Мы начали взрослеть и это интересно!

1958 год. Записи из моего дневника.

Альбертик.

Осенью в наш шестой класс пришёл новый учитель по математике, только что после Армии – молодой красивый парень Альберт Нестерович, кареглазый и чернобровый, с румянцем на щеках...

Одет «с иголочки»: тёмный в полоску костюмчик ладно сидел на его стройной фигуре, светло-голубая рубашка и в тон к ней галстук. Новые ботиночки поскрипывают. Ботиночки по снегу - это был для нас шок.

Учителя - мужчины в нашей школе зимой ходят в валенках, а в сырую погоду в кирзовых сапогах, брюки заправлялись внутрь, не до форса тут при наших разбитых дорогах...
 
Мы, девчонки, симпатизировали Альберту Нестеровичу, то и дело, что говорили о нём, уж очень он элегантен и хорош собой, меж собой мы называли его Альбертиком. К его урокам готовились тщательно, стыдились своих промахов. Все девочки и даже мальчики стали как-то собраннее, ещё лучше поднялась успеваемость и дисциплина.



Алое пальто

В шестом классе у меня откуда-то появилось алое демисезонное пальто, наверное, от сестры Тамары. Оно было чуть поношенное, немного великоватое, но выглядело прекрасно. 

В то время была мода: поверх пальто носили чёрный лакированный широкий пояс-ремень. Такой ремень мне достался, видимо, тоже от Тамары. Я затягиваю его на металлическую застёжку так туго, что еле дышу.

На моей худой фигурке талию, затянутую ремнём, если поднатужиться, то, казалось, можно было перехватить руками... Очень довольная собой я кручусь перед зеркалом, любуюсь на себя, какая я нарядная в нём, взрослая и красивая!                               

Свою тёплую стёганую на вате тёмно-синюю симпатичную фуфаечку-ватник, что когда-то сшила мне мама, я уже перестала носить...
Ещё и с Дининого плеча мне досталось добротное зимнее драповое тёмно-коричневое пальто с чуть облезшим чёрным меховым воротником. Закрасив чёрным карандашом залысины, я носила его долго, даже когда училась на первом курсе (1962-63 г.г.) 



«Девочка, девушка, женщина»
 
Копаясь в папином большом деревянном шкафу среди книг, подшивок газет и журналов, я обнаружила одну тоненькую голубую брошюрку издательства «Медицина» с названием «Девочка, девушка, женщина». 
 
Меня это заинтересовало и, дождавшись, когда дома никого не будет, прочитала её от корки до корки... То, что было написано в ней, меня, просто-напросто, повергло в шок. Я узнала такое-е! 

Эту брошюру папа когда-то купил и «заныкал» среди книг. Зачем? Ведь, наверное, не хотел же он, чтобы мы обнаружили. Читать было очень стыдно, каких только тайн я не узнала про девушек и тётенек, про какие не положено было слышать и говорить вообще...

Итак, снова и снова тайком я перечитывала эту брошюрку несколько дней подряд. Выбрав удобное время, принесла её в класс, показала девочкам. Реакция у них была такая же, что и у меня.

Потом я увидела её, уже чуть потрёпанную, в портфеле у подросшего брата Вени.
Я представила реакцию Веньки и его друзей, наверняка, читая про все женские тайны, они хихикали...               
Больше эту книжку дома я уже не видела, а спросить у брата было не очень удобно.



Декамерон

В длинные, зимние вечера я тайком читала «Декамерон», автор Джованни Боккаччо. 
Я не могла оторваться от книги, от откровенных сцен как мне тогда казалось. Какие-то странные, незнакомые чувства бродили в моей душе... 

Читать книгу дома при всех было стыдно и сверху книги, чтобы никто не заметил, положила школьный учебник по литературе...

Прочтя книгу, дала её почитать своим подругам-соседкам: Динке и Любке. Они обе, как и я, тоже были в "восторге" от книги.

В свободное время мы с Любкой также продолжали посещать Дину. Хотя она и была старше нас на пять лет - оказалась неплохой подругой, честной, открытой, доброй и весёлой.

Дина жила с матерью, как и у многих в деревне, её отец погиб на фронте. Видно было, что они бедствовали и не всегда было что-то нормально поесть. Мы с Любой иногда приносили ей что-то из еды, чаще толстый ломоть ржаного хлеба...

