День первый - день седьмый 7

День с;дьмый

   С отличными оценками окончил заочный факультет Белгосуниверситета. В 1964-м приняли в партию. В райкоме разъяснили, что пребывание в плену не является компрматериалом, а поскольку я веду по району большую общественную работу (лек-ции, выступления, пишу статьи в газету, выступаю по радио), то необходимо укре-пить свой статус званием члена компартии! Рекомендации написали: директор моей школы Комаровский, сотрудник районо Шпекторов и инструктор горкома Мысливчик. Наконец обновлялось доверие, менялась к лучшему обстановка в стране. В 1953 году умер тиран Сталин! Некоторые стояли на улицах в слезах (в большинстве районные чиновники), а кое-кто (сам слышал!) громко и с удовольствием повторяли по домам его же знаменитую формулировку: „Собаке – собачья смерть!“ Какое-то время всё было по-старому, но мало-помалу начало оттаивать, дышать становилось легче, осо-бенно тем, кто находился под постоянным, как я, контролем секретных спецслужб. Это и подтвердилось позже.
   Однажды мне встретился бывший ученик вечерней школы, работавший в военкомате. Попросил зайти. Он заведовал отделением учёта офицерских кадров. Показал доку-мент – циркуляр Министерства обороны СССР. Там было написано, что всем бывшим военнопленным пребывание в немецком плену, концлагере засчитывается в выслугу лет и в рабочий стаж по гражданской специальности. Это был шикарный подарок, скорее морального плана, для меня! Он добавил, что теперь можно ничего не боять-ся, так как и органам безопасности дана такая же директива! Наконец-то! Я ис-кренне поблагодарил его за такую поддержку.
   Потом, работая в школе, я возглавлял первичную партийную организацию, руко-водил обществом «Знание», читал по району всякие лекции, организовывал выставки и книжные чтения. Меня захватывала эта работа, и только тогда я полностью ощутил себя в любимом русле.
   Поступил и на «отлично» закончил аспирантуру при Белгосуниверситете по специ-альности «Белорусская филология и история белорусского языка». В 1969-м защитил кандидатскую диссертацию и получил степень кандидата филологических наук.   
   Год ещё работал в школе, получая небольшую доплату за учёное звание, и одно-временно искал вакансии в вузах республики. Выиграв конкурс на замещение долж-ности заведующего кафедрой белорусского языка в Гродненском пединституте, был принят туда.
   Мы начали собираться на новое место жительства. Было горько и печально на сердце! Трудно описать это состояние, когда ты, отдав практически всё – силы, нервы, добрую часть здоровья, многие годы, должен покидать уже обжитое и уютное место, любимый и уютный дом, сделанный своими руками, друзей, добрых соседей, тихий и понравившийся нам уютный городок с глубокой и интересной историей.
   Да, именно здесь мы прожили самое счастливое время нашей семейной и супру-жеской жизни – в любви, заботах, прекрасной работе народных учителей, завоевав большой авторитет и, наконец, почувствовав, что жизнь в конце концов удалась и продолжается!
   Через два года, с учётом моих научных работ, получил звание доцента и в 1972 г. был единогласно избран заведующим кафедрой. В Гродно мы прожили с женой почти два года в маленькой комнатке в общежитии, хотя сначала гарантировали соответ-ствующую квартиру. Да, у нас была своя кухонька в конце коридора и не очень чис-тый общий душ, но обман был настолько яв-ый, что я даже растерялся! Куда только не ходил, но всё напрасно – обещания, отсрочки, какие-то важные причины. Вновь, уже в который раз, наступала расстерянность и безысходность! Если бы не сын Олег! Он через знакомых добился приёма у Председателя Президиума Верховного Со-вета БССР Ф.А. Сурганова, и мы сразу же получили прекрасную квартиру. На втором этаже, двухкомнатную, но увеличенной площади и с двумя длинными лоджиями! Мы благодарны и сыну, и его доброму знакомому Евгению Фёдоровичу Сурганову.
   Честно скажу, и это лежит на моей совести: сын Олег рос у нас в жёстких, по-рой даже жестоких, условиях. Почему? Тяжело признаваться, но на склоне лет, ког-да тебе за 90, сказать правду (хотя бы часть её!) всё-же следует – негативную роль сыграла его мать. Она всю жизнь, с раннего детства лет до лет четырнадца-ти, когда он уже мог и сам дать сдачи, держала его в таких ежовых рукавицах, что я ещё удивляюсь, как он смог вырасти нормальным, высокообразованным человеком, находил в себе моральные силы посещать нас и часто помогал! Она не могла контро-лировать свои бурные эмоции и часто вымещала свои нервные срывы на собственном сыне. Я же оставался в стороне, заняв, к сожалению, слабую позицию, щадя здоро-вье жены, не желая ей перечить, тревожить, даже не знаю, что тут и сказать... Не вся тут правда, прости, Господи...Оправдания мои слабы...
   Очень успешно и с хорошим настроением отработал в институте почти двенадцать лет. Потом по состоянию здоровья, а точнее, увы, по настоянию супруги, вынужден был в 1980 году уволиться. Опять с помощью Олега мы нашли вариант обмена на Минск и переехали, сначала на Мясникова, а потом, в 1982-м, на Партизанский про-спект, где и проживаем сейчас. Год проработал в Белгосуниверситете с заочниками по приглашению профессора Л.М. Шакуна. После три года преподавал белорусский и русский языки на курсах по подготовке к поступлению в вуз. Пенсионер имел право работать только два месяца в году, но нам помогли оформить часть времени на же-ну, и наша подработка была довольно существенной. Что сделаешь,  приходилось идти на такие хитрости.
