Вещий сон

«Безверие, как и вера, не спасают как от невзгод, так и от смерти»

…Маленький рыжевато-серый любвеобильный кобелек Кузя пришел домой подранный. Слипшаяся, обслюнявленная окровавленная шерсть торчала клочками. Он обессилено упал возле входной двери на тряпку, о которую вытирали ноги, и заскулил. Заскулила и душа Алика, переместившаяся на время сна в тело неудачливого кобелька. Кузя стал жертвой любви: не на ту собачку посягнул...
Драли его Василек, дворняга страхового агента, Зубак, бульдожек сослуживца Алика, множество мелких учительских шавок во главе с пудельком Хмарой, взбалмошный развратный доберман редактора газеты Мойся, снюхавшийся с бультерьером начальника налоговой полиции по кличке Шварц. Возглавляла кампанию овчарка мэра города - Горгона. Она распределяла роли и очередность так, чтобы каждой челюсти достался кусок нетронутого Кузиного тельца.
Безобразие стало возможным, потому что холеных домашних собак начальственные хозяева выпускали на прогулки без намордника, а народ хоть анонимно шептался, не одобрял, но в открытую предпочитал не вмешиваться, выказывать равнодушие, спокойствие и даже одобрение, потому что собака есть собака: хозяин моргнет – она возьмет да укусит. А куда жаловаться, коли хозяин-барин? Таков был общественный этикет маленького нефтяного города. Вот хорошо откормленные домашние собаки и стали сплачиваться в организованные стаи, составившие собачью власть в маленьком нефтяном городе.
Первым покусал Кузю дворняга Василек. Он забрался на самый крупный сугроб маленького нефтяного города, являвшийся местом паломничества всех хозяйских собак, отчего удивлял народ яркими цветными разводами, и пробрехал речь, содержание которой подсказала Горгона. Все пролаянное на человеческий язык можно было перевести примерно следующим образом:
- Кузе при старом вожаке давали костей и мяса, сколь нам никогда, и мне думается: он задумал сместить нашу уважаемую овчарку с поста вожака. Скандально метит ее территорию, а недавно слишком озорно облаял. Почему он такой храбрый? Открою секрет: за ним стоят большие стаи. Он опасен, приведет в город другую правящую свору. Посмотрите на его привычки: ест из разных рук.
Затем на сугроб забрался бульдожек Зубак:
- Хоть его хозяин работает вместе с моим, но коли все станут его драть, то и я не откажусь. Считаю, что стайные интересы важнее личных, и так считает каждая собака в нашей редакции... Гав, гав…
Кузя стоял в отдалении и слушал. Каждый из тех, кто брехал, подходил к нему и кусал. Как бывает во сне, на ногах жертвы словно пудовые гири повисли, и Кузя не мог убежать, хоть и старался изо всех сил.
Хмара, обладательница медалей, наслушалась от своей хозяйки литературных речей и, поднявшись на цветной сугроб, протявкала замысловато:
- Когда-то не так уж давно, в начале этого века, Владимир Маяковский экспериментировал со своим гардеробом, например, надевал морковку вместо галстука... Зачем? Элементарно - чтобы привлечь к себе внимание. Законы рынка... Вонзающаяся в мозг простенькая реклама. Кузя, стремясь выделиться, на потребу рынка стал грызть морковь и предлагать остальным. Но эта собака – не Маяковский. Мы героически позволяли ему запускать в себя морковки не первой свежести, наслаждаясь осознанием жертвенности собственного положения, но, как это ни прискорбно, я каждый день прихожу в класс к детям, обучаемым моей хозяйкой, и все чаще замечаю, что безысходность в их глазах становится глубже. Не от таких ли собак, грызущих морковь? Каким станет их будущее? Будущее? Их?…Вау-у-у! Вау-у-у!...
- А его можно кусать? Он не ответит? – спросила Хмара после серии сердечных скулений.
- Можно, - ответил Мойся.
Хмара вцепилась в Кузю жертвенно, как фанатик, и крепко, как клещ. Никто не знал про ее морковный комплекс.
«Если еще раз нагадишь, - говорила ей в свое время хозяйка, - будешь жрать одни овощи. Морковью закормлю!»
Поэтому Хмара кусала Кузю и повизгивала от наслаждения. Тем временем на сугроб взобралась полноценная свора учительских шавок в составе доброго десятка отборнейших сук и тройки кобелей и хором протявкала еще одну речь:
- Считаем своим долгом выразить возмущение поведением Кузи. Драка, которую он затеял, - это крайне плохое дело. Цивилизованные отношения в городе диктуют противоположные правила игры. Если мы заранее отрицаем возможность честных взаимоотношений, то подписываем приговор своей гражданственности. Недопустимые, с точки зрения этики, выпады Кузи против Горгоны и Шварца - яркая иллюстрация барбоса, не стремящегося к диалогу, а спекулирующего на чувстве недовольства властью. Надежда на внутреннюю интеллигентность, на нравственную чи¬стоплотность, на доверие той власти, которую сами выбрали, помешала пойти по пути активного сопротивления. Мы против драк…
Закончив речь, свора учительских шавок с воинственным лаем накинулась на Кузю. Они старательно рвали приговоренного. Приговоренный повизгивал. Его валяли по снегу, катали, как футбольный мяч, оставляя на снегу кровавые следы.
Учительские шавки оказались самыми злыми и организованными. Отчего? Кузя понять не смог, но ощутил всем телом.
«Может, их мало и плохо кормили, - размышлял он, увертываясь от укусов. – Может, щенячья преданность вожаку в них развита более, чем в других».
Из разговоров своего хозяина Кузя знал, что если директор школы или того выше косо посмотрит на какого-нибудь учителя, даже заслуженного, то с ним перестанут здороваться и даже сожрут. Хотя как «сожрут», Кузя не понимал, поскольку не видел случая, чтобы люди ели людей, но собственно это не входило в круг его интересов. Он просто по-собачьи удивился, как таким особям позволяют обучать человеческих щенков.
Народ смотрел из окон на собачью драку с интересом, с каким зеваки смотрят, например, на автомобильную аварию, в которую попали дорогие автомобили. Мимо пробегали бездомные собаки, и до Кузи долетал их одобрительный лай: «Коль столь заслуженные собаки дерут Кузю, значит, есть за что». Домашние собаки на выгуле глубокомысленно лаяли другое: «Повезло Кузе, после этого его рейтинг возрастет многократно»...
***
Алик проснулся от боли… Одолеваемый дурными предчувствиями, он встал с постели и внезапно всем сердцем ощутил, что безобидная игра в правду закончилась. На душе стало неспокойно и одиноко. Он, как всегда в такие моменты, снял телефонную трубку и позвонил в другой город своему другу, Александру, которому когда-то, в далекое время их частых встреч, он посвятил следующие слова:
Снег блестел, пушистый, свежий,
Под сияньем фонарей.
Вечер был спокойный, нежный
Средь зимы и средь друзей.

