Скандал в ресторане

«Каждый получает, сколь выдержит»

Пока в маленьком нефтяном городе кипели большие политические страсти, в налоговой полиции, словно в благоденствующей волчьей стае, сокрытой от верхушечных ветров в глубинах таежного леса, шла самая обычная, размеренная жизнь. Семеныч успешно продвигал денежные аферы и кончал предприятия и предпринимателей. В холодильниках Тыренко не иссякали колбасы, сыры, мясо, фрукты, пожертвованные предпринимателями ради спасения  бизнеса.
Как волки, изгнанные из стаи, не видят радости и обречены на гордое, но голодное одиночество, так Гриша, уличенный во взяточничестве, сидел в специализированной милицейской тюрьме и писал оптимистичные письма, от чтения которых на сердце ложилась безотчетная тоска, словно от отдаленного воя. Паша, опасаясь, как бы с ним не проделали то же, что с Гришей, уволился и покинул маленький нефтяной город навсегда. Кабановские боролись за места в налоговой полиции и строчили жалобы, правда, Кабановский-старший делал это на пенсионном отдыхе, куда его благополучно определил Семеныч. А забияка и балагур полицейский Братовняк продолжал куражиться…
Было опять около полуночи, когда из бесконечной черноты северного неба над рестораном «Юность комсомола» маленького нефтяного города выпало четыре звезды одновременно. Они живо вспыхнули и погасли, посыпав космической пылью крышу питейного заведения, под которой   известный нам споенный квартет, в составе Братовняка,  Мухана, Телкиной и Дойкиной, весело и сытно отдыхал. Они откушали модные жульены, традиционные столичные салаты, куриные котлетки по-киевски с начинкой из зелени и гарниром из картофеля фри, заливные из телячьего языка и семги, а также лососевые рулетики и блинчики с начинкой из красной икры. Все блюда уходили в телесные недра наших героев по пищеводам, как по водным горкам, с единственной разницей, что подталкивались они не хлорированной   водой, а порциями водочки «Гжелка» и дорогого вина, изготовленного в Москве из воды, спирта, пищевой краски и виноградного концентрата, что, правда, большинство жителей маленького нефтяного города никак не ощущало.
Питие водки, как и любой вид спорта, требует тренированности, опыта, здоровья и телесных размеров. Тяжеловесный Братовняк выглядел менее пьяным, чем мелковатый Мухан, голова которого, едва удерживаясь на размякшей шее, регулярно устремлялась к тарелке. Спортсмену на финише многочасового марафона пот заливает глаза, усталость высасывает силы, но тот бежит. Зрение Мухана тоже давало сбои, но, когда он внезапно прозревал, то видел перед своим носом мелкие красные шарики икры, лохмотья разорванного блинчика, четыре угрожающих острия вилки, а потом сразу – лица собутыльников. Затем черноволосая голова Мухана опять  устремлялась к тарелке. Телкина с Дойкиной ржали, обнажив в широко открытых ртах неровный ряд желтых от курения зубов.
- Мы ж с Муханом до сих пор под судом, на подписке о невыезде. А нам плевать на суды, их несколько раз переносили и еще перенесут, - сказал Братовняк. - Помните, как весной погуляли, киоск бомбанули да торгаша растрясли?
- Как не помнить?! – восхищенно произнесла Дойкина. – Вы, как медведи, рычали и, как белки, скакали. Давайте еще какой-нибудь магазинчик ограбим. Весело…
- Мухан сегодня напился, – обиженно пробубнил Братовняк. – Не годен.
- А я его пощекочу! – задорно заявила Телкина и потянулась к Мухану.
***
Щекотать Телкина умела. В маленьком нефтяном городе свой путь она прокладывала, как корабль передком рассекает волнующуюся могущественную стихию. Правда, стихия, преодолеваемая Телкиной в поисках хорошей жизни, в отличие от морей-океанов, волновалась уже слабо из-за агрессивных руководственных эмоций, переедания и перепивания. Расшевелить раздобревшее начальство, да так, что оно дало Телкиной квартиру и хорошую должность, потребовало от нее больших способностей. Вот только на пути к вершине обывательской жизни она заразилась гепатитом и теперь с большим удовольствием передавала эту заразу всем встречным мужчинам.