   Был и ещё один интересный случай. Вытаскиваю я из почтового ящика газету и на третьей странице в самом верху вижу... Не поверите! Портрет человека, очень по-хожего на того самого вербовщика, увильнувшего от всех гроз и несчастий, «масте-ра» на все руки и мимикрию при любых властях, любых спецслужбах и режимах! Свое-го рода Остап Бендер* нашей современности! А проще и правдивее – прощелыга! Оши-биться я не мог. Зрительная память у меня прекрасная! Это был тот же человечек с огромной лысой головой, тёмным, запутанным прошлым, но с новой чудесной леген-дой! В большой статье мастер национального белорусского (подчёркиваю!) пера пел нескончаемые дифирамбы очередному закордонному «гению», проявившемуся почему-то только в период перестройки?! Отечественные активные борцы за «самастойную» от всего и от всех Беларусь, ничтоже сумняшеся, не анализируя очевидное, не вдава-ясь ни в детали, ни в нестыковки в биографии и профессиональной деятельности своего свеженайденного авторитета, так высоко вознесли этого человека с туманным прошлым и таким же странным настоящим, что мелькнула мысль: а может, он и есть вот тот советский «Штирлиц» или Зорге, а я даю оценки, не зная всей правды? Особым акцентом отмечалась его героическая и необычная биография – обладал ещё до войны академическим умом, поэтому, несмотря на сменявшиеся власти, а с ними и верные им спецслужбы, на большую войну, хоровод политических лидеров, ловко ус-кользал от их всевидящего ока, работая во все времена, даже у немцев, только на пользу белорусской отчизне! А где результаты этой работы на Беларусь, хоть бы что-то конкретное, пусть и маленькое? Ответа нет – одни перепевы его же статей о самом себе! А вдруг его наши забросили туда? Но куда? Получается, сначала в За-падную Белоруссию, потом оттуда оставили на оккупированной территории, а когда их советские войска погнали взашей, его внедрили в отступавшее стадо? Или сам быстро побежал? Но впереди всех или сзади? Вот в чём вопрос! В Германию, затем представителем кого-то по лагерям, и вдруг – у американцев? А потом? А как он прилип переводчиком к нашим учёным на раз-ных международных форумах? А? Сам, по собственной инициативе? Нет, туда переводчиков подбирают спецслужбы, и только они! А почему так много пишут о нём наши уважаемые белорусы, повторяя только его слова о самом себе и не добавляя абсолютно ничего нового? Меня захватила это лы-сая особь, вернее, его слишком гибкая и ускользающая из пальцев трудовая био-графия! Тогда я обложился всей литературой, статьями, какие только смог достать, и попросил своего внука хорошенько пошарить по интернетным закоулкам в поисках материалов об этом феномене, но не его собственных статей и перепевок, а его трудов, конкретных, а не косвенных, и трудно доказуемых достижений. Получилось так: на все сто процентов всё, что написано об этом самодеятельном «Остапе Бен-дере», взято только с его же очень расплывчатых и неподтверждённых ничем и никем слов! Только цитаты из биографии, подправленные и заштрихованные под те времена детали, прак-тически никаких научных работ в той таинственной и сверхсекретной области, абстрактные разглагольствования о его вкладе в мировую науку, но без всяких ссылок и доказательств... Мол, работал за кордоном там, где сплошные сек-реты, поэтому и сказать нечего, а те, кто там с ним действительно был, при одном упоминании его имени белорусским журналистом, попробовавшим собрать материал для книги, прекращали всякий разговор и уклонялись от уточняющих вопросов по этой личности!
Выбросил я этот лысый портрет в мусорку и подумал: те давние встречи (наверное с ним) говорили не о науке и неизвестном вкладе в неё, а о другом, более земном, – о проходимце, генииально увильнувшим от всех капканов и талантливо создавшим са-мому себе новую, почти героическую биографию за счёт наивных и доверчивых людей! Ему бы день прожить там, где был я!
   Уже много лет мы с супругой по полгода живём и работаем в меру сил на даче в посёлке Бобр Крупского района. Наш деятельный сын Олег нашёл дом, где мы обус-троились и нашли уголок после стольких лет бурной и переменчивой жизни, к тому же недалеко от памятного нам всем Красилова – всего в 20 км! Здесь, в деревен-ской тишине, на фоне настоящей, почти нетронутой природы и приходят мысли о про-житом, увиденном, о том, что минуло и что ещё перед глазами. Многое нравится – попытки дать людям какую-то самостоятельность, стабильность, но видим также, что все эти благие начинания продвигаются с трудом, жизнь опять быстро обюрокрачива-ется, обрастая ненужными условностями, почему-то очень похожими на те, что все мы видели в «добрые» старые времена! Но движение вперёд всё-таки есть, а с ним есть и надежда на просветлённое будущее хотя бы для наших внуков и правнуков!
   А что сказать следующим поколениям? Конечно, многое из того, что проявляется в технике, в коммуникациях, в науке, служит и должно служить людям и их задачам – профессиональным и личным. Так оно и есть, только бы не ушли все эти новшества на другие рельсы, не сбился бы моральный прицел молодых на накопительство, при-обретательство, гонку за новизной с потерей вечных ориентиров – честности, ста-рательности, инициативы не только в погоне за состоянием, но и в деле взаимопо-мощи, сострадания, даже самопожертвования (не в прямом смысле!). Наблюдаю сейчас повальное отсутствие интереса к прошлому, поверхностное оформление кое-как полу-ченных знаний, сваленные в пёструю кучу представления о семейственности, отноше-ниях полов, целях и путях достижения жизненного статуса. Да, много времени отни-мает овладевание современными средствами электронного общения, но это ни в коем разе не должно минимизировать и словарный запас, и уровень общей грамотности. Человек ведь был и остаётся человеком, пока интересен своим интеллектом, а не ценой и видом айфона или смартфона?! Все эти штучки – средство, а путь и цели, на мой взгляд, остаются прежними! Конечно, для понимания современных жизненных нюансов нужны и время, и опыт, но они, уверен, придут! Только бы не проехать мимо них!

