014. Принцесса Аликс - Цесаревичу Николаю

Письмо принцессы Гессен-Дармштадтской Аликс Цесаревичу Николаю Александровичу.
На английском языке с переводом на русский.


№3       Windsor Castle,
22 April/4 May 1894

Милый, дорогой Ники,

Как ваше здоровье? Сегодня хорошая погода, вчер(?) была дурная погода, шаль, дождь и холод. – Я рада быть опять здесь (?), прекрасно. [Written in Russian.]

When I don’t know what sign to put at the end of a word this (?) is to replace it.

As soon as I have finished one писмо [written in Russian] to you, I want to begin another, I am an old chatterbox, and when you are near me, I get mum like an old owl.

If you could mention any nice book, a translation from the Russian, you would like your stupid frog to read, do tell me.

The ink is so watery that it makes filthy blotches, and I fear you will be scarcely able to read anything.

I hope they won’t tease you too much about the ring, душка (?) [написано на русском].

We have just// heard that Uncle Alfred had a bad passage, how grateful I am that ours was so good.

Now you must be arriving at home, how they will all rejoice at having their Darling back again. I wonder whether you will be grand-received or what festivities will be in your honour. Will you see Fraulein Schneider before she comes here? Poor little woman. I hope she won’t get lost on the way.

If only you could have come with you. Well, we must be patient and not grumble, only I do feel so awfully lonely, and long for you to take me in your strong and loving arms. It does one good to know one is loved, it makes one take again more interest in life. If only you are not disappointed in the owl, you must teach her, and try and make her clever like yourself.//

;O my dear one, how I love you,
Better, better every day
With unending true devotion
Deeper far than I can say,
When at evening dies the daylight
Lost at length in night’s embrace,
All the gloom is steeped in sunshine
By the memory of your face.
And with the morning comes the whisper
Of the name that I adore,
And I waken, sleep forsaking,
Wake to love you more and more.;

Such loving thanks for your dear telegram I was so happy to receive. I can well imagine your delight at being home and to be able to kiss your Parents and to receive their blessings. Happy he who is no orphan. It was so sweet of your Mother asking me no longer to call her Aunt. Mother and Father I will gladly say, but Papa and Mama I cannot yet bring quite over my lips, as it brings back so vividly the past and makes me long more than ever for my darlings. But your Parents will always be mine and// I shall love and honour them.

I went out driving with Grandmama this afternoon. She began by asking me so many questions, when, how, and where and what had made me change my decision and so on, till I no longer knew what to say.

She is very fond of you, my Love, you know.

Then she dropped off to sleep, and I admired the beautiful nature, Windsor Castle through the dark trees in the distance with sunshine on it and bright blue shades—like a beautiful vision.

Then I took tea with her and the children came in and romped and made a shocking noise. Drino offered her some flowers he had picked, but which she made him give me—so dear of her, always thinking of little kind things.

Now I am sitting all alone, after having stuck four of your photos in an alas not very elegant red leather frame bought here.//

What the post will think of me if I write so often to you, I cannot imagine, so I think I had better keep to one letter a day, but no, sometimes, I must write more, because when I am sitting alone in my room my thoughts run madder than ever to you—so if I bore you with my chattering, forgive me, my own sweet Nicky dear, my beloved little Hausbub.

;There is a comfort in the strength of love
I will make a thing endurable, which else
Would overset the brain or break the heart

Would that the little flowers were born to live
Conscious of half the pleasure which they give;.

Your primroses, my boysy dear,
Thanks to the human heart by which we live,
Thanks to its tenderness, its joys and fears.
To me the meanest flower that blooms can give
Thoughts that do often lie deep for tears;.

Think of ;Als Mein;, ;Noch a mal;.

You wonder that my tears should flow
On listening to that simple strain
That those unskilful sounds should fill
My soul with joy and pain.//

How can you tell what thoughts it stirs
Within my heart again.
You wonder why this common phrase,
So all unmeaning to your ears,
Should stay one in my merriest mood,
And thrill my soul to bear.

How can you tell what ancient charm,
Has made me hold it dear!
You marvel that I turn away
From all those flowers so fair and bright
And gaze at this poor herb, till tears
Arise and deem my sight

(pink flower)
You cannot tell how every leaf
Breathes of a past delight.;

Granny showed me all the English photos done at Coburg and Rosenau, quite charming. Do you wish me to order one of each for you?—The breakfast room (Granny’s) is there, and one, like a picture of the river at the Rosenau, where you pulled at the branch in the water, you great beast, and with the road behind it. I felt melancholy and wanted those after//noons back again. Granny said how naughty  you had been calling it …(I fear it was my doing), but she understood it, though she was so fond of it.

Do send a photo of yourself to me for Aunt Beatrice. – She wants one so much.

