Кн. 1, ч. 2, гл. 6 - 7

                Г Л А В А   6


Поначалу результаты экспериментов не устраивали Мендеса, даже вызвали разочарование. Препарат действовал, но первые испытуемые требовали постоянной подпитки, а это было невозможно осуществить на большой территории. Мендес увеличил концентрацию, и люди стали умирать от инсультов и отравлений – случай с подростками привел его в бешенство, а заодно и к новым открытиям. Он сильно ослабил концентрацию – и результат превзошёл все ожидания: синтетический М действовал очень медленно, но зато верно  и навсегда. Это была бомба замедленного действия, бикфордов шнур, который терпеливо ждал, когда он его подожжёт. Кроме того, было кое-что ещё…

… Кровь подростков с полностью изменившейся формулой оказалась ценным сырьем, им она уже не нужна, зато нужна ему. Он вновь и вновь изучал её, выделял чистый М и испытывал на слугах. Результат его поначалу удивил. Мужчины  реагировали на волевой импульс,  женщины – на чувственный.

Мендеса поначалу забавляла эта информация, потом стала раздражать: тысячи послушных наложниц, жаждущих любви – зачем они ему? И насколько силен Зов?
Он решил проверить это на одной из девушек, лежащих в коме. Иванна Сопчик – она пила меньше всех, её состояние легче, временами она даже приходит в себя, «возвращается». Попробуем на ней. Сидя в своей лаборатории в любимом глубоком кресле, ограничивающем боковое зрение, он притушил свет, закрыл глаза, сосредоточился. Он звал её, приказывал явиться к нему немедленно, открыться для любви, любить его со всею страстью, жить ради его тела, ради его желания, сметая по пути все преграды. Пожалуй, он немного переусердствовал – но лучше уж  подстраховаться.
И она откликнулась…
…
Иванна Сопчик, по прозвищу Кисуля, была веселой общительной девушкой, ласковой и доброй. Она была круглой, мягкой, пухленькой, обожала выпечку своей матери, такой же полной, мягкой и невысокой. А ещё она любила Войцеха, с детским обожанием готова была к нему бежать в любое время суток и года. И даже сейчас их кровати в реанимации стояли рядом. Мать приходила к Иванне  каждый день, смотрела на застывшее лицо дочери, отсчитывала капли в капельнице, плакала и ждала, когда та проснётся. Иногда Кисуля и вправду словно просыпалась, непонимающе водила глазами, приоткрывала рот, потом взгляд её останавливался на матери, и в нем мелькало что-то вроде мольбы, отчаяния, страха… затем лицо снова окостеневало, застывало тупо и безнадежно.

Врачи говорили, что она может очнуться в любой момент, и мать ждала. Кисуля осунулась, похудела, посерела,  госпожа Сопчик мечтала, как она вновь напечёт пирожков с яблоками, и накормит Кисулю,  и всех её друзей, и всех врачей и медсестер…

… Кисуля застыла в ожидании. Её сознание и мозг были  настроены на одну-единственную волну, чутко и настороженно. Вокруг неё расстилались пустота и бесконечность, и она всматривалась и вслушивалась в них слухом и зрением хищного зверя.

И вот он пришел. Зов, он наполнил пустоту, наполнил пространство, наполнил  сознание и тело. Мир вокруг начал приобретать форму и цвет, но не приобрел смысла. Смыслом был Зов. И она должна идти на него. Там – счастье, наивысшее наслаждение, то,  ради чего она существует.  Там – конец и начало Пути.
Зов пронизывает её горячими волнами желания, дарит тепло и жизнь. Она должна выполнить его волю – и потом затихнуть навек. Идти на Зов. Раствориться в нем…  Исчезнуть в нем навсегда!

Наутро газеты писали, что Иванна Сопчик,  находившаяся в коме, покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Небывалый случай! Мистика!
А Мендес лихорадочно анализировал.

Она выдернула из вены капельницу, задвинула входную дверь тумбочкой, чтобы сестра не смогла сразу войти. Открыла окно – кратчайший путь на волю! Вела себя бесшумно…

Если бы не злополучный крючок, за который зацепилась её длинная рубашка… И если бы не груда металлических штырей под окном, оставшихся от недостроенной оградки – она бы благополучно спрыгнула и добралась до него, даже не зная пути. Но она упала на штырь…

Значит, она действовала вполне осознанно, значит, для неё не существовало преград! Значит, эти женщины способны на многое.
И ещё – это значит, что, хотя бы на время, он может заменить свою кровь на донорскую.
               


                Г Л А В А   7



Однажды Перес приехал и сразу с порога приказал:
- Собирайся, едем.

- Куда?
- Я нашел тебе жильё вблизи Замостина…

Черная смертная тоска сдавила горло. Но Майя потянулась, как кошка, ласково улыбнулась: - Такая спешка! Ты даже не обнимешь меня?  Не поцелуешь?

