Ещё одно священное дерево славян – Сосна. Значение, которым его наделяли наши отцы, одно из наиболее сложных и загадочных.
Они именовали сосну осью мира, путеводной нитью, дорогой, судьбой. Из сосновых дров часто складывали погребальных костёр, служащий символом именно неотвратимой судьбы, которая ждёт каждого из нас. Данных культ прощания с телами отсылает нас к богине Макоши, которая опять же является богиней Судьбы. Она является одной из главных фигур в Мироздании, Богиней Космоса.
Сосна – дерево спокойствия и высоты духа. Если в вашей жизни настал важный момент, решается ваша судьба и необходимо в спокойной обстановке ответить себе на ряд серьезных вопросов, без общения с сосной не обойтись. Аура этого дерева очень сильна, она поможет обратившемуся к нему человеку подняться на небывалую высоту духовного озарения, творческого взлета. При прямом контакте сила сосны унесет раздражение и досаду, которые ежедневно накапливаются в вашей душе. Энергия сосны поможет вам избавиться от нервных расстройств, стресса. Ни один невроз не устоит под ее влиянием. Сосна – милосердное дерево. К нему необходимо обращаться с открытой душой. Сосна способна очистить ауру человека от постороннего воздействия, частично снять порчу.
Сосна служила в основном в целебных и лечебных обрядах. Отвары, припарки изготавливались из смолы, пыльцы, хвои и шишек. Говоря о последних, опять же стоит упомянуть о том, что на древе одновременно растут как женские, так и мужские шишки, а что может объединить мужчину и женщину в единое начало? Лишь судьба. Связывая воедино, сосна одновременно вела и поддерживала наших предков.
Сосна – одно из древнейших лекарственных растений. В лекарственных целях используются сосновые почки, пыльца, хвоя, смола (живица). Происхождение слова «сосна» в русском и других славянских языках – «сосна» - «с-ос-на»; в английском языке слово «сосна» - «pin»; в славянских языках «пень» – нижняя часть живого дерева, от корневища до первых сучьев; в древнерусском - «пень» - «ствол дерева. Всё это вместе взятое приводит к русскому значению «сосна» – «с+ос+пина», то есть «совпадающая с осью» - Осью Мира. В русской тройке средняя лошадь называется коренной, а боковые – пристяжными. В английском языке коренная средняя лошадь в тройке называется «pin». Отсюда становится понятно центральное значение сосны в мифологическом трёхчастном отражении мира.
Центральной фигурой в Русской мифологии издревле является Макошь – Богиня Космоса и Вселенской Судьбы. Таким образом, сосна – символ Макоши – вечнозелёное дерево, символ вечности, долголетия и бессмертия, стойкости и преодоления неблагоприятных обстоятельств.
Из сосновых дров готовили костры для сожжения тел умерших – русский культ Макоши, для возведение курганов и пирамид. Издревле во время зимнего солнцестояния славяне праздновали Колядки – конец русского календаря и последующие 6–7 дней до начала нового года. К римлянам этот праздник перешёл под названием «сатурналии», а ещё позже – был заимствован иудохристианами в качестве «праздника рождества Христова».
Ещё раз отметим, что в Египте сосна не произрастала. Её приходилось привозить из северных стран. И отсюда ясно - сосна не могла принимать участия в формировании в мифологии Египта.
Сосна-древо путеводной нити...
© Copyright: Уста Богумира, 2019
Свидетельство о публикации №219011000886
Свидетельство о публикации №219011000886
Рецензии
Со** сна, пробужденье ото сна, сос кричит, но елочка она изумрудная вечная и кедр еще крепче, кедровые шишки любят все, еще грецкие орехи, гранат, много плодов есть есть и лиственица лист веда**данья ница ресницы ее прекрасны листвинки хвойя
Георгий Радуга 10.01.2019 12:46 • Заявить о нарушении
Георгий Радуга 10.01.2019 12:46 • Заявить о нарушении
Вспомни как Зимка Семеновой Валькирия любила Кедр и Елочки и Сосны и Лиственицы
Георгий Радуга 10.01.2019 12:47 Заявить о нарушении
Георгий Радуга 10.01.2019 12:47 Заявить о нарушении
Гой ты, берёзка, елочка и сосенка, кедр, лиственница
мы тебя посадили, мы тебя взрастили
береги и ты мужа и любимого,
храни ему голову,
играй листочками,
звени серёжками…
Я иду учить тебя смеяться…
Георгий Радуга 10.01.2019 12:55 Заявить о нарушении
мы тебя посадили, мы тебя взрастили
береги и ты мужа и любимого,
храни ему голову,
играй листочками,
звени серёжками…
Я иду учить тебя смеяться…
Георгий Радуга 10.01.2019 12:55 Заявить о нарушении
Гадюка была красивая: толстая, тугая, до кончика хвоста оплетённая замысловатым чудным узором. И очень проворная к исходу солнечного дня. Прошуршав, она стекла с валуна в густую траву, растворилась в кудрявой зелени папоротника – Перунова Цветка.
