Каких женщин любят мужчины?

Это произошло зимой 1944 года. Я, Смирнов Виктор, капитан, командир артиллерийского батальона, воевал на фронте уже четвертый год. Мой батальон стоял за освобожденным от немцев венгерским городком, который наши войска взяли сходу, не дожидаясь подхода основных сил и других фронтов. Образовался своего рода клин, с трех сторон которого находились немецкие группировки. Командир артполка поставил задачу двум артбатальонам закрепиться с двух сторон этого клина у самого его острия и отбивать танковые атаки немцев.

Артбатальон моего соседа, капитана Гребнева Константина, расположился справой стороны клина, на открытой местности. Для маскировки солдаты батальона нарубили еловых веток и прикрыли ими орудия. Мой батальон был слева, но я дал команду зарыть орудия в землю таким образом, чтобы из земли торчали только одни стволы, и при необходимости можно было вращать орудия вкруговую. Опыт войны подсказывал мне, что немцев нужно было ожидать с любой стороны и даже с тыла.
 
Костю Гребнева я знал со школы. Мы с ним все время дрались. Причиной наших раздоров с ним была Белецкая Лариса, самая красивая девушка в нашем классе, да, что говорить, во всей школе и даже во всем городе. Ее отец был одним из секретарей горкома, поэтому она была разбалована родителями. Каждый день она надевала новые наряды и кокетничала с  старшеклассниками. Мы с Костей тогда, сгорая от ревности, на время объединяли наши усилия и вдвоем лупили старшеклассника, на которого заглядывалась Лариса. Но вот, мы перешли в десятый класс, старшеклассников больше не было, остались только мы.

Лариса по очереди бегала с нами на свидания и позволяла нам многое. Однажды, мы заперлись в ее комнате, и Лариса, как всегда, сняла с себя всю одежду. А было еще не совсем темно. Смотрю у нее на груди синяки, такие бывают от жарких невоздержанных поцелуев в пылу страсти. Я спрашиваю Ларису:
- Это Костина работа?
А она только смеется и отвечает, нисколько не смущаясь, а даже с гордостью:
- А кого еще? Я вас обоих люблю. Будь моя воля, я за вас замуж вышла бы, да жаль, нельзя в нашей стране двух мужей иметь. Вот и маюсь от него к тебе. Никак решить не могу, кто лучше? Как решу, так тому свою девственность отдам. А теперь пользуйся, пока я добрая.

Смотрю я на ее прекрасное тело, личико неописуемой красоты, и до того она для меня родная и близкая стала, что у меня даже слезы на глазах выступили. Прикипел я к ней и все прощать был готов. Не зря же говорят в народе, что красавица-жена не может одному мужу принадлежать. Зацеловал я ее со всей своей нежностью, которая во мне была. Я тогда подумал, что в моей жизни только три женщины существуют: мать, Лариса и Родина, которым я не то что свою нежность, а всего себя отдам до последнее капли  крови.
Утром поймал я Костю перед школой и давай его мутузить. А он парень тоже не промах. Наставили мы друг другу фонарей под оба глаза. Под конец драки я устал, поймал его на прием самбо и повалил на землю. Ногами прижал его руки к туловищу и надрал ему уши, как шаловливому мальчишке, приговаривая:
- Не будешь моей Лариске на груди  засосы ставить.
От моих крепких рук его уши опухли и пунцово-красными стали. Он потом в школу неделю не ходил, пока уши не прошли. И Лариске на глаза показаться не мог – стыдно было.

Я эту неделю с Лариской один встречался, без соперника. Она мне двойную порцию любви отдавала и на синяки мои под глазами примочки бодяги прикладывала.
После школы я в артиллерийское училище в Москву подался. А Лариса туда же Костю направила. Наверное, хотела, чтобы ее оба кавалера офицерами стали. На вступительных экзаменах мы рядышком сидели. Он в школе последний год плохо учился. Лариса ему голову затуманила, так он о ней на уроках мечтал. Закроет глаза и представляет ее себе без одежды. Его учительница спрашивает, а он понять не может о чем, потому что ее не слушал.

Я быстро свой вариант по письменной математике сделал, а Костя просит меня:
- Не уходи с экзамена. Помоги!
Услышал я крик Костиной души. Он боялся Ларисе на глаза показаться, если в училище провалит экзамены. Я его вариант тоже сделал. И оба мы на отлично экзамен сдали. Так было и на диктанте по русскому языку. Когда преподаватель престал диктовать, то я Косте все ошибки исправил. Конкурс был большой, но мы оба прошли, так как набрали проходной балл в училище.