Дома у неё мы сооружали разные причёски друг другу, красили красным карандашом губы, румянили щёки, чернили брови... Однажды я сама себе подстригла чёлку, получилось очень коротко, как у лошадки пони, за что опять попало от мамы.

Вечерами в крещенье гадали, ворожили на судьбу: смяв газету, поджигали её на чайном блюдечке и рассматривали тень, падающую на стену. Нашей подруге Дине выпали силуэты сельских домиков, а мне, явственно, тень легковой автомашины, больших домов...
Мы решили, что Дина будет жить на селе, а мы в городе... А ведь так и вышло.



Дядя Саша

К папе часто приходил приезжий гость из Мурманска - дядя Саша Грошев. Судя по тому, как они могли часами играть в шахматы и увлечённо разговаривать на разные темы, дядя Саша был очень интересный собеседник. Хотя он был гораздо моложе, папе нравилось с ним общаться. 
 
Дядя Саша был очень приветлив с нами, детьми: всегда говорил добрые тёплые слова, находил с нами общий язык. Приходя к папе, он никогда не забывал принести мне и братишкам какой-нибудь заранее припасённый гостинец: это были карамельки - каждому по одной, сушки с маком или пряники...
 
Своим добрым отношением он растопил мою замкнутость, настороженность. Я искренне радовалась его приходу, очень ждала его, думала о нём. В моём сердце возникли родственные чувства или, можно сказать, любовь к этому взрослому тридцатилетнему дяденьке.

Скорей всего, это моя безмерная тяга к душевной доброте, вниманию, сопереживанию, что не получала в своей семье... Я думала о нём постоянно, и это правда. Хотела его видеть, слышать, выглядеть лучше, привлекательней... И что удивительно, при виде его сильно смущалась, краснела...

Пришло время, дядя Саша уехал. Я очень тосковала, но вскоре моя «любовь» куда-то улетучилась без следа.



Танцы, танцы, танцы!

Став подростками, мы уже вовсю ходили в дальнюю деревню в клуб, там раз в неделю показывали чёрно-белое кино.

Один из фильмов запомнился особенно, это «Карнавальная ночь», где главную роль играет юная красавица Людмила Гурченко. Действительно замечательный фильм. Мы долго обсуждали содержание, хохотали над некоторыми смешными моментами, записывали в свои альбомы и пели все песенки, прозвучавшие в фильме. 
            
И улыбка без сомнения
Вдруг коснётся ваших глаз,
И хорошее настроение
Не покинет больше нас...

Девушки постарше сшили себе платьица, как у Людмилы Гурченко. После кино молодёжь оставалась на танцы, а мы, подростки, наблюдали за танцующими... На гармошке как всегда играл наш сосед Володька Николин.

Нам было очень интересно смотреть как парни приглашают девушек на танец, а мы пока наблюдали, присматривались, что и как...
 
Клуб не отапливался, очень холодно, а нам нипочём. Только начались проблемы с ногами. С вечера ежедневно сильно болели мои ноги. Я не знала, куда деться от этой изнурительной боли. Боль постепенно проходила после прогревания на печи, если прижмёшь коленки к горячим кирпичам.

Мама утверждала, что я расту, кости расширяются, поэтому так больно... Тем не менее, меня не пугала боль в ногах, я с подружками каждый день бегала в клуб.



Солдатик Колюшка

Мы с девчонками сами уже начали танцевать друг с другом. Иногда нас приглашали ребята постарше. Какое волнующее чувство, когда впервые танцуешь с парнем: ноги заплетаются, от робости внутри всё дрожит!
 
Соседка Зоя Егоркова постоянно и настойчиво просит меня пригласить на танец своего брата - солдата:

-- Нина, пригласи нашего Кольку потанцевать на "белый танец", пожалуйста! Он скоро уедет... пусть с тобой потанцует, пока гостит!

Колюшка весь свой отпуск ходил в солдатской форме и в ней был необычайно привлекателен, такой парень симпатяга, хоть и махонький ростом - «метр с кепкой». По этой причине его не воспринимали всерьёз и постоянно беззлобно над ним подшучивали.
 