You might send me one done of you and the first couple. I can see them besetting you with questions, begging you to arrange for their wedding. Give them my fondest love.

If you know any little book about your Religion, do tell me, so that I might read more about it, before you bring the Priest. One book in French which belongs to Serge and he sent me since 1890, I have with me. Oh, I wish you were here, you could help me, you are so religious, you must understand how nervous it makes me, but God will help me, and// you too, my love, won’t you, so now I may get always get a better Christian and serve my God as truly as hitherto, and more. How can I thank Him enough for having given me such a heart, as my Boysy’s , to call my own. May He bless and protect you now and evermore.

It is so sad sitting all alone, no Nicky, no Ernie, I could cry. I sit and gaze at your photos, and wonder what you are doing. I have read your sweet letters over and over again, and kiss you for it.

When do you begin your service again, tell me all about it, and what else you have to do and arrange, everything concerning you interests me so immensely.

The horrible earthquakes seem not yet to be over in Greece, and poor little Sophie frightened out of her wits, fearing all would be over any minute, so the walls shook—poor creatures!//

It seems Dr. Rosebery has made a foolish speech in Manchester—I hope he won’t go and aggravate fear Granny. Now, my own precious darling Nicky I must say good-bye. God bless you.

Many a tender kiss.

I am, ever your very loving and deeply devoted old
Alix.

Today is a big drawing-room. Georgie and May are coming to luncheon tomorrow, how I wish you were here.

We are only Ladies to supper—not lively and I am tired. I must play the piano to wake me up a bit.

Sleep well, my angel and dream of your ;little girly;, who is praying to God for your happiness.

[Painted oval.] A good big kiss.


№ 3       Виндзорский дворец.
22 апреля/4 мая 1894.

Милый, дорогой Ники,

Как ваше здоровье? Сегодня хорошая погода, вчер(?) была дурная погода, шаль, дождь и холод. – Я рада быть опять здесь (?), прекрасно. [Написано на русском.]

Когда я не знаю, что поставить в конце слова, знак вопроса заменяет окончание.

Как только я закончила одно писмо [написано на русском] к тебе, мне захотелось начать другое; я старая болтушка, а когда ты рядом, я молчу, как старая сова.

Если бы ты мог посоветовать мне какую-нибудь русскую книгу в переводе, которую ты хотел бы, чтобы прочел твой «глупый лягушонок», напиши мне, пожалуйста.

Чернила такие водянистые, что строчки почти сливаются, и я боюсь, что ты с трудом разберешь что-либо.

Надеюсь, что тебя не будут сильно дразнить насчет кольца, душка (?).

Мы только что// слышали, что путешествие дяди Альфреда было нелегким. Как благодарна я, что наше было таким приятным.

Теперь ты возвращаешься домой, я представляю, как твои близкие будут рады видеть снова своего ненаглядного. Интересно, а получишь ли ты пышный прием, и какие празднества устроят в честь твоего возвращения. Повидаешь ли ты фрейлейн Шнайдер, перед ее отъездом? Бедняжка, я надеюсь, что она не потеряется в пути.

Если бы только ты мог приехать с ней. Что же, нам надо терпеть и не роптать, только я себя чувствую очень одиноко, так не хватает твоих сильных, любящих объятий, как здорово знать, что ты любима. Это вызывает еще больший интерес к жизни. Надеюсь, ты не разочаровался в своей «Совушке», учи ее и постарайся сделать ее такой же умной как сам.//

О, дорогой, как я тебя люблю,
Сильнее с каждым днем.
И преданность мою
Не выразить словами.
Когда в объятьях ночи
Умирает солнца свет,
Я вижу твои огни,
И для меня мрака нет.
А утром просыпаюсь
Я с именем твоим,
Шепчу я, забываясь:
"О, как ты мной любим!".

Это моя нежная благодарность за твою чудесную телеграмму, которую я была так рада получить. Я отлично представляю, как ты рад очутиться дома и расцеловать родителей и получить их благословение. Счастлив тот, кто не знает боли сиротства. Как мило, что твоя  Мамa просит меня не называть больше ее тетей. «Отец и Мать» – я произнесу это с радостью, но пока не могу сказать « Папa и  Мамa», это слишком напоминает мне еще прошлое, моих ненаглядных. Но твои родители будут также и моими.// Я буду любить и почитать их.

После полудня каталась с Бабушкой. Она начала задавать мне столько вопросов: когда, как, где и что заставило меня изменить решение и т.д., что я не знала, что и сказать.

Она очень добра к тебе, любимый.

Потом она отправилась отдохнуть, а я любовалась восхитительной природой. Виндзорский замок на расстоянии сквозь темные деревья, освещенный солнечным светом, с голубыми тенями, похож на прекрасное видение.

