7. Анкета для соцопроса

В аудитории находились пока только двое – Сергей Капитонов и Вадим Гринько. Они уже много говорили между собой на религиозные темы за годы совместной учёбы, с момента начала экстерна у Сергея. Теперь был уже пятый курс, последний. Со стороны Вадима в течение этих разговоров была, в основном, проповедь католичества и его догматов. Сергей чувствовал себя как-то разорвано, раздвоено. Он не предпринял в ответ столь же пламенной проповеди православия, так как не хотел, изо всех сил не хотел уподобляться Вадиму в его фанатизме. С другой стороны, он не мог оставаться равнодушным к речам своего товарища. О спасении души Сергей тоже, безусловно, мыслил. При том, что окружающий мир не давал ему ни в чём никаких гарантий, включая и отношения с Любой, и верность, действенность избранной им специальности, он обратился к миру иному, дающему гарантию вечной жизни, в случае если стремиться к этому. Проблема была лишь в том, как стремиться. Некоторые способы, в том числе проповедуемые Вадимом, его ужасали, так как казались безвольными и безжизненными. А что до конкретного вероисповедания – Сергей однозначно связывал его с национальностью, он стал православным из уважения к предкам и, можно даже сказать, сострадания к своему народу. Предки же Вадима были из Западной Белоруссии, а более далёкие – из Польши. Когда Вадим отрицал связь конфессии с национальностью, Сергею это казалось чушью. Опять же, фанатической чушью. Смог бы Вадим, родившись, например, в Саудовской Аравии, так же проповедовать Иисуса Христа?

Итак, в указанный момент два этих студента уже даже не разговаривали. Не от какойто ссоры, а просто от исчерпанности и неплодотворности разговора на обычные темы.

Вдруг в аудиторию зашёл некто третий – невысокий седовласый обрюзгший мужчина с резкими чертами лица, в спортивном костюме. Он начал задавать вопросы о том, какой сейчас предмет, кто его ведёт. Затем этот мужчина сел за парту как обычный студент и сказал, что он перевёлся из МГУ, а причины не были чётко поняты – он быстро тараторил. Ему нужна была такая форма выпуска, как специалитет, а не бакалавриат. Сергею это показалось абсурдным – чтобы в их убогом, как он не без основания считал, «универе» нашлось что-то такое, чего нет в самом МГУ?!

– Я прошу прощения, меня Сергей зовут, – сказал вошедший. – Я здесь в первый раз, и мне нужно многое узнать.

И он продолжил сыпать вопросы: про экзаменационную комиссию, её председателя и преподавателей. Другому Сергею пришлось обмолвиться о том, что он – староста (он стал им недавно, раньше старостой был Вадим).

– Ну, раз уж вы – староста, давайте тогда телефон ваш возьму, – сказал Сергею Капитонову новый седовласый товарищ. Капитонов продиктовал номер. – Ну, ещё раз, будем знакомы, – он протянул ладонь, – меня Сергей зовут. Вас?
– Меня так же.
– Тоже Сергей?

Для записи друг друга в мобильных телефонах Капитонов предложил познакомиться по фамилиям.
– Заслонский! – назвал фамилию старший Сергей, и Капитонов ввёл её.
– А я – Капитонов!

Уже почти при первом взгляде Сергей Заслонский вызвал у своего тёзки какое-то смутное неприятное ощущение. Вообще-то Сергей Капитонов ценил в людях решительность и смелость, но у Заслонского они имели какой-то не тот уклон – в какую-то наглость и самодовольство, в чувство себя правым всегда и везде. И это подтвердилось на занятии.

Нужно было подготовить короткое сообщение на две-три темы до начала сессии. Капитонов подготовил две, но считал их как-то слабо проработанными. Когда он выступал с первой, преподаватель Кира Павловна вышла из-за телефонного звонка. Численность аудитории прибавилась, и в ней начался какой-то шум.
– Интересно вообще? – в неуверенности спросил Капитонов.
– Продолжайте! Вы же оратор! – нашёлся с таким призывом Заслонский.

Сергей Капитонов кончил выступление на первую тему, и наступил перерыв. При посадке на место в него тут же вцепился Сергей Заслонский, коснувшись пальцами плеча и выпучив глаза.
– Сергей! А вторая ваша тема где?
– После перерыва будет.