У меня еще свой интерес был, помочь Косте поступить в училище, чтобы он не с Ларисой в нашем городе был, а со мной в Москве.
Мы на одном курсе и в одном взводе учились. Я на занятиях преподавателей слушал, постигал военную науку, а Костя любовные письма Ларисе строчил и каждый день на почту бегал.

Я ему говорил:
- Ты бы лучше учился, чем письма писать.
- А зачем? Мы все равно воевать не будем. Молотов с Риббентропом  мирный договор заключили. Военная наука нам и не понадобится. Я после училища инженером на завод пойду. Ведь наше училище, можно сказать, техническое.
Не смог я его переубедить.

В первый отпуск мы в родной город поехали. Я первый день с отцом, с матерью провел. Из дома никуда не выходил. Мои родители на меня насмотреться не могли. А только на следующий день к Ларисе пошел. Она радостно мне на шею бросилась. Погуляли мы в парке и на речке целый день, а к вечеру она меня в свою комнату поманила и на ключ дверь закрыла, чтобы родители ненароком не зашли. И опять перед моими глазами краса ее ненаглядная предстала. Присмотрелся я к ее груди, а там синяки от Костиных поцелуев.  Больно мне стало. Отвернулся я от нее. А она мне и говорит:
- Уж больно ты ласковый, как новорожденный теленок. А женщине мужчина нужен, который силой бы ее брал. Будь моя воля, скрестила бы я вас с Костей и пополам поделила, чтобы у каждого и грубости и нежности поровну было.
Задумал я опять Костю проучить. Да Лариса мои мысли угадала.
- Только попробуй Костю тронь. Я сразу в твое училище письмо напишу, что ты своего однокашника побил. Так тебя сходу из училища выгонят. Дай мне слово, что с ним драться не будешь?

Пришлось мне ей слово дать. А она начала меня целовать и обнимать так, что я про ревность сразу же забыл. Затуманили мне разум ее жаркие поцелуи. Что поделаешь? Люблю ее кокетку неверную и все прощаю. Так весь отпуск мы по очереди через день к ней ходили. Загипнотизировала она нас с Костей своей красотой, и мы поделать с собой ничего не могли, беспрекословно ей подчинялись.
На вокзал Лариса к поезду к самому отправлению пришла. Дала нам возможность с родителями проститься. А потом в вагон заскочила и давай нас по очереди целовать.
- Люблю я вас обоих и ждать буду. Только возвращайтесь целыми и невредимыми.
Лариса, как в воду глядела. Нас по ускоренной программе из училища младшими лейтенантами выпустили и на разные фронты отправили.

И вот, на четвертый год войны встретились мы с Костей возле маленького городка в Венгрии, на острие клина, он со своим батальоном справа оборону держит, а я слева. Между нами километра полтора всего. Но мне даже поговорить с ним  не удалось. Увидел я его издали в бинокль и ахнул. Костя Гребнев, капитан, командир соседнего артбатальона!

Послал я к нему своего старшину, чтобы оборону его батальона, пока не поздно, правильно организовать помог. Да куда там! Отослал он моего старшину обратно ко мне. Старшина докладывает:
- Ихний комбат, как ваше благородие в царской армии. Грудь вся в медалях и орденах, подступиться нельзя. Вместо шапки полковничья каракулевая папаха. Барин ни дать,  ни взять! Меня под смех своих артиллеристов обратно отправил. Нечего ученых учить! Только портить! Вот вы, кроты, сами в землю зарывайтесь, а мы и в открытом поле фашистов побьем. Другими словами, одним махом всех побивахом.

К вечеру немецкие танки в атаку пошли. Костя не выдержал, нервы сдали. Стал со своих орудий с дальнего расстояния палить. Да, все мимо. Немцы его батальон по вспышками выстрелов засекли. Он с дальнего расстояния для танков представлял отличную мишень. Немцы, как на учениях, стали его орудия расстреливать. Одно орудие подбили, второе.
Мой старшина ко мне бросился:
- Товарищ капитан, что мы смотрим? Так немцы весь батальон уничтожат. Давайте, их огнем поддержим.
- Нельзя, старшина, раньше времени свои позиции раскрывать. Ты что хочешь, чтобы и нас точно также немецкие танки расстреляли?
Вижу, мои артиллеристы маются, не могут смотреть, как соседний батальон погибает. Да и я сам весь испереживался. Ведь Костя хоть и всю жизнь моим соперником был, но все же близким мне человеком. Но по тактике ведения боя нужно танки ближе подпустить, чтобы им не так сподручно было ответный огонь вести. Креплюсь, что есть мочи, но жду.
Плюнул мой старшина, даже сгоряча шапку на землю бросил и  кричит мне не своим голосом:
- Товарищ капитан, если вы не дадите команду стрелять, то я сам начну стрелять.
Выхватил я свой пистолет и к его горлу приставил:
- Старшина, застрелю! Сдать оружие!
А своему ординарцу:
- Возьми его под арест, пока стрелять по танкам не начнем.