***
- Извините, пожалуйста, - раздалось рядом со столом. – Ресторан закрывается. Все разошлись. Вы последние.
Братовняк, Телкина и Дойкина повернули головы в сторону говора и обнаружили официанта, высокого и удивительно худого для работника ресторана. Он контрастно стоял возле стола в белой рубашке, черных брюках в подчеркнуто вежливом ожидании. Братовняк оглядел зал. В нем, как и на столах, было уныло и пустынно, только за стойкой бара весело поблескивали яркие ряды бутылок и сталь кофейного аппарата.
- Белый ворон, что ты вьешься… - вдруг затянул Мухан.
- Слышь, черно-белый, - обратился к официанту Братовняк, – иди на кухню и занимайся тарелками. Нет, погоди. Сбегай в бар, принеси еще бутылочку и закуски.
- Ресторан закрылся! Будьте добры, по домам! – потребовал черно-белый, приняв значительную позу.
- Мужик не понимает! – со смехом громко объявил Братовняк. – Не обслужишь, получишь щелчок в лоб или блюдцем!
- Милицию вызову! - пригрозил черно-белый.
- Считай, что вызвал! – рявкнул Братовняк, вскочил и сунул служебное удостоверение в лицо официанту. – Читай, читай. Из налоговой полиции я. Ты кому хамишь, гнида торговая? Ты кого обслуживать отказываешься? Бестолочь. Иди, делай, что говорят, пока я добрый.
Черно-белый попытался ускользнуть.
- Ку-у-уда-а-а? – спросил Братовняк, резво поймав официанта за ухо. – Бар в другой стороне, а теперь на штрафной круг за неудачную попытку...
Братовняк, держа официанта за ухо, протащил его вокруг себя, как метатели молота раскручивают снаряд, и отпустил в направлении бара, дав для ускорения пинок. Официант вернулся с «Гжелкой».
- Хорошо, - похвалил Братовняк. – Соображаешь! А теперь вместо тоста – новогоднее стихотворение. Меньше месяца осталось. Давай, давай, а то блюдцем или щелбан...
Со страху люди иногда удивительно преображаются. Выпавший за борт корабля пассажир плывет, ругая кружащих вокруг него акул, и спасается. Убегающий от полиции негр одним махом перепрыгивает высоченный забор и устанавливает неофициальный мировой рекорд. Официант никогда не читал стихи и тем более не сочинял, но на него снизошло просветление, словно в ресторанном зале разом зажглись все светильники, и он продекламировал:
Отзвучали хлопки из бутылок,
Свет гирлянд новогодних погас,
По квартире – остатки «дождинок»,
И иголки забились в палас.
Возле дома - погибшие елки,
В парке – хаос былой красоты,
От шампанского стынут осколки
И веселых хлопушек «стволы».
Праздник радостно встречен, и сделан
Первый шаг в наступившем году –
Тенью лег он на снеге на белом,
Что я светлого в новом… найду?
Знаю точно, что надо работать,
Не надеясь, что счастье придет,
Как приходит незванно суббота,
Как весною трава зацветет.
Надо жить, не надеясь на карты
И на роспись кофейных частиц,
Гороскопы и каверзы марта
И прогнозы печатных страниц.
С каждым мигом грядущего меньше,
Пусть сегодня почаще везет,
Чтоб на грани времен вновь с надеждой
Нам встречать наступающий год.