Но преподаватель после перерыва о второй теме благополучно забыла. Капитонов сел снова, и так же снова, почти буквально вцепился в него Заслонский.
– Сергей! А вторая тема?!
– Она что-то не спрашивает и ладно.
И Заслонский как-то нехорошо улыбнулся. Улыбка эта должна была означать, что на данный момент всё ясно, но вопросы ещё последуют. И действительно, последовали, ещё какие…

Казалось бы, как много у Сергея Капитонова появилось мест, куда он мог бы выйти из дома! Помимо университета ещё библиотека, та станция метро, на которой (или возле которой) он высматривал Любу и, наконец, церковь. Но все эти четыре разных места для Сергея всё равно как-то сливались воедино, были похожи друг на друга в том, что ощущал только он. В храме, например, он питал те же надежды, что и на станции, и возле неё, мучая зрение. Он молил Творца о той самой очередной встрече, которая будет новой по самой своей сути, а не по добавлению, которая откроет следующий этап движения к обретению иного качества самого себя и всей своей жизни, когда не только он один будет желать встречи, но и Люба.

Преподносимая Церковью высшая цель человека – Царствие Небесное – представлялась уж слишком далёкой и неизведанной. А вот благополучный исход встреч с Любой стал бы для Сергея уже каким-то подобием этого Царствия. Если для его близких по возрасту родственников, уже заведших семьи, это явилось просто официальным оформлением отношений, то для него заведение семьи стало бы чем-то, пусть очень отдалённо, но похожим на воскрешение из гроба. Что его теперешняя жизнь неполноценна – это ощущение уже давно пропитало всё его существо. Пока что это жалкое подобие жизни, пародия на неё, дразнилка. Дома парень добавил одну специальную молитву Богу об этой встрече и благополучном итоге всех встреч. К молитвам каноническим добавил одну собственного сочинения, ещё и стилизовав её язык под старославянский. В церкви он ставил свечу перед иконой Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, целовал на ней ту из девочек, которая изображена справа – это была Любовь. Молил о том же и собственного небесного покровителя – преподобного Сергия Радонежского.

И ещё одна причина, по которой не имело значения количество мест, по-сещаемых Сергеем – он не мог ходить на работу. И об этом он слышал противоположные мнения. Преподаватель Ольга Владимировна говорила, что трудовую книжку надо заводить уже со студенческих лет, потому как в дальнейшем почти не берут на работу без опыта. Она до того попрекала отсутствием работы Сергея и Вадима (тоже своеобразного человека, а больше к ней никто не ходил), что предложила уже сейчас, до получения диплома… написать диссертацию.

– Вам же всё равно делать нечего! – добавила она.

Также она хвалилась своим участием в различных «научных тусовках».
Но большее значение для Сергея имели всё-таки слова мамы. Елена Сергеевна говорила следующее:

– Те, кто сейчас работают, они и не учатся по сути, за деньги сдают, потом побольше за диплом заплатят. Или, в лучшем случае, готовы на «тройки» учиться. А кто по-настоящему учится, тот не работает пока.

Преподаватель Ольга Владимировна при всех претензиях, предъявляемых Сергею с Вадимом, а через них – всему мужскому полу, тем не менее, нехотя, нисколько того не ведая, помогла Сергею найти способ действия при дальнейших встречах с Любой. Это была анкета социологического опроса – того самого, который Сергей проводил при самой первой встрече для прикрытия истинных намерений. Тему Сергей, естественно, менять не стал –«Отношение общества к философии». Тогда, якобы, была репетиция опроса, а теперь всё будет официально – вот анкета. Когда анкета составилась, Ольга Владимировна снова выразила недовольство тем, что «можно было провести уже десять исследований».  Сергей не имел большого количества знакомых для проведения достаточно широкого опроса. И всё же! Ему нужно было брать анкету, ехать на ту же станцию метро (где раньше учился сам) и действовать! Но, тем не менее, прежде чем пустить  ход анкету, нужно было снова и снова мучить зрение…

«…Вроде похожая, да нет, не Люба…». Пару раз Сергей распознавал Любу с большой вероятностью. Но один раз потерял её в толкучке, а в другой раз вообще произошёл конфуз. Он увидел её садящейся в поезд, до перехода они проехали в разных вагонах, на переходе Люба снова исчезла из вида, но Сергей всё рано ждал на станции, на которую переходили. И дождался – вот она, видимо зашла в «Метро-буфет». Через секунду Сергей всё внимание переключил на анкету, стал доставать её, а тут подходил поезд и от ветра листы анкеты рассыпались. Пришлось подбирать, стискивая зубы от своего мучительного жребия. В вагоне, куда зашёл Сергей, Любы не оказалось. На следующей станции он перешёл в другой и прошёл его насквозь. На следующей – так же пересел дальше. Любови не находил… Никак не получалось в его жизни любви… Высматривал, ходил, искал, терзался… В полной мере сознавал свою недоразвитость, молился, надеялся на чудо… И продолжал всё снова и снова! Каким-то странным образом смешивались в сознании Сергея свой собственный жизненный порыв и давление норм, стандартов. Стандарты заключались в том, что в его возрасте давно пора появиться если не жене, то, как минимум, девушке.