– Прости, милая змёюшка, – сказала я виновато, – не сердись на топотунью невежливую. Вернулась бы. Не мал камешек, не подерёмся.
Она жила здесь всегда, сколько я себя помнила. И всегда я говорила ей одни и те же добрые слова. Но ни разу ещё змея не вернулась.
Я сняла с плеч замызганный берестяной кузов с собранной ягодой и тронула камень. Серый гранитный лоб отдавал ласковое щедрое тепло ясно солнца – его Жар и Чистоту Лучей. Я взобралась на него и легла, блаженно вытягиваясь. Не очень легко было меня приморить, но с самой зари на ногах, да по горкам, да по лесным тропинкам – умаешься. Вражда девке с кузовком, что не ходит он пешком!
Летние белые облака плыли над вершинами леса, предвечернее солнце понемногу их золотило. Облака сходились и расходились, а меж ними светила бездонная синева. Вот синий разрыв меж двух белых комков стал похож на токующего глухаря, а позже на летящего ясно сокола: не всякая человеческая рука сумела бы так вывести распущенные крылья, изогнутую шею птицы, закинутую головку… а после птица превратилася чудно в Образ Мужчины – рыцаря… А вот зыбко возник вдалеке насторожённый, принюхивающийся вепрь, медведь… Облака сметанились, их края теряли чёткость и понемногу смыкались. За такими облаками частенько следуют страшенные тучи.
Скоро солнышку придёт пора отдыхать, прятаться с глаз за косматый земной горб. Поднимется по стволам густеющая темнота, пробудится в дупле сова, загорится во мраке зелёный глаз лесного кота, рыси… Если очень спешить, я, пожалуй, поспею домой до темноты. Но домой не хотелось. Совсем не хотелось.
Мягко скакнул большой зверь. Светлошёрстный, ростом в хорошего волка пёс встал надо мной, заглядывая в глаза. Влажный язык трепетал меж длинных клыков. Я лениво подняла руку, запустила пальцы в густой мех на его груди. Он зевнул и свернулся рядом, уткнувшись мне в бок головой. Я положила ладонь ему на загривок. Друг верный, надежный, преданный.
Все в нашем роду боялись почему то леса. Все, кроме меня. Правда, был ещё дедушка Маловед, прозванный за непомерную силу Ломком. Однажды в малиннике поднялся на него свирепый медведь; не растерялся дедушка, ответил объятием на объятие и палкой, сжатой в руках, переломил мохнатую спину, раздавил жирный загривок… Как раз в то лето бабушка родила ему старшенького – моего дядьку. А годик спустя и отец явился на свет. Всем хороши удались сынки, и как не удаться с такими-то именами: Ждан да Желан! Но начали подрастать, и оказалось, что силы великой не воспринял ни один. Покачал дед Ломок седой головой, уселся ждать внуков. Внуки не задержались. Третьим сыном порадовала дядьку жена, когда отец тоже привёл в дом молодую. Взялись ладить ещё избу, а поднялся новый сруб подле родительского – погадали. Увязали хлеб в шубу и подняли наверх вместе с матицей, потом перерубили верёвку и стали смотреть, как упадёт. Вещий хлебушко лёг славно, верхней корочкой кверху – к мальчишкам. Радовался отец, песни пел, выглаживая люльку для сына… но первенца подменили у матери в животе, и родилась я. Дядькины сыновья долго потом не желали считать меня за сестру, дразнили – ведьмин подкидыш… А стояла тогда, сказывали, страшноватая зимняя ночь, и огромные заснеженные ели почти доставали луну, а зелёные искрящие звёзды мерцали и прятались – с моря надвигалась метель… вот и назвали меня без большой затеи – Зима. Зимушка да Зимушка, пока бегала по двору в рубашонке. Рубаху сняла, одела белое светлое платьеце, Зимкой начали кликать.
А своих детей заведу, уважать станут, Зимой Желановной величать… да.
Все в нашем роду боялись чащобы. Сто лет уже мстил нам лес и совсем не собирался прощать, а если по совести, так было за что – потом расскажу. Лес мстил жестоко. Ещё жил дедушка, когда проклятие настигло отца. Рухнуло подсечённое дерево, да не туда, куда направляли… Опечалился дед Ломок и подался, постарел.
