Все лучшее - детям

(серия автобиографических очерков о жизни и судьбах людей небольшого промышленного города постсоветской республики на рубеже 80-х–90-х годов)

На территории размером около трети футбольного поля располагались ржавая, несмазанная карусель и двухэтажное Н-образное здание, построенное в 70-х годах прошлого века из розового туфа, в котором отматывали срок малолетние домочадцы рабочего класса города. Окна сада с одной стороны выходили на улицу, с другой — на козырек подъезда. К ним после дневного сна прилипали дети в ожидании родителей. Наша комната располагалась на втором этаже. В комнате имелась глубокая ниша два на два метра — кухня, с раковиной и шкафом для столовых принадлежностей. Из-за перпендикулярной ориентации к окнам туда почти не попадало света. Это обстоятельство сподвигло воспитательницу с няней использовать кухню в качестве «карцера» для детей. Почти каждый ребенок хотя бы раз в неделю стоя в темном углу кухни считал тушки запутавшихся в паутине мух.

Утро начиналось с объявления войны родителям и категорическим отказом идти к Грете Тевановне. Никто из родителей нашей группы не понимал, почему дети не хотят оставаться на несколько часов с этой радушной полной женщиной, которая всегда мило общалась и ни в чем плохом не была замечена. Воспитательница  терпеливо выслушивала жалобы родителей. Она не только спокойно, с улыбкой отвечала на волнующие вопросы, но и запоминала гаденыша, из-за которого ей приходится паясничать.
Не всем детям доставалось от Греты Тевановны. Некоторые огребали и от теты Люды — няни: худой, черствой женщины с длинной косой. Тетя Люда всегда куда-то спешила и могла походя лягнуть. Случайно, не со зла.

Дети тоже были не ангелы. Но, что интересно, огребали они не за поступки, которые действительно заслуживали наказания. За внезапное проникновение мальчиков в туалет, когда там находилась девочка, могли погрозить пальцем, а за игрушку, принесенную из дома — поставить в угол. Самой изощренной мерой наказания был черный перец, который насильно сыпали в рот провинившемуся, если тот открывал глаза во время дневного сна.

Как-то раз мама не успела прийти за мной до закрытия детского сада. Грета Тевановна взяла меня к себе домой. Жила она неподалеку — в пяти минутах ходьбы от сада. Со второго или третьего этажа ее хрущевки доносились громкие голоса, похожие на хоровое исполнение какой-то песни. Окна квартиры, откуда доносились звуки, были открыты. Мы поднимались по лестнице и с каждой ступенькой голоса становились все громче. Наконец, распахнулась дверь и громогласная какофония ударила в лицо. Грета Тевановна заперла дверь на ключ и направилась в гостиную, оставляя меня стоять в коридоре. Хор замолк, но после короткого приветствия снова возобновил «концерт». Мне с одной стороны было любопытно: хотелось сделать шаг и посмотреть что происходит, с другой — страшно: вдруг насыпают перца в рот или чего похлеще.
Через какое-то время песнопение прекратилось. В полной тишине доносился шелест и звук жарки. Из комнаты вышла тетя Люда с жаровней, в которой кипящее масло и нечто, завернутое в пищевую фольгу.
— Что это? — спросил я, указывая пальцем на бултыхающийся в масле предмет.
— Это сердце, — спокойно ответила тетя Люда и зашла в спальню.
Она кружила в комнате с жаровней, периодически поднимая над головой и опуская до пола. Затем к ней присоединилась незнакомая мне женщина, они о чем-то тихо шептались. В гостиной опять начали петь.

Темнело, когда в дверь постучались. К этому моменту все пили кофе и мило беседовали. Зашла мама — охранник сада дал адрес квартиры Греты Тевановны. Всю дорогу до дома я ей рассказывал о произошедшем, насколько подробно это может сделать пятилетний ребенок. Естественно, никто из домашних в эту «чепуху» не поверил. Нафантазировал черте-что, лишь бы в сад не ходить — таков был вердикт взрослых советских людей, которые нет-нет да посматривали передачи с Кашпировским.

На следующий день я попытался бежать из сада, боясь повторения увиденных намедни кошмаров. Охранника на месте в момент бегства не оказалось и мне удалось выйти через задний двор на улицу. Неизвестно, сколько бы я шел по тротуару и не попал бы под машину на перекрестке, если не один добрый человек, который оказался рядом.
— Мальчик, ты куда идешь?
— Домой.
— А где твои родители?
— На работе.
Он взял меня за руку и повел обратно в сад, к шастающим по кухне крысам и тушкам мертвых мух.