– Что на ней так свет клином что ли сошёлся? – спрашивала сына мама.
– Да! Можно так сказать! Пора бы ему уже на ком-то клином сойтись!

Так парень сформулировал ужасную суть своего состояния – сочетание предельно свободной потребности в любви и давления окружающих стандартов.

На той станции он уже узнавал и одногруппников Любы, и плотника, и наконец, её подружку. Она прошла мимо него по пустой платформе, не глядя на него, но улыбаясь так странно, будто понимая, зачем он здесь стоит. Так и оказалось – её попросила пройти сама Люба. Это было уже перед самой очередной встречей. Той встречей, после которой Сергей больше не захотел никаких встреч.

Это произошло снова весной – уже четвёртой весной с момента начала влюблённости Сергея, когда он пил «Нарзан» и слушал телефонные наушники, в которых звучала песня «Позывные весны». Теперь же произошло нечто труднообъяснимое.

До самого этого момента Сергей ставил в храме свечу перед иконой Веры, Надежды и Любови и матери их Софии. Но вдруг один раз прислуживающая в том храме старушка – низенькая, полная, сгорбленная и хромая попросила Сергея задуть свечу перед этой же иконой, когда он только собирался зажечь от неё и в очередной раз поставить свою свечу. Просьбу Сергей, хоть и недоумевая, но выполнил. Он дунул на свечу, и старушка перекрестилась…

Спускаясь на платформу со своими товарищами, Люба поспорила с ними, что «этот привязчивый парень» по имени Сергей стоит там же, за той же колонной. И как только он был там увиден, все трое дружно рассмеялись. Внутри Сергея что-то неприятно сжалось. Дело было даже не в смехе, а в самой Любе. Одновременно с их смехом у Сергея возникла мысль, которую потребовалось срочно заглушить – мысль о том, что Люба – не его девушка, совершенно не та, какую он представлял в мечтах, длившихся три года. Что теперь – признать поражение? Нет, всё-таки хоть ещё один раз, но нужно подойти, чтобы не свихнуться окончательно. Люба увиделась ему не той уже чисто внешне. С распущенными волосами она была невзрачной, низкорослой, с одутловатым и пятнистым лицом. Всё очарование сошло с неё без остатка. Отчего, неужели только оттого, что Сергей её впервые увидел с распущенными волосами? Раньше парень видел, что у них значительная разница в росте, но не видел, что настолько, думал она ему – до плеча, как и мама. Но теперь Люба оказалась даже ниже своей подружки! Всё-всё во внешности Любы стало для Сергея хуже.

Но надо всё-таки подойти, не капитулировать же так просто перед их смехом. И, уже не ожидая ничего хорошего от новой встречи, он подошёл просто, чтобы показать, что всё-таки может ещё подходить и что-то говорить.

– Добрый день факультету ин яз!
Последовал новый взрыв дружного смеха. Через несколько секунд Люба, стоявшая спиной, обернулась на него.
– Здравствуйте! – проговорила она демонстративно и с небольшим поклоном. Этот её взгляд и официальность, искусственность приветствия до предела охладили сердце Сергея. Но он опять же не мог отойти. Ведь в пакете у него была анкета. Пусть только ради этого, но надо было встретиться. С Любой была всё та же подружка, которая недавно проходила по этой платформе мимо Сергея, молча и выжидающе. Ещё в её компании впервые был парень, довольно некрасивый – с мелкими широко посаженными глазами, широкими скулами, горбатым носом, выпяченными губами и маленьким, будто вдавленным подбородком. При заходе в поезд Люба общалась, в основном, с ним, а к Сергею, гораздо более привлекательному, поворачивалась неохотно.

– У меня теперь появился ещё один повод приезжать сюда!