Меня он крепко любил. Все мужья спрашивают с жены сыновей, а сами баловать дочек рады-радёшеньки. А уж деды внучек – втройне. Умер отец, призвал дедушка дядьку Ждана и настрого велел ему взять мать меньшицею, не оставить меня в сиротстве, а её в горьком вдовстве. Дядьке что! И была у нас теперь полна изба младших сестрёнок. Восемь рук, восемь ног, четыре рта. Ручки, правда, покамест больше любили браться за ложку, а резвы ножки – бегать от дела. Зато рты болтали без устали…
Я раскрыла глаза, отыскала на небе солнце. Нет уж, не побегу домой. Пусть Белёна хозяйничает, ничего, рученьки не отсохнут. А то кашу стряпать она малое дитятко, а перед парнями вертеться – куда как взросла!
После деда я одна не замыкалась от леса крепким засовом. Было дело: мать в сердцах настегала меня, голенастую шестилетку, за праздность, за то, что весь день ловила в озере раков. Добыча вполне годилась в горшок и, наверное, погодя как раз там и оказалась, но мне уже не было дела. Зарёванная, встрёпанная, вылетела я за порог…
Ну и пусть, заходился во мне кто-то другой. Пусть обманет, уведёт незнамо куда обросший листьями Леший, утопит Болотный Хозяин, порвёт безжалостный зверь!.. Убежала я в тот день далеко. От усталости помалу иссякла обида, я вспомнила, что надо было бояться. Но, диво, никто не спешил рвать меня на клочки, не околдовывал, не пугал. Земляничная поляна осушила детские слёзы, мохнатая изумрудная ёлка-шатёр поманила спрятаться от дождя… я и проспала под ней до утра, как на полатях. И ночь напролёт кто-то большой стоял подле, гнал всё злое прочь от меня и из моих снов… А утром, как это ни странно, я без забот нашла дорогу домой.
Тогда появилась у матери в волосах седина. Начало дитё непослушное убегать в лес на день, на два, только прикрикни… Учить проку не было, – что рукой, что хворостиной.
Я слезла с камня и подняла на плечи кузов. Помаешься с таким и запомнишь, что год был ягодный и грибной. Смех сказать, день таскала – всё ничего, а отдохнула, вдвойне тяжелей стал.
Изумрудная Шатёр-ёлка, та самая, ждала невдалеке. Не ошибёшься в избе мимо печи, вот и я выйду к ёлочке хоть ночью, хоть в бешеную метель.
Пёс Молчан()()мила Лушка Луша Лукерия( на трёх ногах поскакал(а) следом за мной. Одна, покалеченная когда-то, под конец дня у него всегда уставала.
Георгий Радуга 10.01.2019 12:59 Заявить о нарушении
– Прости, милая змёюшка, – сказала я виновато, – не сердись на топотунью невежливую. Вернулась бы. Не мал камешек, не подерёмся.
Она жила здесь всегда, сколько я себя помнила. И всегда я говорила ей одни и те же добрые слова. Но ни разу ещё змея не вернулась.
Я сняла с плеч замызганный берестяной кузов с собранной ягодой и тронула камень. Серый гранитный лоб отдавал ласковое щедрое тепло ясно солнца – его Жар и Чистоту Лучей. Я взобралась на него и легла, блаженно вытягиваясь. Не очень легко было меня приморить, но с самой зари на ногах, да по горкам, да по лесным тропинкам – умаешься. Вражда девке с кузовком, что не ходит он пешком!
Летние белые облака плыли над вершинами леса, предвечернее солнце понемногу их золотило. Облака сходились и расходились, а меж ними светила бездонная синева. Вот синий разрыв меж двух белых комков стал похож на токующего глухаря, а позже на летящего ясно сокола: не всякая человеческая рука сумела бы так вывести распущенные крылья, изогнутую шею птицы, закинутую головку… а после птица превратилася чудно в Образ Мужчины – рыцаря… А вот зыбко возник вдалеке насторожённый, принюхивающийся вепрь, медведь… Облака сметанились, их края теряли чёткость и понемногу смыкались. За такими облаками частенько следуют страшенные тучи.
Скоро солнышку придёт пора отдыхать, прятаться с глаз за косматый земной горб. Поднимется по стволам густеющая темнота, пробудится в дупле сова, загорится во мраке зелёный глаз лесного кота, рыси… Если очень спешить, я, пожалуй, поспею домой до темноты. Но домой не хотелось. Совсем не хотелось.
Мягко скакнул большой зверь. Светлошёрстный, ростом в хорошего волка пёс встал надо мной, заглядывая в глаза. Влажный язык трепетал меж длинных клыков. Я лениво подняла руку, запустила пальцы в густой мех на его груди. Он зевнул и свернулся рядом, уткнувшись мне в бок головой. Я положила ладонь ему на загривок. Друг верный, надежный, преданный.