Если папа меня не отпускал среди недели, Колька Егорков приходил к нам и буквально, чуть ли не на коленях, умолял папу, выговаривая каждый слог:

-- Александрыч, отпусти Нинку на танцы. Ну, отпусти, пожалуйста!
Он так приставал к папе, что тот сдавался:

-- Иди, только ненадолго!

Папа, видимо, понимал, что такое краткосрочная побывка «на гражданке» и жалел солдатика... А я-то как рада! Быстренько собираюсь, и мы с девчонками во главе с Колькой бежим в клуб, нам совсем не важно, что расстояние неблизкое...

Танцы чередовались с играми: «Номерки», «Ремень», «Ручеёк» - особенно эта, - отличная игра. Не игра, а интрига...



Моя "вышка" - комнатка под крышей.

Если подняться по высокой крутой лестнице на избицу наверх под крышу и пройти мимо кирпичной печной трубы, попадёшь в маленькую комнатку с дверями – мезонин. У нас на севере эта уютная комнатка называется вышкой. Вышка закрывается снаружи на щеколду огромным кованым ключом с красивым ажурным завитком. Ключ всегда лежит на своём месте - под порогом двери. 

В вышке стоит железная односпальная кровать, маленький деревянный столик, потёртый тёмно-коричневый венский стул и большой сундук, запертый на замок. Как мне хотелось посмотреть, что в нём! Я заглядывала в щёлку, но тщетно, искала в задвижке среди каких-то мелочей ключ от замка, но не нашла. 
   
Однажды приехала в гости папина сестра - тётушка Лёля, вытащив из сундука остатки былой роскоши бабушки Анны: несколько симпатичных кофт, юбок, ярких сарафанов и платьев, - вынесла на улицу для проветривания. Ничего особенного, кроме длинного узкого шарфа из чёрного натурального блестящего меха...
 
На вышке просто замечательно! Как только начинается лето, я переселяюсь из избы на вышку, навожу порядок: тщательно до желтизны промываю деревянный некрашеный пол, застилаю кровать, украшаю её кружевным подзором, связанным когда-то мамой, стелю на пол один-два полосатых домотканых коротеньких половичка...

На окошке висит белоснежная тюлевая занавеска, на подоконнике стоит стеклянная, тяжёлая, красивая керосиновая лампа на высокой фигурной ножке с абажуром из тетрадного листа, рядом спичечный коробок, на столике пара-тройка книг, тетрадка, чернильница с перьевой ручкой и букет цветущей черёмухи или ромашек в металлической вазе.

Тут можно найти и почитать много интересного и здесь я почти каждый день что-то читаю, рисую или пишу в свой личный дневник...

Вдоль стен висят длинные деревянные полки, которые ещё когда-то смастерил наш  дедушка. На них аккуратно разложены подшивки газет и журналов давних лет: «Наука и жизнь», «Крестьянка», «Крокодил», «Знамя», стопки старых школьных учебников, много альбомов с нашими детскими рисунками, папины бумаги...

Наш папа очень любил порядок во всём. Даже старые газеты он подшивал тонкими, льняными нитками, натёртыми варом (смолой), очень аккуратно, красиво, что приятно было взять в руки.

Все его бумаги, вырезки из газет, документы хранятся в идеальном порядке, и он не любит, если кто-то нарушает этот установленный порядок. Каждая вещь у него была на определённом месте, он всегда говорил нам:

-- Во всём должен быть порядок! И в своих мыслях тоже, вам ясно?    

Если мы нечаянно раскидывали свою одежду, папа, не говоря ни слова, выбрасывал её в сени (на местном наречии, сени – это мост). Не найдя в избе, мы находили вещи на "мосту". Таким образом, он также приучил нас не раскидывать по столу учебники, тетради, ручки, карандаши...
 
Здесь на моей вышке спать – одно удовольствие! Тут так хорошо, что не передать словами...   
Утром в избе, снизу, мама стучит по потолку ухватом, будит меня. Надо вставать, пора на работу! Я просыпаюсь, застилаю кровать и стремглав спускаюсь по крутой лестнице вниз.

Вышка - моя тихая обитель, моя тайна. Мне здесь всегда было хорошо, как нигде.
Я очень тоскую по моей комнатке под крышей...