Люба и теперь ещё засмеялась, показав крупные передние зубы, которые больше не нравились Сергею. Он же имел в виду свою педагогическую практику в школе рядом с университетом. Люба стала что-то буднично выяснять и ухмыляться, улыбнулся и сопровождавший её парень, став ещё уродливее. Сергей успел ещё сказать, что закончил свою дипломную работу.

– Молодец! – услышал он от Любы, и уж в этом-то слове промелькнула какая-то искренность.

Самое неприятное было впереди. Люба обратилась к некрасивому парню с тревогой:
– Ладно, пока, мне на работу надо.

Из вагона она просто ринулась, так что Сергей с трудом успевал. Но не упускал её из виду и пробивался сквозь людской поток. По эскалатору она быстро пошла пешком, опять же впервые. По всему было видно, что она убегает от Сергея. А он всё не упускал из вида эти растрёпанные волосы неопределённого цвета и невзрачную фигуру. Он гнался за той девушкой, которая больше не представляла для него интереса. Вопрос, зачем он это делал. Да просто в его пакете так и осталась составленная им самим анкета для соцопроса. Он ловко лавировал в потоке людей, а Люба всё ещё мчалась впереди. Перейдя на другую станцию, она ринулась направо, к последнему вагону, где ещё никогда не садилась. Цель всего этого была совершенно ясна. Но Сергей, со своей стороны, показал, что он тоже умеет бегать. В той безлюдной части платформы, куда прибежала Люба, он снова обратился к ней:

– А вы можете мне помочь кое в чём. 
– Что? – удивлённо обернулась девушка.
– Мне задали проводить соцопрос, вот анкета. – Сергей достал злосчастные листы. Подходил поезд, и он сказал громче: – Можешь прочитать!

Так он перешёл на «ты», когда всё было уже кончено. Люба читала вступительное обращение, и ветер от поезда прилепил её волосы к бумаге. Соприкоснулись её волосы и его анкета, но всё было кончено. В поезде, вопреки ожиданию, Люба стала заполнять анкету сразу же, достав ручку, вместо того чтобы взять анкету домой. За время этого заполнения Сергей разглядел, что в пигментных пятнах не только лицо, но и оголённая рука Любы. Девушка задала несколько занятных уточняющих вопросов, свидетельствовавших о неслабом развитии интеллекта. Но всё было уже кончено. И самое последнее, что он сказал – про её внешнее сходство с мультперсонажем – Гаечкой из «Чипа и Дейла».

– Ты с ней прямо на одно лицо.
– Да-а? – рассмеялась она. – Ну ладно, приятно было пообщаться. – С этими словами она вышла.

Тут даже и Сергею стало чуть-чуть приятно, и оттого он и не мог понять, что всё уже кончено. Кое-как добрёл он до библиотеки. Казавшийся ранее прекрасным, завораживающим текст об аспектах понятия «истина» – и тот теперь читался без интереса. Внутреннее борение раздирало Сергея, и он ничего не воспринимал, готовясь к выпускным экзаменам. Потребовалось отключиться от всего…Он отодвинул книги и положил голову на руки. Окружающие, естественно, думали, что он спит, но он страдал бессонницей с малых лет, и ему бывало трудно заснуть даже ночью в постели, не то что здесь и сейчас.  Поднял он голову только тогда, когда сделал внутри себя отчёт о том, что с Любой всё кончено, что всё стало кончено в тот самый момент, когда он увидел её в смеющейся компании, что три года с ним происходило что-то не то, от чего он теперь освободился…

Дома мама не могла понять, отчего Сергей такой выдохшийся, когда он отдал анкету. Анкету Люба всё-таки забрала, так как были вопросы, требующие размышления. В том же файле ещё была клейкая бумажка с номером мобильного телефона Сергея (Она снова усмехнулась и не дала ни своего номера, ни е-мэйла, а спросила его е-мэйл). Парень обсуждал с мамой неприятные открытия в Любе, но и Елена Сергеевна пока не верила, что всё вдруг кончено, предлагая варианты новых встреч. И только вечером согласилась с нежеланием сына новых встреч, начав говорить о Любе ужасные вещи:
– В лишаях вся в каких-то, соскабливать ещё надо!.. Бегай ещё за ней, за пигалицей этой!

Перед сном Сергей снова молился, но это было трудно. Совсем не хватало умиротворения. Он повторял слова молитвы напряжённо, переходя на крик. В небе висела полная луна. Перед самым отходом ко сну Сергей почувствовал, что тоска у него превратилась уже в какой-то безотчётный страх, похожий на тот, если бы он только что видел толпу жутких мутантов.