Встреча

«Формула контакта: встреча всегда порождает импульс, мощность которого зависит от заряда встречающихся»

Алик сидел в любимом пестром кресле с полумягкими подлокотниками, установленном рядом с окном, глядел поверх крыши близлежащего дома сквозь частокол телевизионных антенн на невероятно синее летнее небо и размышлял:
«Август за окном. Отпуск закончился. Два месяца среди родных и близких пролетели незаметно и хорошо. Опять я здесь, на далеком Крайнем Севере. Конечно, работа и деньги – без этого не прожить, но как обеднены здесь люди длительными разрывами с родиной, недостатком общения. Неизвестно, что в великом смысле весомее: деньги или душевное благоденствие. И остается только телефон. Но по нему не наговоришься, отсчитывая минуты разговора. А ведь родители не вечные, их, как и всех людей, смерть настигнет, и только телеграммой эта горькая весть прилетит сюда. Тогда останется одна надежда на последнюю встречу у гроба, на молчаливую горькую встречу, на которую еще и не всякий северянин успеет приехать. А то и на билеты не хватит денег, за которыми он сюда приехал. Как жить, зная, сколь много крадешь у себя, когда каждый год, возвращаясь из отпуска, покидая родителей, прощаешься, будто видишь их в последний раз?..»
Нарождающаяся строка радостно пульсировала, она рвалась наружу, грозя утонуть в забвении. Алик подскочил с кресла и заметался в поисках ручки и бумаги. Под столом он заметил свой портфель, достал его, мысленно заставляя строку трепетать. Она читалась и читалась непрерывно, а Алик знающе лицемерил сам с собой, делал вид, что не прислушивается к строке, и она продолжала напоминать о себе, как человек, считающий, что говорит нечто несусветно важное, а его не слушают. Алик играл со строкой, и другого пути не существовало, чтобы не потерять ее. Эта строка, он знал по опыту, была ключевой. Стоило ее проговорить и задуматься, как неизменно появится вторая строка и третья и так далее. Важно, чтобы в окружающем мире не возникло помех волшебному настроению. Это был вопрос жизни и смерти стихотворения. Плохого или хорошего – другой вопрос, о котором Алик не задумывался. Писательство было самой интересной частью его жизни. Поэтому Алик торопился. Необычное состояние длилось недолго и было неуправляемым. Ручка очутилась в руке, и на листке бумаги появилось:
Старение трогает близких
Внезапно, как осень желтит
Вчера еще летние листья,
И сердце при встречах болит.
От лета до лета – разлука.
Им время добавит морщин.
Все тише зов близкого друга,
Но больше желание жить
Всегда рядом с ними. Я верю
Во встречу еще через год.
Разлука – рулетка. Но смею
Я ждать, что еще повезет...
По комнате залетал обычный телефонный звонок, заставляющий инстинктивно бросать все дела и бежать на звук, как голодные зоопарковые животные спешат на запах еды. «Кранты стиху. Вот она судьба», - подумал Алик и, не понимая, насколько прав, поднял телефонную трубку, где после обычных любезностей прозвучало:
- Мы хотим с вами встретиться, потому что знаем вас как самого порядочного и честного журналиста в городе…
Таких фраз Алик слышал немало и относился к ним с изрядной долей иронии. Он понимал, что человек на том конце провода что-то от него хочет и стремится произвести хорошее впечатление, как частенько хищники маскируются под сущности, приятные для своих жертв. Но к работе Алик относился внимательно, ему нравилось вальсировать на краю, поэтому он продолжил разговор, в финале которого ему сообщили:
- … напротив остановки вас будет ждать красная шестерка.
В назначенный час он пришел на место и подсел к неизвестным ему людям в условленную машину, хоть это и шло наперекор прописным правилам безопасности журналистов-расследователей. На передних сиденьях его ожидали двое разновозрастных мужчин. Представились работниками налоговой полиции.
- Вы знаете, что начальник налоговой полиции, Воровань, сидел в тюрьме и на него заведено уголовное дело? – без предисловий начал Гриша.
- Да, - ответил Алик.
- Вы полностью знаете суть дела? – с изрядной долей сомнения переспросил Гриша. - Если нет, то почитайте. Слухи – пустой треп, тут документы.
Он протянул Алику пачку документов, прочитать которую в машине за короткое время было невозможно. Менты потянулись за сигаретами.
- Я могу эти бумаги взять с собой? – спросил Алик.
- Да, – ответил Кабановский-старший.
- Мы отдадим вам материалы только в том случае, если вы будете работать над статьей, - дополнил Гриша. - Если будет судебный процесс, то вам придется предоставлять доказательства.
- Дело настолько серьезное? – спросил Алик.
- Речь идет о контракте на два миллиона долларов, - сказал Гриша.
- Мы вам даем подтверждающие документы… - дополнил Кабановский-старший. – Там и про Тыренко, и про бензин, и про ковровое покрытие.
- А Тыренко тут при чем? – спросил Алик, потому что Тыренко он знал до этого только с положительной стороны как решительного человека, перестрелявшего из охотничьего ружья стаю бездомных собак, оккупировавших его подъезд.
- Они все совместно делают, - сказал Кабановский-старший. - Тыренко, как мне сказали, забрал домой все указанное в списке арестованного имущества. А по машинам там очень и очень.
- Но это дело – старая история, - разочаровался Алик, увидев на бумагах дату пятилетней давности.
- Там есть и новая история, – обнадежил Гриша. – И она по своей сути один в один со старой. Деньги ушли, а куда?..