Перес ухмыльнулся и скинул плащ.
- Раздевайся, только побыстрее!

- Да и ты поспеши… Я так соскучилась!

Перес расстегнул и спустил брюки. Майя видела всё как в замедленной киносъёмке. Вот его глаза тяжело вспыхнули, рот оскалился. Его руки уже тянулись к её шее, член напрягся и задрожал – Майя схватила с дивана тонкий нож и изо всех сил воткнула его в волосатую грудь – чуть ниже левого соска, и ещё раз, и ещё… и ещё. Куда попало.

- Ах ты, сука! – только и успел сказать он, пальцы его последний раз стиснули её горло, потом разжались.

Кровь брызнула Майе на живот. Задыхаясь и всхлипывая, она отпрянула в сторону. Перес был ещё жив. Он хрипел и пытался дотянуться до внутреннего кармана плаща, где лежал кольт. Пальцы скребли по вытертой дорожке. Майя изо всех сил с наслаждением наступила на них и потопталась. Глаза Переса удивленно вытаращились и остекленели.

Майя вытащила кольт, обтерла полотенцем, брезгливо оттащила труп к шкафу, вывалила на него припасенную груду промасленной ветоши, бумаг, вытащила украденную у хозяина бутыль с бензином. Подумала  - и неспешно пошла в душ. Она отмывалась долго, смывая с тела и души всю накопленную грязь и боль.
- Всё в прошлом! – твердила она себе.

Потом оделась в черные брюки, черный свитер, спрятала в сумочку фотопленки, деньги, курево, нож и кольт, надела парик и темные очки. Ну, кажется, всё… Подумала – и достала из  холодильника початую бутылку виски.
 
Теперь – последний штрих. Она всунула в старую, неисправную розетку штепсель  не менее старого утюга  с ободранным проводом – наследство от прежних жильцов. Розетка заискрила. Порядок!
Майя тщательно полила бензином не только труп в шкафу, но и всю комнату, и  коврик в прихожей тоже.

Прощай, прежняя жизнь! Она открыла окно, выходящее во двор с мусорными баками, где стояли мотоциклы её охранников – значит, они где-то в доме, не иначе, режутся в карты с хозяином. И что им еще делать, если сам босс на месте! Майя перебралась на козырек подъезда, потом, прижавшись к стене, забросила в окно зажженную спичку – занавеска полыхнула, за ней мгновенно занялась скатерть. Майя не доставила себе удовольствия понаблюдать за огнем – она тщательно закрыла окно снаружи, слезла по пожарной лестнице и, прошмыгнув в арку, вышла на вечернюю улицу. Всё, что осталось сзади, её уже не интересовало и не имело к ней никакого отношения.

Она шла и глотала виски прямо из горлышка. Ваше здравие, гражданин усопший! Будешь гореть на вертеле – вспоминай Майю Перральта, которой ты устроил ад на земле!

Редкие прохожие сторонились её или отпускали едкие замечания, смуглый чернявый паренек попытался заигрывать – она просто не заметила его. Она зашла в бар, где работала, с черного хода – посетители еще не собрались на ночной стриптиз, уборщица мыла полы в коридоре и приветливо кивнула ей.
 
Майя, стараясь не шататься, прошла мимо крохотной комнатки для отдыха, зашла в служебный туалет и тщательно спрятала за бачок, в проломленную стену, кольт и нож – еще придет их время, если бар не провалится в тартары, или не встанет на капитальный ремонт – что одно и то же. Потом бросила там же опорожненную бутылку, сняла парик.

- Я пройдусь перед представлением, тетя Груша! – бросила она уборщице, весело улыбнулась и вышла вон, пританцовывая. Голова уже начинала свой стриптиз – она раскачивалась, подскакивала в такт шагам, кружилась и звенела. Мир стал нестерпимо ярким, словно подиум, где она танцевала, ноги не чувствовали земли. Перекресток. Ей надо на другую сторону – она это точно знает. Там кинотеатр. Спрятаться в зале, отсидеться на последнем сеансе, уснуть – больше ей ничего не хотелось. Мимо с ревом пронеслась пожарная машина – Майя захохотала, так это было смешно.

Потом сошла с тротуара. Если она побежит – то успеет проскочить прежде, чем зажжется красный свет.
Краем глаза она видела, как с обочины газанул мотоцикл. Значит, бежим – она успеет перед самым носом этого придурка!

Майя бросилась наперерез мотоциклу, вильнула, пытаясь увернуться от фургончика, подъезжавшего к киоску. А вот этот летящий на неё автобус – он откуда взялся? Его здесь просто не может быть, он ей снится.
 
Всё, что осталось в  мире – истошный рёв тормозов и головокружительный полет в неизвестность.
Потом не стало и этого:  на мир опустился один сплошной черный занавес.