Фон моей жизни

   В наше, уже новое, время я с большим трепетом читал и знакомился с тем, что всегда было под спудом запретов – судьбах исторических особ, политических лиде-ров, выдающихся военачальников, представителей нашей великой культуры и интелли-генции. В 1980–1990-е годы начала медленно и не очень охотно приподниматься за-веса над преступной деятельностью и такими же методами наших всегда тайных и не-оспоримо героических органов – от ВЧК до МГБ! И тут то, что всплывало в моей па-мяти о прошлом, чётко согласовывалось и подтверждалось старыми фактами уже из моей личной биографии, но в новом освещении современного времени.   
   Я, мне так кажется, понимаю тех, кто категорически не хотел бы обнародования кровавых страниц нашей «светлой» советской истории. Это особая категория людей с редко встречаемым теперь садистко-классовым содержанием, хотя наука давно приз-наёт, что среди людей есть почти постоянный процент бесчувственных, жестоких, безграмотных и последовательно тупых обожателей мировых тиранов, в первую оче-редь своего, родного, прославленного тысячами и тысячами речей, гимнов и песно-пений – Иосифа Сталина (Джугашвили)! Вид крови и неимоверных страданий жертв, обезглавленных руками его подручных, вызывал у них, наверно, особый вид психоло-гического, а а может, и сексуального, освобождения, облегчения от собственных серости, животных страстей и тупоумия.
   Так в короткий период открытости и свободомыслия в мою душу запали и трагич-ность случившегося, и странная, целенаправленная, античеловеческая страсть влас-тей к уничтожению элиты нашей страны!
   Вот то, что удержалось в моей неплохой памяти:М.Горбунов, А.Чаянов, Е.Черенц, Вс.Мейерхольд, И.Бабель, Т.Табидзе, Бр.Ясенский, И.Микитенко, С.Сейфулин, В.Кир-шан, С.Третьяков, М.Кольцов, М.Лукин, А.Бубнов, Д.Плетнёв, В.Вавилов, С.Киров, В.Антонов-Овсеенко, П.Баранов, В.Блюхер, А.Варский, Я.Гамарник, П.Дыбенко, А.Егоров, С.Каменев, А.Косырев, С.Касиор, М.Крыленко, Бела Кун, М.Арахерашвили, П.Постышев, Я.Рудзутак, И.Уборевич, М.Тухачевский, И.Уншлихт, А.Червяков, Н.Го-лодед, М.Гикало, И.Скрипник, В.Шарангович, В.Яркин, В.Бухарин, В.Путна, И.Федь-ко, М.Левандовский, Я.Ковтюх, Н.Вознесенский, П.Флоренский и ещё сотни и сотни тысяч лучших сыновей были изъяты из жизни своей жестокой матерью-Родиной!
   Только по указу «самого человечного» из человеков – Ленина (Ульянова) рас-стреляны тысячи священнослужителей! Только в Москве снесено и уничтожено 350 па-мятников дореволюционного времени, в том числе и генералу Скобелеву, а по всему СССР превращены в руины более 30 000 храмов православной конфессии.
   В небольшой и по площади, и по народонаселению Беларуси стараниями чекистов был уничтожен практически весь цвет нашей культуры и литературы: И.Харик, П.Го-ловач, В.Коваль, С.Бар;новых, Т.Гартный, М.Гарецкий, С.Некрашевич, М.Зарецкий, З.Аксельрод, М.Багун, Я.Бронштейн, А.Вольный, А.Гурло, С.Дорожный, Т.Клешторный, М.Кульбак, С.Куницкий, В.Мараков, В.Сташевский, Ю.Таубин, П.Трус, В.Хадыка, М.Чарот, В.Голубок и многие другие, да и в трагической кончине нашего националь-ного поэта Янки Купалы, вдруг самостоятельно упавшего в лестничный пролёт мос-ковской гостиницы, явно прослеживается след одной из чекистских операций, убрав-шей слишком несговорчивого писателя...
   Уцелели только те, кто сотрудничал с НКВД, или те, кто тихонько сидел по творческим кухням, не высовывая носа и с восторгом аплодируя всем партийным и чекистским начинаниям! Это они громко поддакивали в судах и на собраниях, игра-ли, когда требовалось, роль «истинных» свидетелей, клеймили изо всех своих сил вчерашних товарищей, соседей и даже родственников. А что, как говорят некоторые сейчас, „такое было время“или – „по другому нельзя было“, или „иначе не выстояли бы!“ Вот вам уже и современная мораль, казалось бы, отстоящая более чем на 90 лет от зверств коммунистов, дорвавшихся до власти?!
   Задумывался я и о формировании своих политических взглядов и собственной платформы. Я – социал-демократ, сторонник частной собственности, в том числе и на землю. Долго я искал ответ на один вопрос: почему коммунисты, большевики так ненавидят социал-демократов? За мои годы в тиши минской и московской центральных библиотек я познакомился со многими трудами классиков марксизма, ленинскими, сталинскими работами, книгами и статьями известных европейских философов, мне даже выдавали и труды «крамольных» авторов. Намного легче было разговаривать с сотрудниками этих солидных заведений, имея удостоверение кандидата наук и заве-дующего кафедрой. Они не обращали внимания, что я не специалист по общественным наукам, а филолог, но уютная атмосфера обжитых десятилетиями читальных залов, зелёные столы, мягкий свет создавали настоящую доверительную атмосферу, куда, полагаю, редко залетали «жучки» всяких контролирующих и подсматривающих органов?!
   Вот из этих разношёрстных по направленности взглядов, трудов я черпал, хоть и запоздало, много интересного, что было категорически недоступно в предыдущие го-ды. Почему партия Ленина, созданная по образу и подобию других социал-демократи-ческих партий, со временем стала выступать против них? Загадка? Оказывается, со-циал-демократы – сторонники парламентских методов политической борьбы за власть, а большевики – за насильственное свержение любой власти! Завоевать большинство на выборах, создать настоящий парламент на основе этих выборов, действенную Конституцию, сменяемую и подотчётную власть, поставить целью благо народа... А что получилось? Всё это постепенно просветляло мой ум и накапливалось в фунда-менте моих знаний. Я горжусь теперь, что мне не нужно было постоянно внутренне перестраиваться и держать нос по ветру, мимикрировать то под райком, то под но-вого районного божка, проституировать собственную мораль в угоду карьере или другим корыстным целям. Мои взгляды формировались независимо от велеречивых га-зетных статей и указаний руководства. Они складывались и отшлифовывались самим ходом персональной и общественной жизни – сначала из рассказов отца, родственни-ков, живших и трудившихся ещё при царе и своими глазами видевших разницу – что было плохим, что хорошим, что обещала новая власть, а что получилось?! Мои жиз-ненные взгляды формировались и из того, что я начал сам наблюдать в годы юности, студенчества – странные и трагические случаи с людьми, громкоголосые и многообе-щающие доклады и лекции заезжих партийных гастролёров, собственная практика кон-тактов и с людьми, и с нелюдями. Следует отметить, что мой отец, наверно от при-роды, всегда был недоверчив к слишком разговорчивым и необязательным людям. Он ценил дело и только дело. А при контактах с представителями советской власти лю-бого уровня предпочитал помалкивать, больше слушать и кивать. Меня же агитирова-ла и направляла сама жизнь. Получается в учёбе, потом в работе, науке – и я стремлюсь сделать в этом направлении больше. Чем прочнее ты создашь собственный фундамент, тем стабильнее и интереснее станет твоя жизнь. Этой аксиомы я старал-ся придерживаться всё время, и призываю моих внуков и правнуков следовать этой мудрой мысли!