- Я хотел передать японские джипы, арестованные на газоперерабатывающем заводе, в администрацию, - объяснял Кабановский-старший. - А они задаром пошли…
Тем временем Алик листал документы и нашел довольно свежие. Дело обещало быть интересным. «Статья, отгроханная на этих свидетельствах, вызовет большой читательский интерес и может привести к снятию руководства налоговой полиции, - размышлял Алик. – Это же бумажная бомба с атомным зарядом под зданием целой силовой структуры. Надо браться, но обязательно прикрыть информаторов. Их же с работы выгонят».
- Про вас, естественно, молчок, - предложил Алик. - Бумаги пришли письмом в редакцию. Пойдет?
- Можно так, - согласился Кабановский-старший. - Нас действительно не надо упоминать. Мы свое слово скажем. Чуть позже. Смотрите. Вот «Волги» поскупали - по пять пятьсот, по шесть. Обнаглели, но эту бумагу я пока оставлю себе.
- Прекращение уголовного дела в связи с амнистией или с изменением обстановки, как это было с Ворованем, - обстоятельство нереабилитирующее, - добавил Гриша. - Человек виновен. Он не может работать в любых правоохранительных органах…
«Таких, как Воровань, в России много», - подумал Алик, тем временем Гриша продолжал:
-…Его должны были бы по представлению прокурора уволить из органов налоговой полиции. Но город маленький, и все начальство – друзья и знакомые. Прокурор не написал, проверяющим, как говорится, «до лампочки»: работает и пусть себе работает. Все знают, но никто не возмущается, потому что связаны. Однако Воровань не обжаловал постановление о прекращении уголовного дела в связи с изменением обстановки. Значит, признает вину.
- М-да. Я заходил к Хмырю насчет этих бумаг. Спрашивал, - сказал Алик, вспомнив встречу со следователем, передавшим ему компромат на Кабановского-старшего, который сейчас сидел напротив него и в свою очередь предоставлял компромат на руководство.
Алик понял, что в коллективе налоговой полиции шла борьба и его хотели использовать. Но разве профессия журналиста не предполагает использования? Вопрос состоял в том, кому разрешить собой пользоваться и на каких условиях? Бумаги уголовного дела, обвинявшие в мошенничестве человека, руководящего целой структурой – это не сомнительный липовый диплом Кабановского-старшего - рядового сотрудника, от которого вреда-то с мелкую занозу...
- Хмырь до этих бумаг не доберется, - сказал   Гриша.
- Тут столько труда и энергии вложено, - добавил Кабановский-старший.
- Смотрите, как они арестованную технику продают, - продолжил рассказ Гриша. – Она потеряла балансовую стоимость, списана, но вполне работоспособна. Они берут эту технику, продают в какую-то фирму. Фирма указывает в бумагах какую-то сумму для налоговой полиции, допустим десять тысяч, но фактически наличными платит двести тысяч. Сто девяносто тысяч уходит в чей-то карман. Так продан шестидесятитонный трактор «Камацу», а там только железа в виде лома на эти десять тысяч. И фирму-покупателя не напряжешь. Может, ей трактор до зарезу нужен…
- Никто не расскажет, - засомневался Алик.
- Почему? Не все люди мирно живут. Всегда есть недовольные, - сказал Гриша и продолжил. - Вот видите, кто проводил оценку имущества. Обыкновенный предприниматель.
- Действительный член Российского общества оценщиков, - прочитал Алик.
- Можно написать что угодно, хоть членистоногий вычлененный двучлен, - резко оборвал журналиста Гриша. – Почему ему отданы права по оценке имущества, если есть специальные муниципальные службы? Подобные бумаги не каждый день вам попадают. Может, только один раз в жизни. О нас не упоминайте. Нам еще долго воевать, поэтому афиша не нужна. Если что, сами позвоним...
***
Краски позднего летнего вечера горели, когда Алик возвращался домой. Многолетняя зелень сосен казалась яркой, словно только что родилась. Синева неба вдохновляла. Рассохшиеся, облезлые, более того, уродливые балконные рамы на пятиэтажных домах он перестал замечать, как и сами цементного цвета пятиэтажки, выстроенные из обитых плит, а заборчики маленького нефтяного города, изготовленные абы как из бракованной трубы, износившейся в нефтяных скважинах, и похожие на прогулку пьяного, стали приятными. Осознание удачи, хорошей работы пьянило Алика, и он размышлял:
«Нефтяные города как скороспелая клубника. Всего пятнадцать лет этому населенному пункту, а уже - город. И сейчас с новым редактором о нем, как о покойнике, – ничего плохого. Но здесь жили и живут не пай-мальчики, отдававшие себя без остатка созданию государственного нефтегазового комплекса. Вряд ли. Над этим городом витает одна сугубо земная страсть к большим деньгами и материальным благам. Подавляющее большинство людей хочет иметь побольше денег, машину, квартиру, хорошую, удобную и красивую домашнюю обстановку… В этом городе собрались люди, бросившие обжитые родные места ради большего достатка! А это немалая цена, она требует компенсации. Они не просто хотят денег – жаждут. Вот кто-то строит, кто-то добывает нефть, кто-то лечит, учит, в общем занимается полезным для общества трудом, - а кто-то крадет. И по большому счету все бы крали, была бы возможность. Это объективная реальность. Но с преступностью надо бороться, не прикрываясь удобными словосочетаниями вроде «Быть у воды и не напиться?». Надо бороться даже если сам не чист. Все-таки есть разница между украденным гвоздем и миллионами. С другой стороны, сейчас много говорится о криминализации власти, о центре, где доллары выносят коробками, а рубли тоннами пропадают в «черных дырах». Но ответственные за происходящее лица остаются на своих постах. Стоит ли?…»
Алик пришел домой и сразу лег спать…