Потом я выпила с ней чаю, позже пришли дети, стали резвиться и подняли ужасный шум. Дрино подарил ей букет, который перед тем собрал, а она сказала отдать его мне. Как же мило с ее стороны – она всегда думает о добрых делах.

Теперь я одна, только что вставила четыре твои фотографии, к сожалению, в не очень элегантные рамки из красной кожи, купленные здесь.//

Что обо мне подумают на почте, если я так часто буду писать тебе! Не могу себе представить! Лучше я все-таки буду писать по одному письму в день. Но иногда мне хочется писать больше, когда я сижу одна в комнате, мои мысли летят к тебе с еще более сумасшедшей скоростью. Так что, если я надоедаю тебе своей ежедневной болтовней, прости меня, любимый Ники, мой ненаглядный «озорник».

«Сила любви – великое утешение,
Которая к тому же помогает
Обуздать разум и не разбить сердце».

«Сознают ли те цветочки, что родились на свет,
Хотя бы половину того удовольствия, что приносят нам».

Твои первоцветы, дорогой.
«Спасибо человеческому сердцу, благодаря которому мы живы.
Спасибо его нежности, его радости и страхам!
Для меня самый ничтожный цветок, который цветет,
Способен навести на размышления, глубокие до слез».

Вспомни «Als mein», «Noch a mal».

Ты удивляешься моим слезам
От незамысловатого отрывка.
Все незатейливые звуки
Моя душа переживает с радостью и болью.//

«Откуда знаешь, что за мысли
В глубинах сердца он родит
Обрывок фразы однозвучной
Мне душу всю развеселит
И древнее очарованье
Навеки в сердце сохранит.

Ты удивлен, что яркие цветы
Мой взор не видит.
Увядающие цветы лишь занимают,
И со слезами понимаю,
Как они были хороши».

Бабушка показала мне все английские фотографии, снятые в Кобурге и Розенау. Прекрасные снимки. Хочешь, я закажу их и для тебя? Там бабушкина комната, где она завтракала, снимок реки в Розенау, фотография, где ты, смельчак, ухватился за деревце в воде и та, где за тобой была дорога. Я почувствовала тоску и захотела// вернуть те моменты. Бабушка сказала, как нехорошо с твоей стороны называть это меланхолией, но она поняла. Ей очень понравились фотографии.

Ты пришлешь мне свой снимок для тети Беатрис? – Ей очень хочется тоже иметь твое изображение.

Ты бы мог прислать мне тот, где ты с первой парой [Имеются в виду Великая княжна Ксения Александровна и ее жених Великий князь Александр Михайлович (Сандро).]. Я вижу, как они осаждают тебя вопросами, прося помочь устроить свадьбу. Передай им мои самые теплые пожелания.

Если бы ты мог посоветовать мне какую-нибудь небольшую книгу о твоей вере перед тем, как ты привезешь священника. У меня есть одна книга на французском, принадлежащая Сергею. Она у меня с 1890. Как бы мне хотелось, чтобы ты был здесь и мог мне помочь, ведь ты такой верующий. Ты можешь себе представить, как я нервничаю, но Бог мне поможет, и// ты, моя любовь, не правда ли? Чтобы я смогла служить Богу как истинная христианка. Я не знаю, как мне отблагодарить Его за огромное сердце моего мальчика. Да благословит и сохранит Он тебя повсюду!

Как грустно и тоскливо быть одной, без Ники, без Эрни, хочется плакать. Сижу и смотрю на твои фотографии, раздумывая, чем ты можешь сейчас заниматься. Снова и снова перечитываю твое милое письмо. Целую тебя за него.

Когда ты снова начнешь служить, рассказывай мне обо всем, о том, что еще ты должен сделать и организовать, все, что тебя касается, меня очень  интересует.

Ужасное землетрясение, кажется, еще не закончилось в Греции. Бедная маленькая Софи насмерть перепугалась, она была уверена, что скоро придет всем конец – так сотрясались стены. Бедняжки!//

Кажется, доктор Розбери произнес какую-то глупую речь в Манчестере. Я надеюсь, что это не так, и что он не будет обострять бабушкин страх. Теперь я должна прощаться, любимый Ники. Да благословит тебя, Бог.

Множество нежных поцелуев.

Всегда твоя верная, старушка
Аликс.

Сегодня большие приготовления. Завтра к обеду приходят Джорджи и Мэй. Если бы ты мог быть с нами.

На ужине мы единственные дамы – не очень-то весело, и я устала. Поиграю на пианино, чтобы взбодриться.

Хорошего тебе сна, любимый, пусть тебе приснится «твоя девочка», которая молится Богу о твоем счастье.

[Нарисован овал] Нежный поцелуй.