   Я, возвращаясь в памяти к истокам, сравниваю судьбу двух школьных учителей – моего шурина и собственную. Он работал учителем начальной школы ещё при царе. Я начал преподавать в средней школе уже в советское время. Какая же разница между нами? Здесь не нужно никакой политагитации. Приведу один пример.
   В начале 70-х я повесил в кабинете белорусского языка и литературы портрет национального белорусского просветителя Ф.Скорины. Но очень скоро кто-то доложил об этом директору, и тот довольно строгим голосом объяснил мне, что вывешивать в кабинете портрет языковеда и выпячивать что-то национальное – карту республики, флаг, атрибутику, не нужно. Это не понравится райкому, да и не соответствует ли-нии партии в национальном вопросе. Если уж вывешивать, добавил он миролюбиво, то это портреты Ленина, членов Политбюро, ну а если флаги, то только два – СССР и БССР. Вот так! А я заметил, что издаются только портреты и даже целые фотонабо-ры, книжечки и брошюрки только с ликами московских вождей. А где же наше нацио-нальное Бюро? Не-з-я-я-я! Второй сорт. Но среди них есть и те, кто уважаем и Москвой! А что ж тут говорить об исчезнувших? Хотя и 70-е годы?! Но свои мысли я старался держать при себе. Выполняя функции избранного секретаря первичной парт-организации, формально я делал всё, что было положено, – собирал безликие и сис-тематические собрания, сам выступал на них с копиями газетных статей вместо соб-ственных, не импровизировал, хвалил, что хвалила вся страна, и молчал, когда ви-дел очередной явный бред! Но страховался и в таких ситуациях, поручая ругань и обвинения кому-то другому, ну а те старались, лезли из кожи вон, оплёвывая то-го и тех, о ком и о чём не имели ни малейшего понятия. Я всегда помнил, что «среди тут» неслышно ползают добровольные и подневольные источники информации, выпол-нявшие уже в четверть силы свои вынужденные обязанности. Сила и глубина моего жизненного опыта, моя почти исключительная память, воля и закалившийся характер были не слабее системы, во всяком случае, районного масштаба, и я со временем неплохо чувствовал себя и на работе, и дома.
   С молодых лет знал и помнил некоторые высказывания Ленина – о религии, отно-шениях между капиталистами и рабочими, о его обещаниях дать крестьянам землю, а мир – всем народам... Но эти обещания не были выполнены. Блеф? Самогипноз ожес-точённого фанатика? Меня всегда забавляло, что многие статьи самого Ленина не включались в Полное собрание его сочинений?! Вредные, но для кого? Однажды мой слушатель подготовительных курсов при Белгосуниверситете В.Пенязь на лекции о творчестве К. Крапивы* заявил: „А вам не кажется, что Крапива своим произведе-нием «Кто смеётся последним?» реабилитирует карательные органы СССР и саму сис-тему? Пишет, что почти во всех наших бедах виноваты только «Горлохватские», а не кто-то другой“. Это было очень смелое для того времени заявление, но подобная мысль возникала и у меня самого – мол, в незаконных арестах виноваты только ка-кие-то тёмные личности типа героя Горлохватского. Их доносы привели к репресси-ям. А где система? А кто его научал этому? Подталкивал, поощрял? Писатель об этом не говорит ни слова!
   Я белорус, и это тоже звучит гордо! Мне близко всё белорусское – язык, лите-ратура, культура, песни, история и традиции. Я также люблю и русскую культуру, и неплохо её знаю. Много читал и не только общепризнанных в то время авторов – Надсона, Фета, Тютчева, Шкулёва, Есенина, позже Солженицына, Шаламова*, поэтов-«шестидесятников». Много интересовался и западной литературой. Люблю поэзию, пе-чатался немного и сам. Делал переводы с немецкого. Принимал активное участие в районной самодеятельности – играл вместе с женой в нашем драмтеатре. Получалось неплохо, что было даже отмечено народной артисткой БССР С.Станютой.
   Некоторые факты из нашей жизни вызывали у меня недоразумение или протест, в нашем бытии было много непонятных неувязок. Говорилось одно, а делалось другое. Помню голод на Украине. Приезжаю к родителям на каникулы, а у нас во дворе много чужих людей. Их разместили в гумне, в бане, даже в дровне. Это были беженцы с Украины. Тогда я ничего не знал о причинах огромного голода там. И прямо во дво-ре от самих украинцев услышал настоящую правду, отличную от той, которую позже активно распространяла государственная пропаганда. Советы подчистую забрали всё зерно. Сталин решил наказать упрямых украинцев за непослушание при формировании колхозов. Метода была выбрана самая жестокая – хочешь не хочешь, сам пойдёшь в колхоз, чтобы не подохнуть с голоду. И пошли. Не сразу, но вынуждены были сдать-ся! Один из них говорил, что его мать насыпала зерно в пустые бутылки и всякие банки и спрятала это добро в соломенной крыше. Донёс сосед, видевший это. Крышу сорвали, забрали всё зерно и избили до смерти хозяина.
  Узнал я спустя много лет и о катынской трагедии. Нам-то рассказывали одно – мол, польских военных расстреляли немцы, и мы к этому преступлению не имели ни-какого отношения. Для солидности выводов Кремль создал госкомиссию – врачей, экс-ертов, пригласили даже пару иностранных корреспондентов, и состряпали фаль-шивку – виноваты фашисты! Правда оказалась проще и ужасней – более 21 тысячи польских офицеров, содержавшихся в специальном лагере, были расстреляны без суда и оснований. Мол, наши власти боялись, что они поднимут восстание!
   Всё ясней и ясней проявлялась для меня деспотичная суть тоталитарного режима, царившего в СССР. Я был удивлён, прочитав в «Литературной газете», кто делал ре-волюция в России вместе с Лениным. Это: Л.Б.Розенфельд – Каменев, Л.Д.Брон-штейн – Троцкий, В.М.Скрябин – Молотов, Е.М.Губельман – Ярославский, М.М.Грузенберг – Бородин, А.Л.Братман – Бродовский, М.К.Шёйнфинкель – Владимиров, Б.М.Фрадкин – Волин, С.М.Гуревич – Измайлов, К.Б. Собельсон – Карл Радек, М.М.Валлах – Литви-нов, Л.Б.Гольденберг – Гольцман, ещё А.Б. Гуревич, В.Н. Дойер, Крицман, Нахим-сон, Фрумкин, Шёйнман, Шкловский...