Тихо звякали бокалы…
Говорили по душам.
Было сказано немало…
И погода – хороша!
Шли по сказочной аллее,
Шли, как раньше, без тревог.
Что же может быть милее,
Если часто – одинок?

Гроздья белые на ветках
Чудных елей и берез…
Снова ставились отметки
Как для дел, так и для грез.

Разговоры, шутки, тосты,
Неподвижность стай лесных…
Волшебство вершили звезды
И предчувствие весны.

Невозможное свиданье
Предоставила судьба:
Вновь совпали в мирозданье
Ночь, единство и зима.
Духовно расти и полноценно жить можно, только делясь тяжелой ношей, хлебом и столом, идеями и душевными переживаниями... Невзрачна бескрыла жизнь человека, которому не с кем искренне поговорить. Правда, многие слушатели в исповедях ищут только слабости и возможности. Алик понимал это и откровенничал только с друзьями – да и то только с теми, кто никак не мог навредить или использовать полученную информацию.
Когда Алик рассказал Александру о событиях последних месяцев, тот чрезвычайно удивился и спросил:
- Что с тобой случилось? Тебя же никогда не интересовала политика. Зачем тебе головные боли? Я понимаю, если бы платили, а ради какой-то правды. Ты что газет не читаешь? Таких людей, как твой Семеныч, полно, как черноты ночью. Пишут о них, и что толку? Журналисты себе проблемы находят, а разоблачаемые ими чиновники остаются при должностях и деньгах. Бросай ерундой заниматься. Лучше стихи пиши.
- Какая разница, что писать? Статьи или стихи? Важна позиция и душа. Нельзя быть нравственным иногда, полагая, что двоемыслие спасает истинную натуру. Сие заблуждение губит многих. Единожды покривив душой, мы дозволяем злу владеть нами все чаще и чаще. И обратной дороги практически нет. Это как с девственностью или мальчишеством. Если эти качества потеряны, то можно только изображать девушку или мальчика, но стать ими никто не в состоянии. Зло имеет такие же свойства. Надо бороться с ним, противодействовать ему, не отдаваться ему или сам станешь злом.
- Борись – только не навернись. Посмотри вокруг. Это общество только избавилось от тоталитаризма, от единой коммунистической партии. Как бандиты создают свою шайку, привязывая новых членов кровью или другими преступными действиями, так и коммунистическая партия привязывала к себе клятвами верности. Вполне естественно, что человек, отступивший от клятвы, становится предателем, а человек, не дававший клятву, - противником. Противников можно истреблять и не допускать. А отступление от клятв не виделось возможным. Но идеология пала. И все разом отказались от слов верности. Возможно, отсюда и беспринципность, и продажность героев нашего времени. Люди предавшие – предатели - оказались у руля власти. Ты же читал Библию. Предательство – тяжелейший грех. Эта земля проклята. Что здесь искать? Заботься о себе, о семье, друзьях, наконец…
- Мне тоже иногда кажется, что верна древняя истина: в мире царит зло. «А как же добро?» – спросишь ты. Добро тоже есть. И оно всегда используется злом, чтобы стать еще изощреннее. Краткий миг демократии подходит к концу. На смену идет засилье выборных чиновников с практически безграничной властью в пределах вверенных им уездов. Если провести аналогию между социализмом и болезнью, то после выздоровления общества неизменен откат его назад, в засилье феодальных отношений. Поэтому происходящее видится закономерным. Но я хочу попытаться…
- Смотри сам, но знай, что в мире есть единственное, ради чего можно бороться – свобода. Ее дают только деньги, а не борьба с казнокрадами. Надо стремиться больше зарабатывать, а для этого надо ладить с чиновниками, а не ругаться с ними. На их стороне сила и деньги. Будешь дружить - получишь деньги, будешь ругаться – узнаешь их силу, – спокойно по-дружески оценил Александр.