- Ты что несешь? Что несешь? – обратился Братовняк к официанту. – Праздник не начался, а ты хоронишь? Издеваешься, мерзавец? Кофейную гущу вспомнил! Лучше бы кофе принес…
Повинуясь искреннему внутреннему порыву, Братовняк схватил со стола тарелку и метнул в официанта. Тот уклонился, и тарелка попала в шею одному из гипсовых ангелочков, исполненных в форме мэра маленького нефтяного города, и срезала его головку. Головка упала и раскололась на мелкие кусочки. Внутри нее ничего особенного не оказалось – обычная белая пыль. Официант вообразил, что тарелка могла отсечь и его голову, перепугался больше прежнего и, переставляя длинные ноги, как ходули, то есть не сгибая в коленях, направился к кухне.
- Девчонки, хватай его, воспитывать будем! – крикнул Братовняк. – Не дайте уйти.
В это время Мухан мирно и бесполезно боролся с выпитым. Голова его лежала уже в тарелке прямо на остатках икры. Он больше не пел, а громко вздыхал и повторял только одну фразу:
- Ох, перебрал.
Мухана никто не слушал. Дойкина с Телкиной вскочили со стульев и, воинственно покручивая дамскими сумочками, как боевыми дубинками, отсекли путь на кухню. Братовняк, сделав зверскую рожу и растопырив руки, надвигался на официанта.
Черно-белый, склонившись, бегал между столами, словно солдат по неглубоким окопам. Братовняк не петлял. Он шел напрямик, переворачивая мешавшие столы и стулья, бросая в метавшегося официанта чем придется, но чаще всего – салфетницами и перечницами. Из кухни на сцену разрушения и разбоя поглядывали перепуганные розовощекие поварихи, со стороны входа – гробовщицкого вида гардеробщица. Они знали и не такое.
- Ох, перебрал! – уже голосил Мухан.
- На кухню только через нас! - задорно кричали Дойкина с Телкиной.
- Неси выпивку и обслуживай, падла! Не петляй, как заяц! – покрикивал Братовняк. – Я в детстве в бегущих котов камнями попадал с двух десятков метров. Ты ближе и крупнее. Ща солонкой в лоб! Научу уважать налоговую полицию…
Он тяжеловесно шел за увертывающимся от летящей посуды официантом и, как фанатичный китаец времен даманского конфликта, размахивал зажатым в левой руке удостоверением…
* * *
Утром следующего дня шокированный происшедшим Семеныч отчитывал Братовняка, как добрый отец шаловливого дитятку:
- Ты же полицейский, здоровый полицейский, а ведешь себя как работяга обычный! Мы тебя после ограбления киоска повысили в звании. Со старшего лейтенанта до капитана подняли, а ты…
- А что не обслуживают? Горбатишься тут на работе, налоги выбиваешь с барыг всяких, чтобы учителя и врачи могли спокойно жить, а героям выпить не дают, - оправдывался Братовняк.
- Мы ж не на публике, помолчал бы. Иди в ресторан, я договорился. Заплатишь за побитую посуду, извинишься перед официантом, и инцидент исчерпан, - сказал Семеныч.
- Анатолий Семенович, он же, падла, уважения к погонам не проявил, - напомнил Братовняк. – Он бы и вам не налил…
- Черт с ним, с официантом. Незаметно надо, чтобы работать спокойно, а ты из-за копеечных конфликтов готов миллионы угробить, - принялся объяснять Семеныч.
- Какие миллионы? – заинтересовался Братовняк.
- Я к слову, - ответил Семеныч. – Все. Иди в ресторан...
Разбитые чашки Братовняк оплатил, но, выйдя из ресторана, повернулся и плюнул на закрывшуюся дверь четыре раза. Слюна, падающими звездами полетела на сталь.
- За каждого, - сказал Братовняк и пошел восвояси, раздумывая о том, что падающие звезды и есть плевки Вселенной…».
Но не Братовняк был самой скандальной фигурой маленького нефтяного города, и не Алик, и не Хамовский, а неказистая, полуглухая – но, надень ей стальную каску стала бы похожа на толстомордого упрямого воина - женщина по фамилии Харева - директриса самого обычного детского сада с рыбьим названием «Муксун». Для того чтобы рассказать о ней, придется вернуть повествование на несколько лет назад.