Все в нашем роду боялись почему то леса. Все, кроме меня. Правда, был ещё дедушка Маловед, прозванный за непомерную силу Ломком. Однажды в малиннике поднялся на него свирепый медведь; не растерялся дедушка, ответил объятием на объятие и палкой, сжатой в руках, переломил мохнатую спину, раздавил жирный загривок… Как раз в то лето бабушка родила ему старшенького – моего дядьку. А годик спустя и отец явился на свет. Всем хороши удались сынки, и как не удаться с такими-то именами: Ждан да Желан! Но начали подрастать, и оказалось, что силы великой не воспринял ни один. Покачал дед Ломок седой головой, уселся ждать внуков. Внуки не задержались. Третьим сыном порадовала дядьку жена, когда отец тоже привёл в дом молодую. Взялись ладить ещё избу, а поднялся новый сруб подле родительского – погадали. Увязали хлеб в шубу и подняли наверх вместе с матицей, потом перерубили верёвку и стали смотреть, как упадёт. Вещий хлебушко лёг славно, верхней корочкой кверху – к мальчишкам. Радовался отец, песни пел, выглаживая люльку для сына… но первенца подменили у матери в животе, и родилась я. Дядькины сыновья долго потом не желали считать меня за сестру, дразнили – ведьмин подкидыш… А стояла тогда, сказывали, страшноватая зимняя ночь, и огромные заснеженные ели почти доставали луну, а зелёные искрящие звёзды мерцали и прятались – с моря надвигалась метель… вот и назвали меня без большой затеи – Зима. Зимушка да Зимушка, пока бегала по двору в рубашонке. Рубаху сняла, одела белое светлое платьеце, Зимкой начали кликать.
А своих детей заведу, уважать станут, Зимой Желановной величать… да.
Все в нашем роду боялись чащобы. Сто лет уже мстил нам лес и совсем не собирался прощать, а если по совести, так было за что – потом расскажу. Лес мстил жестоко. Ещё жил дедушка, когда проклятие настигло отца. Рухнуло подсечённое дерево, да не туда, куда направляли… Опечалился дед Ломок и подался, постарел.
Меня он крепко любил. Все мужья спрашивают с жены сыновей, а сами баловать дочек рады-радёшеньки. А уж деды внучек – втройне. Умер отец, призвал дедушка дядьку Ждана и настрого велел ему взять мать меньшицею, не оставить меня в сиротстве, а её в горьком вдовстве. Дядьке что! И была у нас теперь полна изба младших сестрёнок. Восемь рук, восемь ног, четыре рта. Ручки, правда, покамест больше любили браться за ложку, а резвы ножки – бегать от дела. Зато рты болтали без устали…
Я раскрыла глаза, отыскала на небе солнце. Нет уж, не побегу домой. Пусть Белёна хозяйничает, ничего, рученьки не отсохнут. А то кашу стряпать она малое дитятко, а перед парнями вертеться – куда как взросла!
После деда я одна не замыкалась от леса крепким засовом. Было дело: мать в сердцах настегала меня, голенастую шестилетку, за праздность, за то, что весь день ловила в озере раков. Добыча вполне годилась в горшок и, наверное, погодя как раз там и оказалась, но мне уже не было дела. Зарёванная, встрёпанная, вылетела я за порог…
Ну и пусть, заходился во мне кто-то другой. Пусть обманет, уведёт незнамо куда обросший листьями Леший, утопит Болотный Хозяин, порвёт безжалостный зверь!.. Убежала я в тот день далеко. От усталости помалу иссякла обида, я вспомнила, что надо было бояться. Но, диво, никто не спешил рвать меня на клочки, не околдовывал, не пугал. Земляничная поляна осушила детские слёзы, мохнатая изумрудная ёлка-шатёр поманила спрятаться от дождя… я и проспала под ней до утра, как на полатях. И ночь напролёт кто-то большой стоял подле, гнал всё злое прочь от меня и из моих снов… А утром, как это ни странно, я без забот нашла дорогу домой.
Тогда появилась у матери в волосах седина. Начало дитё непослушное убегать в лес на день, на два, только прикрикни… Учить проку не было, – что рукой, что хворостиной.
Я слезла с камня и подняла на плечи кузов. Помаешься с таким и запомнишь, что год был ягодный и грибной. Смех сказать, день таскала – всё ничего, а отдохнула, вдвойне тяжелей стал.
Изумрудная Шатёр-ёлка, та самая, ждала невдалеке. Не ошибёшься в избе мимо печи, вот и я выйду к ёлочке хоть ночью, хоть в бешеную метель.
Пёс Молчан()()мила Лушка Луша Лукерия( на трёх ногах поскакал(а) следом за мной. Одна, покалеченная когда-то, под конец дня у него всегда уставала.
Георгий Радуга 10.01.2019 12:59 Заявить о нарушении