А в это время артиллеристы соседнего батальона в рассыпную к садам, которые за городком были, побежали. Смотрю в бинокль. Сидит мой Костя за ограждением  подбитого орудия, прийти в себя не может. Два целых орудия остались, но они не стреляют. Разбежались все. Костя тоже за ними побрел.
«За такой бой Косте трибунал будет», - подумал я.
Подпустили мы танки поближе и прямой наводкой шесть танков один за другим подбили. Остальные развернулись и пошли обратно.

Тут по связи командир полка мне приказывает:
- Срочно оставить позицию и спасайте орудия. Немцы прорвали оборону и взяли ваш клин в кольцо.
- Товарищ полковник, разрешите орудия батальона капитана Гребнева, боеприпасы и трактора взорвать, чтобы врагу не достались.
- Нет времени. Иначе немцы перекроют вам путь к отступлению. Вам и так придется окраинами, по занятому немцами городку,  пробиваться. Я подрывников пошлю. Они эту работу сделают.

Жалко мне было свою победу сдавать, да делать нечего – приказ есть приказ. Вызвал я из сада трактора, прицепили мы пушки и потянули их к выходу из клина. Я разведчиков вперед послал. Они доложили, что центральные улицы городка уже немцы заняли.

Потащили мы пушки окраинами. Хорошо, что ночью шли. Темень, хоть глаз выколи. Это нас и спасло. Не любят немцы по темноте воевать.
Уже на выходе из клина повстречалась мне диверсионная группа, которую полковник отправил. И надо же? Старшим группы был Гребнев Костя. Ему полковник приказал батальонную матчасть уничтожить во, чтобы то ни стало. Иначе его под трибунал отправит.

Передал я командование батальона своему старшине, а сам с подрывниками пошел. Знал я, что Костю выручать нужно. Сам он и место толком не запомнил, только людей погубит.
Добрались мы до места. Немцев там не было. Они только утром намеревались свои трофеи забрать. Заминировали мы орудия, боеприпасы и трактора. Подрывники хорошо свое дело знали. Отошли мы от них далеко и дистанционно взорвали. Такой яркий фейерверк устроили, что немцы переполошились. По нашему следу роту солдат послали.

Уже при подходе к нашим позициям приняли мы бой. Меня в руку ранило, а Костю в грудь. Он задыхаться стал. Я свою левую руку крепко перетянул, чтобы кровью не истечь, взвалил на себя Костю и потащил его к нашим окопам. Вижу,  силы меня покидают, опустился я с Костей в воронку из-под снаряда.
- Не донесешь ты меня, Виктор, до наших, умру я. Дышать мне нечем, задыхаюсь. Наверное, легкое пробито,  - сказал Костя, и кровь у него горлом пошла.
Выплюнул он кровь и последние слова мне сказал:
- Жену мою Ларису не оставь одну. Беременна она от меня. Ордена мои и медали сынку моему отдашь, - сказал это Костя и захлебнулся кровью. Больше он ничего сказать не смог, затих. Отдохнул я в воронке и решил его дальше тащить, но Костя уже мертвый был.

Достал я его планшет, взял его ордена, медали и письма. Ничего в его карманах не оставил и пополз к  нашим.
Мне потом командир полка выговор сделал:
- Повезло тебе Смирнов, что тебя ранило, а то я бы тебя на гауптвахту отправил, что свой батальон на старшину оставил.
- Не нашли бы подрывники без меня место, где батальон капитана Гребнева стоял, товарищ полковник. А я не мог допустить, чтобы наши орудия, боеприпасы и трактора врагу достались, - ответил я.
- Выздоравливай, Смирнов, и возвращайся ко мне в полк. Я тебя начальником штаба назначу.

В госпитале я нашел блокнот, в котором Костя записывал все значимые события в своей жизни. Он и в юности писателем был, все любовные письма Ларисе писал. Вот и стала она его женой, а не моей.
Но когда я немного оправился от ранения и стал читать дневник Кости Гребнева, то мне все понятно стало.
 