"Мой прекрасный принц"
 
Жаркое лето нынче! Воздух духмяный, густо настоялся на цветущем разнотравье, сосновой хвое, багульнике и прохладе речной воды, как крепкий лечебный напиток, не дышишь, а пьёшь.

На берегу под кустами буйно цветут незабудки. Маленькие голубые глазки тянутся вверх из густой сочной травы. Незабудки больше всего любят расти в тени, чтобы не сильно пекло солнце и ещё они предпочитают влажные места. Если всё это есть, то их целое море.

Красивый скромный голубенький цветочек с круглыми лепесточками – сама нежность! Их особенно много на том берегу реки подальше от чужих глаз. Есть примета: если они зацвели - можно уже купаться, наступил купальный сезон. И ещё напоминание: не забудь приготовить косы и грабли – скоро сенокос!

Что-то творится со мной - не пойму. Какие-то новые, непонятные чувства овладели мной: душа ликует, сердце поёт! Светлые мечты, буйные фантазии и планы, не дают мне спать...
 
Середина июня. Во всю белые ночи. Солнце, только успев закатиться за горизонт, вскоре появляется снова, купаясь в золотой заре. Северная ночь светла, что можно читать, писать...
Собственно у нас на севере ночи, как таковой, летом не существует. Разве уснёшь, когда светло и буйных мыслей полная голова!
 
Дома все давно спят, я встаю, тихонько спускаюсь с вышки, без звука отворяю ворота и бегу к реке на Михайлову мельницу...

Безмолвие, только звенят комары, да нет-нет плеснёт рыба хвостом, поймав насекомых, клубящихся над тихой, тёмной, безмолвной водой. Светлый туман плывёт над рекой, над густой изумрудной цветущей травой, ждущей покоса.
Я совершенно одна... Одна в мироздании.

Сижу на берегу долго, домой не хочется, но, надо - завтра есть дела, дела,   дела. Какое «завтра»? Утро уже наступило. Нарвав букетик незабудок, я бегу домой, кладу их на крыльцо и также неслышно открываю ворота, легко подымаюсь по крутой высокой лестнице на вышку и ложусь спать часа на два.

В полудрёме представляю себе образ прекрасного принца: самого красивого, самого нежного, самого умного, самого лучшего парня в мире, который тайком положил букет цветов на моё крыльцо...
Утром цветочков на крыльце нет, «корова языком слизала», и это так...   

Я ещё долго мечтала о принце, до тех пор, пока не повзрослела...
Трезвая действительность, наконец, уничтожила этот прекрасный образ, отняла светлую, чистую мечту.

            
               
Немедленно открой дверь!

Мама ругала меня намного чаще чем папа, буквально за всё, что ей не нравилось: если я вдруг прозевала курей, усердно раскапывающих картофельную дудку или более положенного времени заигралась с подружками. Да мало ли за что, причин было уйма. 

Но ещё больше перепадало Веньке и Геньке. Ребята есть ребята! Такое натворят вдвоём, что не влезает ни в какие ворота! Вот тогда-то мама ярилась по-настоящему: у неё гремели ухваты, чугуны, посуда. Она била Веньку, попавшимся под руку кухонным полотенцем или мокрой тряпкой и громко ругалась:

-- Вот ведь какой неслух, окаящая ты, сотона!

Видеть маму в гневе было страшно. Я сжималась в комок, голова становилась ватной и начинала кружиться...
   
Папа не трогал меня уже давно, с раннего детства. Не помню, что я натворила, возможно, сказала что-то поперёк, но, будучи подростком мне было страшно обидно, когда папа отпинал меня по заднему месту валенком достаточно больно.

Глухая обида душила всё моё существо. Мне тогда казалось, что он глубоко неправ. Обливаясь тихими слезами, я стремительно взлетела вверх по крутой лестнице в нашу «вышку» (мезонин) и закрылась изнутри...
   
Через какое-то время папа начал требовательно стучать в дверь:

-- Закрылась? Немедленно открой дверь!

Я притихла, затаила дыхание. Папа начал стучаться громче, с раздражением:

-- Открой, я сказал! Или я выломаю дверь! Выйди оттуда!

Пришлось открыть. Я сжалась в комок... Но он ничего не сказал, повернулся и ушёл, видимо убедился, что я жива и здорова.