   Теперь становится понятно резкое изменение политики Сталина в отношении евре-ев в стране – он решил обосновать планировавшиеся в недалёком будущем репрессии на почве анти-семитизма, но смерть помешала. После смерти Ленина политика Стали-на быстро демонизировалась и приобрела зловещую окраску. Более семидесяти лет советский народ под руководством компартии бегал по кругу, искренне полагая, что движется вперёд. Марксистско-ленинская идеология была возведена на божественный пьедестал и признана отныне и навеки единственной, без пятен и ошибок, сомнений и ревизии. В то же время разные обстоятельства общественного развития вносили и предлагали какой-то простор для манёвра и приведения старых догм в соответствие с требованиями нового времени. Десятки работ и Маркса, и Ленина утаивались от читающего народа, зато вместо них нам предлагались обширные и безграмотные раз-глагольствования новых вождей, каждый из которых всеми возможными и невозможными способами лез на страницы жизни, чтобы остаться в истории. Об этом лучше было не думать, а честно и увлечённо работать, постигая нюансы тяжёлого труда педагога.
   Поскольку эти заметки могут быть и моей исповедью (времени-то осталось мало-вато), скажу и о моём отношении к религии. Известно, что религиозные взгляды закладываются в детстве. Отец мой, мачеха, старшие сёстры– люди верующие, систе-матически ходили в храм, даже пели в церковном хоре. Мачеха брала меня в цер-ковь, и я также испытавал трепет при звуках пения, звоне колоколов, при виде зо-лотого убранства и горящих свеч. Это откладывало неизгладимый отпечаток, форми-ровало мою духовность. Главные церковные постулаты никогда и никак не расходи-лись и с моими поздними представлениями о правильной жизни и не были непреодоли-мым препятствием для их глубокого принятия. Не зря религиозные взгляды ещё назы-вают свободой совести! Искра Веры не угасала у меня никогда. Я задумывался, ме-шает ли это жить и работать? Нет, никак не мешает! А как совместить? Но совмеща-ли же и Павлов, и Лермонтов, Пушкин, Кольцов, Ахматова, декабристы? Во время войны было мало времени анализировать своё духовное состояние. Не будешь же в каждой воронке шептать молитву «Да воскреснет Бог и расточатся вразе Его» (мо-литва от всего зла)? Два раза за время войны вера моя проявилась ярко. Первый раз – где-то в конце июня 1941 года сижу в наспех вы-копанном окопе. Это были первые и самые тяжёлые дни войны. Привели двух солдат на инструктаж – они на-правлялись в тыл врага за «языком». Я как мог объяснил им, как нужно незаметно передвигаться, ползти, преодолевать препятствия. Как подавать жестами сигналы друг другу при обнаружении или захвате врага, при опасности. Солдаты повернулись к выходу. Один вышел, второй остановился на пороге. Молодой парень смотрел на меня какими-то особыми, растерянными глазами. Я понял, чтоон хочет сказать что-то очень важное именно в этот момент. „В чём дело?“ – строго спросил я. „Как вы думаете, я вернусь с этого задания?“ Я быстро оглянулся – никого: „А ты веришь в Бога?“ Мой вопрос показался ему подозрительным, провоцирующим и он ответил в ду-хе времени: „А как нужно, как лучше?“„Нужно верить!“ – убеждённо сказал я, бла-гословил его крестом и напутствовал: „С Богом! Вернёшься!“ Вот такое своеволь-ство проявил их командир. Это было начало, но был ещё и конец. Утром через два дня в мою землянку (окоп, покрытый еловыми лапками) вбегает тот солдат и с поро-га почти кричит: „Теперь и я знаю, что Бог есть! Спасибо вам!“ Я показываю ему жестом на спящего политрука и выпроваживаю вон. „А в чём дело? Кто тут про рели-гию кричал?“– вместе с политруком проснулась и его бдительность. Я ответил, что не знаю, солдат ошибся адресом, искал санблок. Фамилию я не сказал. Политрук настаивал. Эта ситуация разрядилась сама собой – через пару минут налёт стёр с лица земли и наш окоп (я, как всегда, бросился в лес, и подальше), любопытного политрука и ещё много молодых парней... Мы даже не изучали правила поведения при авиа и артналётах, что тут же влекло за собой потери. Учили-то наступать, и толь-ко! После сказали, что из той вылазки вернулся один солдат. Все полегли при попытке перелезть через колючее заграждение, а я говорил им, что нужно обяза-тельно подлезать под него, приподнимая колючки...
   Второй случай – едем на нашей машине. В кабине я и водитель. За нами ещё один штабной грузовик. На дороге полный беспорядок – кто пешком, кто на повозке. Мно-гие без обуви. В одном селе остановились возле деревянной церквушки. Толпа лю-дей. Свежие, некрашенные гробы – целых двенадцать. Старый батюшка молится за упокой души, старательно машет кадилом. Вокруг много женщин, детей, стариков. Плачут... Я попросил остановиться. Бросил пистолет на сиденье, вышел. Стал к лю-дям, перекрестился, спросил, что и как. Оказалось, они работали в поле, окучива-ли картошку. Немецкий самолёт выскочил из-за леса и скосил почти всех первой же очередью. Вернулся к машине. Вдруг шофёр из следовавшего за нами грузовика зло-радно пошутил: „А я и не знал, что начальник разведки верит в Бога и так боится немцев! Можно и доложить куда следует!“ Я ответил: „Ты и мать свою продашь! Смотри, как бы судьба не наказала тебя!“ Вижу – тот затаил злобу. Не успели про-ехать и трёх километров, как в чистом поле послышался свист падающей бомбы... Кричу своему Сёме: „Рви направо, через кювет... Давай, давай!“ Взрыв, второй... Меня осколком от деревянного борта легонько ранило в левый бок. Шофёр мой разбил нос, падая из кабины, а другую автомашину разнесло в клочья вместе со всеми, кто там был: дым, огонь, смрад – и всё. Те остались на дороге, понадеявшись, что по-везёт. Они, как сказал тот бравый шофёр, не боялись ни Бога, ни немцев!
   Вот такие проявления моей Веры случились прямо в первые дни лихолетья. Дай же, Боженька, дожить до конца, идя путём Веры, любви и надежды! Я унаследовал от отца многие черты – он никогда не ругался матом, я – тоже. Был такой случай в военном училище. Полевые занятия по тактике ведения боя взвода и правилам взаи-модействия при организации атаки. Я играю за командира взвода. Подаю команды: вперёд, потом – окопаться, что-то ещё... Но кому хочется в мирное время копать, обливаясь потом, или строить временные укрытия? Мои курсанты тянут с выполнени-ем, ленятся. Мне вдруг показалось, что есть действенный национальный метод – русский мат. И я грязно выругался. Так делали при мне многие командиры. Вдруг слышу сзади: „Курсант Ковалёв, вашим голосом только романсы петь (а я действи-тельно пел иногда под гитару), а не матом крыть. Не получается это у вас. Пре-кратить и отдавать нормальные команды! А вы чтобы слушались командира, а не то!.. “Это был замначальника училища. Мне стало неловко. Он подошёл: „Вас сол-даты и так слушать будут, а мат вам не идёт. Поняли?“ Как не понять – понял. С тех пор этим словарным запасом не пользуюсь... и ничего, живу. Значит, можно и без мата?!