Когда после окончания училища его направили в воинскую часть на Западный фронт, то его орудие, которое не успело произвести ни единого выстрела, было уничтожено фашистами, вероломно напавшими в ночь на двадцать второе июня 1941 года. Он с отступающими артиллеристами и солдатами других воинских подразделений был остановлен генерал-лейтенантом Градовым, который формировал из беспорядочно отступавших солдат подразделения и организовывал оборону моста через Днепр, чтобы могли отступить основные части  Западного фронта.

Генерал сразу заметил младшего лейтенанта Гребнева, как позже выяснилось, Костя был очень похож на сына Градова, погибшего на финской войне. Генерал что-то сказал своему адъютанту и Костю определили  офицером для поручений при командире дивизии.

Так Костя провоевал три года. Генерал берег Костю и не поручал ему опасных поручений, но зато не обходил его в звании и в наградах. Каждый раз, когда подавали списки отличившихся бойцов, то адъютант, зная пристрастие генерала к Косте, всегда его включал и Градов пропускал. Так на груди капитана Гребнева Кости появился целый иконостас самых различных наград, включая ордена.
А по большому счету Костя ни командовать не научился, ни артиллерией управлять.
Когда его на артбатальон согласно его званию и училищу поставили, то в нем основная масса артиллеристов была необученные солдаты, из свежего пополнения.
Однажды немцы определили, в каком блиндаже находится генерал Градов, который со своими штабными офицерами на передний край прибыл, и накрыли его минометным огнем. В это время капитан Гребнев поручение генерала собрался выполнять и вышел из блиндажа. Его только осколками зацепило, а блиндаж стал для офицеров корпуса братской могилой.

По ранению дали капитану Гребневу краткосрочный отпуск в родной город. Нашел он свою мать, а отец его в подполье во время оккупации погиб. Про Ларису мать ничего не знала. На следующий день вышел Костя, пройтись по городу, и на его счастье повстречал он мать Ларисы на рынке. Та его к Ларисе на квартиру привела. На радостях Лариса завела его в свою комнату и отдалась ему.
- Теперь ты будешь моим законным мужем. Завтра же  зарегистрируемся, - твердо сказала Лариса.
Она всегда командовала им и мною. А Костя опешил от счастья и слово сказать не может. Вдруг ребенок полуторагодовалый расплакался. Мать Ларисы к ним в комнату постучалась:
- Доченька, пора ребенка кормить.
- Откуда ребенок? – удивился Костя. – Тебя немецкий солдат силой взял?
- Бери выше сам комендант города, полковник, барон. Он мне сказал, если бы не его жена, я баронессой была бы, - с гордостью ответила Лариса. - Он его Иоганном хотел назвать, но я его русским именем назову, Иваном. Вот завтра же, Костя, ты ему свою фамилию дашь. И будет он не Иоганном фон Дитрихом, а Гребневым Иваном.
Костя стоял с отрытым ртом от удивления и ничего не мог сказать. Про женщин он знал только одно за свою короткую жизнь, а именно: чего хочет женщина, того хочет Бог. До войны Костя мало верил в Бога, но на войне он, выходя на очередное поручение генерала, молился Богу – спаси и сохрани.

И теперь, стоя перед Ларисой, он понимал, что все будет так, как она сказала. Покормив ребенка, Лариса рассказала все, как было, ничего не скрывая, даже свои сокровенные мысли, так как Костя уже стал для нее ее мужем. Судьба сама привела его в ее руки.

Когда немцы заняли город, то предатели составили списки всех коммунистов и их семей. Они все подлежали аресту и расстрелу. Отец Ларисы ушел в подполье, а семья должна была уйти в ближайшую деревню к родственникам ее матери. Но немецкие танки преградили путь беженцам, которые шли из города непрерывным потоком. Несколько раз беженцев расстреливали из пулеметов немецкие летчики. На обочине лежало много убитых. Лариса была охвачена страхом. Смерть и ужасы войны не укладывались в ее сознании и в сильной молодой плоти, которая жаждала жизни и любви.  А тут такое?
Ларисе, ее матери и младшему брату пришлось вернуться домой. Мать повела своих детей к себе на квартиру, хотя отец Ларисы предупреждал, что ни в коем случае нельзя возвращаться на старый адрес. Да и куда она могла повести их? Кто примет семью секретаря горкома в такое время?
Через два дня их арестовали и погнали в городской клуб, который был рядом с бывшим горкомом партии, а теперь был комендатурой.

