревянному мостику с нашего берега на противоположный. Наверное, к кому-то в гости.
Светило солнце, мама забрала меня из садика, и я цепко держался за её тёплую  руку. В общем, душа моя пребывала в состоянии полного счастья. На другом берегу Омки, на лавочке возле деревянного дома сидели  два мужика лет сорока с лишним. Мы дошли до середины моста, когда один из них встал и двинулся нам навстречу. Не дойдя до нас немного, он достал из кармана фуфайки кулёк из школьной тетради и положил его на перила. И тут до меня дошёл жалобный писк – в кульке были слепые ещё котята. Мужик резко смахнул ладонью этот кулёчек в реку, в ледяную шугу, которую Омка несла в Иртыш. Писк падающих котят перекрыл шум крошащихся серых льдин. Мужик развернулся к нам – морда его сияла от удовольствия.
И тут я вырвался из маминой ладошки и бросился на него с кулачками. До этого в своей крохотной жизни я не дрался даже с ровесниками в детском саду, а тут кинулся на взрослого мужика. Я кричал ему в улыбающуюся морду самые страшные ругательства, которые знал: «Гад! Фашист! Они ведь живые!». Опешивший мужик отталкивал меня рукой, но я вновь и вновь набрасывался на него с кулачками – маленький воробышек на огромного пса.
Через полтора десятка лет я вернулся в родной мой город, чтобы учиться в одном из самых романтичных его вузов – СибАДИ, автодорожном институте. И вот однажды, когда мы на военной кафедре изучали устройство переправ, подполковник привёз нас на тот самый деревянный мост возле Пушкинки. Ни пристани, ни старых домов на нашем месте уже не было. Но едва я вступил на деревянный настил и коснулся рукою старых перил, меня словно пронзило молнией: я вспомнил тот далёкий весенний вечер, кулёк с пищащими котятами и того дядьку в фуфайке. И вспомнил то, что блокировала память, щадя сердце ребёнка: мужик оторвал меня от своего ватника и швырнул матери: «Уйми своего  щенка!». А мама врезала ему громкую оплеуху, повторив моё: «Гад! Фашист!».
Мы вернулись домой – не потому, что мама испугалась идти на этого ублюдка, а потому что я зашёлся в истерике. Я ревел так, как могут реветь только маленькие дети – истошно и громко, душераздирающе. Мне было жалко котят, но более жалости меня давило ощущение беспомощности: ну что мог сделать я, трёхлетний малыш, против взрослого верзилы!
Потом уже, когда меня забрала к себе в семью мамина сестра, которая стала моей главной мамой – мамой Валей, – мне не раз приходилось отстаивать кулаками свою честь. Уличные колыванские пацаны поначалу обижали интеллигентного мальчика с рыжими волосами. Дразнили, толкали, сбивали с ног, когда я нёс молоко от соседей, задирались.  Напрасно я пытался решить дело мирным путём – это только веселило хулиганов и распаляло их драчливое настроение. И тогда я стал драться. До крови, до синяков, не сдаваясь и не отступая. Варяжские гены дали мне крепкие кулаки и сильные мышцы. Так что после приобретения боевого опыта, я вскоре не просто сбивал противников с ног, а оправлял их в воздушный полёт на приличную дистанцию.
И  во взрослой жизни мне довелось немало бороться с людскими несправедливостью, подлостью, мерзостью. Ах, как хотелось порою применить не только крепкое слово и острое журналистское перо, но и врезать подонку так, как учил Павка Корчагин: с упора на ногу, вложив в кулак всю энергию брошенного на противника тела, врезать ему в челюсть, сотрясая его глупые мозги. Но приходилось сдерживать себя, защищать свою правду в продажных судах, выслушивать оправдания  прокурорского бессилия и лицемерия.
Вот я уже и дедом стал. Но ощущаю себя  всё тем же трёхлетним ребёнком с доброй душой, который бессилен против всемирного, бессмертного зла. И всё же – всё же я вновь и вновь бросаюсь в драку, потому что иначе нельзя. Потому что иначе меня перестанут уважать люди. А главное – я сам перестану себя уважать, если примирюсь с подлостью и несправедливостью.

3 декабря 2015г. – 3 февраля 2016г.