   Никогда не курил и не курю, но зато каждый день занимаюсь физкультурой вместе с женой. Правда, она обогнала меня в этом – по утрам обтирается мешковиной, на-моченной в холодной воде! Мне это уже не по силам!
   Я очень доволен, что наш сын Олег подтолкнул меня написать эти воспоминания. Конечно, они сырые, необработанные, но кто знает, сколько ещё отпущено мне на этом веку? Почти 92 года! А это уже очень близко к последнему рубежу! Думаю, что этими записями займётся он.
   Как-то вечером во время одной из встреч с Олегом (много лет живёт за грани-цей) мы разговаривали на болезненные темы современной истории нашей страны. Сын уже читал и мои воспоминания, и мою книжку «Горькая правда войны», да и другие мои записи. Его жизненный и профессиональный опыт, литературные способности (член Союза белорусских писателей!) также давали ему право по-своему осмысливать прошедшее. Неожиданно он сказал, что „Сама идея справедливого для всех общества во все времена занимала умы образованных людей, но почему-то в нашей стране был осуществлён самый кровожадный сценарий, а далее ход всей жизни с 17-го только подтверждает одну мысль – вся эта идея в исполнении одержимых фанатизмом боль-шевиков – наибольшая в мировом масштабе авантюра, обернувшаяся абсолютной ложью, неудачным экспериментом построить одинаковое для всех жилище, своего рода интер-нат – казарму, где бы каждому проживающему тот, кто владеет властью, раздавал бы по своему разумению и по правилам сгнившей морали кусочки еды, огрызки свободы и время от времени сильно бил , чтобы никто не искал другой правды... Категоричес-ки нельзя строить общество на ненависти и зависти большинства к лидерам, состо-явшимся, умным, образованным! Ничего нельзя построить на страхе и рабстве! Свободный человек свободен в своём творчестве и работе! Это полёт, а не согбен-ное существование!»
   Острые, но честные и меткие слова! Теперь и мне понятно, почему власти не от-крывают и ещё долго не откроют свои архивы, подвалы, где и лежат, перевязанные серым бумажным шпагатом наша история и наши преступления!
   Приятно наблюдать за жизнью, участником которой являешься ты сам, и её же описываешь. Что-то опущено, не удержавшись в памяти. Вёл я и кое-какие заметки, но основное осталось в сердце и в душе.
   Пройден большой и многострадальный путь. Были свои радости и печали, достиже-ния и ошибки. „C`est la vie!”*– как говорят французы. Работал всегда с совестью, старанием. Временами не хватало опыта, знаний, но был энтузиазм, воля и желание двигаться вперёд. Я любил учительский труд. Меня любили и ученики, чему есть много свидетельств!
   Привлекал с молодых лет и сам педагогический процесс – ты в центре внимания, тебя слушают, надеясь узнать что-то новое, полезное, а ты отдаёшь им свои зна-ния, делишься своими взглядами, а по ходу учишь их и честности, и высокой мора-ли, одновременно получая и от них что-то новое и новое! Ты наполняешь их паруса новым и свежим ветром, отправляя в дальнюю дрогу, к неизведанным местам, в буду-щее. Сейчас многое стало более отстранённым от самого молодого человека – учат предмету и то как-то ускоренно, но сердцу и душе ничего! Кое-какие знания, а о совести, чести, правильном поведении?
   Этот вечный процесс, это действо, волшебство – не одностороняя работа, не только поучительный голос одного, кто владеет какими-то знаниями, – это движу-щийся поток, в котором перемешиваются знания, интерес к новому, открытия и ра-зочарования, стремление понять и разобраться не только слушающих, но и тебя, перед которым живые люди, их открытые души и глаза, отсутствие опыта и сопротив-ляемости соблазнам! А что уж тут говорить о современных свободах?! Никаких слов нет, чтобы оправдать эти безобразия только «растущей демократией»! Но это уже не ко мне, скорее к Вам, мои читатели!
   Если наша с супругой прежде большая семья уменьшилась за счёт естественных потерь – ушли родители, потом родственники, то она же и расширилась за счёт мо-лодых, кто пришёл в этот мир после нас, кто родился недавно, кто будет проникать в тайны бытия и, может быть, понесёт дальше частичку знаний о былом, в том числе и о нашей жизни, о том, что ушло, о том, что никогда не должно повториться. Нас теперь опять много – у сына Святослава дочь Лена с двумя детьми – Сашей и Машей, сын Игорь с дочерью Полиной и чудесной женой Ольгой, у нашего постоянного помощ-ника сына Олега – дочь Анжелика с двумя близняшками – Дианой и Каролиной, сын Владислав с женой Инной и нашим внуком Эдгаром. Но на этом список не заканчива-ется. Его, к счастью, продлили Олег с женой Наташей – у них дочь Ольга с мужем Тобиасом итроеих чудесных деток, говорящих на немецком, на языке, который спас мне жизнь и дал работу, – это Лена, Паулина и сын М;льте. Сын Александр работа-ет в школе педагогом, продолжая нашу учительскую династию, что добавляет нам особой гордости! Олег, Наташа, Ольга с семьёй и Александр живут и трудятся в Германии, что также является каким-то особым знаком и для меня! Вот сколько раз-ных, интересных и талантливых родственников, продолжателей и наших добрых дел! Дай Бог им всем здоровья и счастья! Может быть, сохранят в своей памяти и наши имена?!
   А труд учителя, педагога высшей школы всегда притягивал меня своей главной особенностью – мало того что ты, используя свои профессиональные знания, объяс-няешь молодым людям всё новое и новое, вводишь их в мир до сих пор неведомого – ты ещё делишься с ними правильными ориентирами в жизни, объясняя, что такое хо-рошо, а что такое плохо. Эта работа придавала мне много сил и увлекала своими безграничными особенностями, радовала результатами – на моих глазах молодой че-ловек рос и становился на ноги! Прекраснее этого нет ничего! Получается, я тоже вместе с другими строил саму жизнь, улучшал её, направлял по её дорогам других!
   Какая-то не совсем понятная радость проникает в сердце, когда после напряжён-ного разговора со своими учениками, студентами ты смотришь в их благодарные гла-за и понимаешь – стоило жить и учиться, стоило выдержать и перенести всё то, что случилось в моей жизни.
   Благодаря Судьбе и Божьей воле так прошла моя жизнь. Я здесь написал почти обо всём, а мой сын Олег подкорректирует, добавит красок и, может быть (буду ему за это благодарен!), издаст отдельной книжкой обо мне и моей жизни. Что можно было бы изменить, подправить, обойти, где выгадать лучший путь? Эти вопросы уже не ко мне – о них будут спорить мои потомки, те, кто придёт следом. Они будут сравнивать, вытаскивая из прошлого и настоящего свои выводы, своё разумение и аргументы, отстаивая учёные и не очень концепции, забывая главное – человека!
   Бог им судья!