Комендантом города был полковник Фридрих фон Дитрих. Он, как всегда стоял возле окна и наблюдал за происходящим на улице. Это был высокий стройный мужчина,  45 лет.
Вдруг в толпе арестованных он увидел молоденькую девушку необыкновенной красоты.
- До чего же хороши эти славянки? – невольно вырвалось у полковника.
Его адъютант молоденький майор проследил за взглядом своего начальника.
- Один момент, - произнес он вслух больше для себя, чем для полковника и незаметно вышел из кабинета.
Через пять минут Лариса уже стояла в кабинете коменданта. Полковник обернулся и благодарно улыбнулся своему адъютанту. Тот понял его и также тихонько вышел. Полковник любил этого молодого майора за его способность угадывать желания своего начальника.

Полковник хорошо знал русский язык, как и многие другие языки. В их аристократической семье, которая ведет свое генеалогиское древо со времен крестоносцев, детей с детства обучали иностранным языкам своих врагов.
- Как ты прекрасна, девушка! – не удержался комендант. Он подошел к ней вплотную.
- Расстегни кофточку, - попросил он.
Лариса машинально расстегнула пуговицы и ее красивая грудь предстала перед взором коменданта. Она никогда не носила лифчика.
Он не удержался и стал правой рукой мять ее грудь. Лариса чуть вскрикнула от боли, но тут же замолчала, терпеливо снося боль. Комендант думал, что в глазах девушки он увидит страх и покорность, как это было со многими женщинами в Европе, которых он насиловал подобным образом, а потом их расстреливали. Но в глазах Ларисы он увидел нечто иное. Это был какой-то интерес - а что дальше? И некоторая доля женского кокетства. Барон, как знаток загадочной женской души, был поражен. Такое он видел впервые. Эта славянка была для него загадкой, а он не привык отступать. Ему, как интуитивному психологу, хотелось ее разгадать.
- Ты, девственница? – спросил он, убирая свою руку.
- Да, - ответила Лариса, впервые вздохнув свободно.
- Застегни кофточку. Немецкий язык знаешь? – спросил полковник.
- В школе учила немного, - ответила Лариса.
- Я возьму тебя машинисткой, - сказал он, открыл дверь и вызвал охрану и адъютанта.

Когда девушку увели, он обратился к майору:
- Эту девушку и ее семью поселись в приличной квартире возле комендатуры, чтобы у нее была своя личная комната. Да, она не должна носить фамилию отца коммуниста. Подбери ей фамилию из  репрессированных Сталиным. Со следующей недели она будет работать машинисткой. Позаботься об этом.
Майор был очень удивлен. Такое случилось с полковником впервые. Итак, Лариса стала дочерью заводчика Ивана Рогожина, сосланного во время Советской власти в Сибирь и с понедельника вышла на работу в комендатуру.

Эпилог
Во время Хрущевской оттепели летом 1961 года Смирнову Ларису Ивановну, в девичестве Рогожину, вызвали в областной КГБ, где ей передали письмо из Западной Германии от барона Фридриха фон Дитриха. Он писал ей, что в связи со смертью его жены Марты год назад и гибелью его двух сыновей во время войны, он предлагает ей и его сыну Иоганну выехать на постоянное место жительства в Берлин. Он предлагал ей выйти за него замуж, а их сын станет единственным законным наследником его родового замка и прилегающих к нему земель. О своем решении он просил ее сообщить ему  по такому-то адресу.

Лариса вернулась домой вся сияющая от счастья. Наконец-то через двадцать лет ее мечта осуществилась. Она станет баронессой и проведет остаток жизни в роскоши и богатстве. У нас с Ларисой был сын Виктор 15 лет и два сына Гребнева Константина, Иван, 19 лет, и Константин, 17 лет. Тогда в 1943 году  Константин усыновил Ларисиного сына от немецкого барона.

Я, видя, радость на лице Ларисы не стал ей препятствовать. Я ее только спросил:
- Лариса, скажи мне, кого из троих мужчин, которые были в твоей жизни,  ты любила больше всех.
Вопрос застал Ларису врасплох. Она не знала, что мне ответить. Она молчала.
- Тогда я скажу тебе правду, как бы горька она не была. Ты никого из нас троих не любила. Ты всю жизнь любила только эту женщину, - грустно сказал я и подвел ее к зеркалу.
- Я с тобой не согласна, Виктор. – Я думаю что, если женщина не любит себя, то она не сможет полюбить кого-либо другого.
Мне стало ясно, что она любила нас всех: меня, Костю Гребнева, Фридриха фон Дитриха и своих детей - Ивана, Костю и Виктора. Через месяц она получила развод со мной и с сыном Иваном уехала в Берлин.


Декабрь 2018 года