Acta est fabula!*

*пьеса сыграна!/лат.

Эпилог

   Вот и конец этих записей. Поставив точку, задумался: получается, что жизнь моего отца являет собой настоящий срез почти всего исторического пути нашей со-циалистической Родины в одной из её республик – Беларуси. Почти до 1923–1924 го-дов уклад сельской жизни, тем более в такой глубинке, как козловичские хутора, был таким, как и при старой царской власти – главным на селе был староста, кото-рого выбирали из числа авторитетных жителей, самыми грамотными были учителя не-большой школки при местной церкви, каждый крестьянин-хозяин зарабатывал на жизнь, на семью своим трудом, десятину от заработанного отдавал государству, но не деньгами, а натурой – зерном, семенами или снопиками льна, а у кого были ульи – то и мёдом. Никто и никогда, как говорил мой отец, не отбирал силой ни домаш-ний скот, ни зерно. Любой мог продавать излишки производимой продукции на мест-ном рынке. Таким образом крестьяне зарабатывали немного живых денег, за которые могли купить керосин, необходимые в хозяйстве орудия труда – пилу, топоры, косы, инструменты по столярничанью, ещё всякие мелочи – гвозди, напильники, скобы... Когда не хватало денег, то эти вещи заказывали у своего кузнеца, а расплачива-лись тем, чем были богаты. Кое-кто из самых смелых ездил на заработки даже в да-лёкую и заманчивую Америку. Никто не лез, не подправлял силой этот уклад, сло-жившийся веками. Сама жизнь вносила некоторые новые привычки, новинки, но это происходило не под давлением, а появлялось в жизни естественным путём. Росли и подрастали дети, и кто имел больший, чем другие, интерес к учёбе, чем к заняти-ям на селе, тот пробовал идти дальше. Кто-то по этим же причинам покидал хозяй-ство, деревню и постепенно устраивался в городе. Это был, можно сказать, нату-ральный отбор и в самой жизни, и для перспективы общественного развития. Нельзя сказать, что всё вокруг впечатляло гармонией и порядком – во все эпохи путь че-ловека-трудяги был непростым, а временами даже тяжким. Вся история человечества пронизана этой несправедливостью, и так будет вечно, так как нет одинаковых лю-дей, поэтому и существует, и будет существовать разница между ними! Тем более никогда не будет гармонии между теми, кто пролез во власть, и теми, кто работает на них! Ну а то, что предлагает любвеобильная, особенно в последнее время, хрис-тианская религиозная концепция – это отсылка в никуда, это обещание того, что существует только на том свете, ибо места на земле для ровной и справедливой жизни для нас, трудяг, нет, а вот для богатеньких и жуликов – есть! А если гово-рить по правде, то этот небольшой, но очень качественный за счёт других «раёк» с пышными садами и бассейнами, тем не менее существует! И вы сами, мои дорогие чи-татели, знаете это лучше меня! Эти «райки» есть в каждом районе и влюбом месте земного шара!
   Потом пришёл Великий Октябрь с его взрывами, криками, красными флагами, все-народными призывами к лучшей жизни для трудящихся городов и весей, где бы они не жили и не ютились! Великий самогипноз! Звук этих немного помятых, но блестящих фанфар беспрестанно разносился над всей страной, призывая прогнать (а ещё лучше уничтожить) всех «бывших» и лететь на крыльях социализма в светлое завтра! Сла-бое эхо долетало и до отцовского хутора и соседних деревень. Отец, уже немного повзрослевший, видел на примере своей семьи глубокие отметины новых и категорич-ных законов невиданной жестокости и непонятных, часто нелогичных действий. Спектр государственной глупости и безосновательных экспериментов расширялся с погружением во взрослую жизнь, учёбу, работу, армию...
   Внимательный читатель увидит, что отец, рассказывая о прошлом, периодически затрагивает и затрагивает длящимся рефреном тему тревоги, тему жизни под гнётом тайных спецслужб, под страхом повальных арестов и гонений. Теперь, к сожалению, многим кажется, что тот трагический фон преувеличен, даже сфальсифицирован?! Но меня тяжело поколебать, внести сомнения, ибо и персональный опыт и отцовская долгая пёстрая жизнь говорят о другом, говорят только Правду!
   А что внёс или занёс великий вождь всех стран и народов, что конкретно дал нам Сталин? Здесь и не нужно огромных академических знаний – он последовательно уничтожал сначала участников октябрьского переворота, потом планомерно расстре-лял всех соратников Ленина, военачальников, почти весь корпус старших офицеров армейского, полкового звена, резидентскую и разведывательную сеть, учёных с ми-ровыми именами, знаменитых представителей науки, искусства, инженерной и просве-тительской элиты, потом взялся даже за инициативных крестьян.
   Бездарно и преступно повёл себя перед войной, в её первые годы, поставив страну на край гибели. Этот мировой стратег не осуществил ни одной военной опе-рации даже ротного уровня, но присвоил всё и вся после Победы себе! Даже выкопал в анналах воинской истории самое скромное для себя звание –Генералиссимус! Поче-му же другие мировые лидеры остались рядовыми? Главное – он уничтожил самых ум-ных, самых талантливых и самостоятельных, а оставшихся держал в узде и страхе с помощью послушного Цербера – НКВД–МГБ. Только он один в огромной стране знал всё и имел право распоряжаться жизнью и смертью подневольных!
   Дальше в отцовском тексте звучит тема практического углубления в желанную профессию учителя в Колышках и Лиозно. Знакомство с молодой коллегой, любовь, женитьба, рождение первенца. Но продолжалась эта идиллия недолго – призыв в во-енное училище, новая обстановка. В воздухе время от времени звучат тревожные нотки. Пока на уровне слухов доносятся слва и догадки о возможной войне. Отца, как обладавшего уже небольшим жизненным и совсем крохотным армейским опытом, удивляло многое: малое количество на руках даже стрелкового вооружения, отсут-ствие нормальных карт и гибких уставов ведения боя на уровне полка, батальона, роты, отсутствие всякой готовности к отступлению и даже теории организации сопротивления на крайний случай?!
   И вот неожиданно пришёл самый трагический день нашей истории – фашистское нашествие! Отец, как и многие, сначала ничего не мог понять ни в причинах войны, ни, главное, – в наших полных провалах по организации обороны и хотя бы плано-мерного отступления. Он с большой болью рассказывает со своего уровня, из глуби-ны, трагическую обстановку тех дней, растерянность, беззащитность и безграмотное поведение высшего командования. Ему повезло – он не погиб под бомбами и миномёт-ным обстрелом, не был убит случайной автоматной очередью, не умер от тяжёлого ранения. Что это было, почему так случилось именно с ним? Однозначного ответа нет – здесь и способность самостоятельно думать и постоянно анализировать обста-новку, черты его характера – спокойствие, упорство, сильная воля и высокая жиз-ненная мораль. А главное – над ним (так же как и над другими уцелевшими) была распростёрта длань Всевышнего, даровавшая ему, а потом и мне самое дорогое – Жизнь!
   Плен, жуткий опыт пройденных лагерей, увиденного, пережитого сказался на его поведении после освобождения. Сказался не в самом лучшем смысле – он стал более закрытым, уступчивым, неразговорчивым, частенько сидел за своими ученическими тетрадками и, задумавшись, смотрел в окно. Эту позу я хорошо запомнил, как и его ответ на мой вопрос: „А о чём ты постоянно думаешь?“„Да так, ни о чём. Немного о прошлом, больше о том, что нужно сделать завтра...“. И всё! Вспоминать вслух о пережитом начал только в начале 70-х, да и то только в кругу семьи.
   Чтобы у читателя не сложилось впечатление, что отец никогда не видел более светлых дней, расскажу и об этом. С детства, привыкший к любому труду, он никог-да не сидел без дела, праздно сложа руки. Каждую неделю что-то мастерил для до-ма, для хозяйства – то ложил тротуар, то строил баню, то подправлял забор, рыл мелиоративные канавы (дом стоял на бывшем болоте). Сам сделал коптильню, неболь-шую столярную мастерскую. Почти всегда, когда он работал учителем, я мог наблю-дать его распорядок дня. Утром – скромный завтрак с мамой и часто со мной (у ме-ня давно такая же привычка рано вставать)–кусочек хлеба, варёное яйцо, ломтик сыра, чай обязательно с сахаром – вот и всё на целый день. Потом на работу. Его любили и ученики, и учителя. Отец, обладая исключительной памятью, мог извлечь из её глубин почти всё, чем интересовался собеседник, и вдумчиво, основательно рассказать заинтересованному, не затрагивая его самолюбия в том смысле, что тот чего-то не знает.
   Была и в моей жизни интересная ситуация, с которой я сам столкнулся. Во время сдачи приёмных экзаменов в институт иностранных языков в Минске услышал от экза-менатора вопрос: „А вы у кого в Червене изучали немецкий?“ Услышав фамилию отца, не задумываясь поставили «отлично» с такими словами: „Мы уже давно знаем вашего отца по прекрасным успехам его учеников – у всех прекрасные знания иностранного языка!“ Что ещё можно сказать об учителе?
   Вместе с матерью они принимали активное участие в художественной самодеятель-ности – играли в местном драмтеатре, и получалось это также неплохо, о чём неод-нократно говорили ведущие артисты столичного Купаловского театра. Из его рук вышло в свет много отличных учеников, которые, благодаря знаниям, полученным и от него, успешно устроились в жизни. Их фамилии называть не буду, но, дорогой читатель, поверь на слово: среди них было немало и известных в республике людей.
   Ну, а когда выдавалась свободная минутка, он брал в руки гитару или мандолину и старательно, с глубоким чувством исполнял старинные городские романсы и подза-бытые, но душевные песни, народные припевки... Мать часто подпевала ему... и в эти минуты над домом парил какой-то божественный свет, казалось, он будет вечным...
   За ним, хотел он того или нет, всё же тянулся и тянулся след былого – война, плен, фашистские лагеря, недоверие своих, шёпот за спиной, негласный контроль на протяжении многих лет, добавлялась ещё и зависть менее талантливых и, честно го-воря, серых и ленивых особей!
   Но всё же не это было главным! Жизнь, семья, любимая работа, цель стать учё-ным подталкивали его каждый день вперёд, к новым горизонтам, к неведомому! Я ни-когда не слышал от него этих фальшивых и одиозных слов „что бы я сделал, если бы смог заново начать свою жизнь?“
   Ответ его всегда был таким: „Я доволен тем, как я жил, как трудился! Я дово-лен своей тяжёлой и счастливой судьбой! Я видел всё! Другого мне не дано и не нужно!“
   Не всё в этой истории радужно и весело, скорее, строго и минорно. Мало здесь гулянок и пития с салом на природе, недостаточно диалогов, больше личное, интим-ное, больше раздумий на фоне той жизни под аккомпанемент всепроникающих литавр и громогласных речей. Но внимательному и чувствующему читателю для понимания того времени, для того, чтобы поймать главное там и для создания соответствующей ин-теллектуальной  базы внутри себя хватит и этих выверенных и не совсем поэтичес-ких строчек. В тональности написанного и характер, и пережитое, увиденное, впи-танное с воздухом Родины и взятое из пройденной непростой, временами очень тяжёлой, но и счастливой жизни!

А вот надписи под фотографиями с изображением моего отца в музее бывшего концентрационного лагеря Флоссенбюрг:
 
   «Это был настоящий ад! Издевательство! Грохочет отбойный молоток. Он лежит на плечах одного из узников, сзади которого стоит второй, держащий инструмент и вонзающий его в каменную стену... Совершенно изнурённый от грохота и треска па-дает первый...»

   В этом же музее на одном из стендов есть полочка с историей моего отца. Там лежат документы из лагерного архива, его книжка «Горькая правда войны» – рассказ о своей судьбе, написанный им на немецком языке, его цитаты и пара фотоснимков довоенной поры – своего рода небольшая инсталляция. Каждый год в январе я полу-чаю по почте, как сын бывшего узника, приглашение принять участие в торжествен-ной встрече в конце апреля (обычно в выходные дни) бывших узников (осталось нес-колько человек), их родных с корреспондентами, сотрудниками музея и общественни-ками. На двух таких встречах я был. Видел, что есть в этом жутком месте. К сво-ему стыду, понял и то, что там действительно «никто не забыт и ничто не забыто!» Упомянут каждый погибший и те, кто чудом выжил. Вот если бы так и наши власти отдали хоть когда-нибудь дань памяти всем невинным жертвам сталинских репрес-сий?! А их было никак не меньше! Задумайтесь, почему они молчат?

«Учитель родился вблизи белорусского города Орша. Он сражался в рядах Красной Армии против немецких захватчиков, был захвачен в плен и в январе 1945 года пе-реведён в Херцбрук. Он должен был трудиться в штольнях до полного измождения. Многократно являлся свидетелем трагических случаев в шахтах, когда во время взрывных работ его друзей заваливало породой. Грязь, жуткие условия и издева-тельства капо не оставляли никаких надежд».

«Почти 9 000 заключённых с мая 1944 по апрель 1945 г. Использовались на принуди-тельных работах по строительству железнодорожной ветки от Поммельсбрунна до Хап-пурга и на вырубке подземных штолен. Сверхтяжёлые работы катастрофически подры-вали их здоровье. Прокладка рельс часто осуществлялась в воде, в штольнях царили мрак, грохот и пыль. Несчастные случаи уносили жизни многих узников. Система подземных тунелей так и не была построена до конца. Планировавшийся выпуск авиа-моторов фирмы БМВ на подземном заводе реализован не был».

Послесловие

   Стремительно проносятся дни, пролетают годы – остаётся у пока живущих память о пережитом, о счастье, о мытарствах, о весенних и осенних днях. С нами, с теми, кто видел и рождение страны, и замысловатые извивы её истории, периоды, когда на кону стояло само её существование, тяжкие и несправедливые времена разнузданной сталинщины, беззакония и вседозволенность ежовщины, бериевщины и других «охрани-телей», неумолимо утонет, уйдёт в небытие огромный пласт жизни. Жаль, что без-возвратность этого процесса не понимают, скорее, не приемлют власть имущие, счи-тающие свой народ достойным лишь очередной пайки – будь то хлеб, будь то правда! Они, так они сами написали на своих потаенных скрижалях, и только они определены распоряжаться совестью, памятью и благом людей! И неважно, что каждый из них на-чинал с детской колыбели и с одинакового получёрствого куска хлеба?! Знаю, мне жёстко возразят:„нет, не все с получёрствого...“ – и будут правы. «Не все» – и в этом кроется ответ...Ну а что же в продолжение, что и кто?   
   Мне кажется или хотелось бы... – прочтут некоторые, задумаются, вспомнят нас, тех, кто дал им главное – эту сложную и прекрасную жизнь со всеми её рассветами, с багровыми тревожащими закатами, с первой весенней листвой и аккомпанементом птичьих голосов! Дай Бог Вам счастья и разума, памяти и сочувствия! Если что, простите...

Василий Кузьмич Ковалёв