Кн. 1, Ч. 2, главы 11 - 12

                Г Л А В А    11


Елене стоило огромного труда держать себя в руках при следующей встрече с Живаго. Вспыхнувшие наново ненависть и гнев переродили её. Она стала  осторожней, хитрее, лицемерней, терпеливей. Или ей так казалось, ибо у неё теперь была цель, у жизни в чужом доме – смысл, а в душе – новые чувства, которые объединяло то, чему она не хотела давать название и во что не хотела верить, но что существовало помимо её желания: это было жгучее, болезненное разочарование…

В душе поначалу был сумбур, потом он оформился в боль   и  усталость. Это она виновата в том, что стало с Леопольдом. Но что ей  необходимо сделать теперь: не попадаться на глаза Живаго, уехать с Лео, или же, наоборот, отдаться, покориться врагу? Она не знала этого, но знала другое: Лео надо спасти. Еще не все потеряно, существуют наркологические клиники, его вылечат – пусть это будет тяжело, но она будет с ним рядом до конца, она ему поможет, она отдаст ему жизнь, если понадобится.

А пока ей надо разведать все возможные пути спасения из дома Живаго. Затаиться.
Елена ждала. Каждый день – длиною в вечность, еще одно тысячелетие мучений Лео. Она готовилась к новой встрече. Она была готова к новой схватке.
Ожидание выматывало не меньше чем борьба, она и ждала Живаго – и одновременно страшилась встречи, но шока больше не будет. Шок – это слабость. А ей надо стать сильной. Колоссальная нервная энергия, высвобождаясь, заставляла её быть собранной, сосредоточенной. Учителя были в восторге!

Елена ждала. Если он не придет – она сама пойдет к нему. Как тот Магомет…
И вот настал этот день. Но он оказался совсем не таким, каким она его ожидала.
Живаго пришел. Однажды вечером, так же внезапно и бесшумно, не стучась и не извиняясь, не оправдываясь за испорченную новогоднюю ночь.
Он был приподнят и весел, у него было отличное настроение, он спешил им поделиться.

«Он уже забыл о моих слезах. Он всегда плюет на чужие слезы!» – думала Елена.

- Искренне рад твоим успехам! Уважаемые профессора не нахвалятся! Возможно, скоро мы будем работать бок о бок! – сказал он, улыбаясь.

«Бок о бок – никогда!» – подумала Елена. – «Но что значит – работать?»

- Почему ты опять грустишь? Тебе одиноко? Ничего – впереди каникулы, мы займемся вплотную постройкой дома. Уверяю тебя, нет более увлекательного занятия, чем  что-то строить! – он подошёл к ней, внимательно заглядывая в глаза.

- У меня есть дом. И я не одинока, Живаго.

- Опять Живаго? – Мендес поморщился.

- У меня есть жених.

- Был. И что с того?

- Леопольд… больше, чем жених. Он – мой друг, с самого раннего детства. А ты лишил меня друзей. – Елена говорила и сама удивлялась своему ровному спокойному голосу. На сколько её хватит? – Он никогда  не причинял мне зла. Для него я – живой человек, а для тебя – игрушка, забава…

- Это не так, – произнес Виктор сквозь зубы, но она его не услышала.

- … с ним все было бы иначе – без боли и страха, без насилия и лжи.

- Даже теперь, когда он оставил тебя? – бросил Мендес, теряя терпение. Он снова разбивался об её броню отчуждения, словно ничего и не начинало меняться.

- Он меня не оставил, - возразила она. – Я чувствую, что он любит меня по-прежнему. Просто с ним что-то случилось. И, возможно, ты тому виной, Живаго. Я права, да? – и она уже без страха посмотрела ему прямо в глаза, требовательно и жестко.

Мендес-Живаго молчал. Долго. Слишком долго. Он боролся с собой. Выражение его лица снова стало жестоким, глаза – пронзительными и колючими, но он рассмеялся.

- Ну и фантазии у тебя! Ты, верно, переутомилась. Может быть, устроим каникулы прямо сейчас? – он положил руку ей на плечо, но Елена оскалилась, отпрыгнула в сторону, стряхнув руку, словно она ожгла её.

- Ну что ж… - Живаго медленно опустил руку, снова недобро усмехнулся. – Не буду обременять более своим присутствием, дорогая. Попроси у Славы успокоительного или снотворное, твои нервы расшатаны, я тебя, по-видимому, нервирую. Но я не в обиде, понимаю, женские дела… - он вышел вон, резко захлопнув за собою дверь.

Момента истины не наступило. Живаго не открылся. Что ж, так даже лучше.  Значит, она будет действовать!

Сначала она выяснит, какие там замки. Затем попытается добыть ключи. Или… откроется Славе, умолит её помочь. Она – женщина, она не посмеет отказать…   


               
                Г Л А В А   12


Двери не закрылись на ночь, как она ожидала, Елену никто не останавливал, Слава за ней не увязалась, в коридорах и на лестнице опять было пусто. Что-то опять затевается?

Но Елену это не насторожило. В её лихорадочном состоянии, наступившем вслед за приходом-уходом Живаго, притупилось всё, кроме неодолимого желания спуститься в подвал. Она дождётся за вешалкой, когда туда кто-то войдёт.

Ждать пришлось долго, ноги затекли, и ей приходилось без конца шевелить пальцами и потягиваться всем телом. Часа в два ночи – старинные часы на втором этаже пробили гулко и далеко -  щелкнул замок, дверь открылась, показалась  девушка в форме уборщицы с огромным пластиковым пакетом, набитым мусором. Вышла во двор. Дверь не заперта – значит, придет кто-то еще. Надо ждать.

Через  пять минут девушка вернулась и снова вошла в подвал, опять оставив дверь открытой. Ага, она еще пошла за мусором. Пора!

И Елена шмыгнула к двери – красный глазок фотоэлемента издевательски ей подмигнул. Елена заглянула за дверь – никого, лишь легкие шаги вдалеке.
Она тихо вошла внутрь и опешила – куда же идти? Длинные коридоры тянулись влево и вправо.  Вправо, правда,  пути нет – там металлическая дверь со зловещей мигающей лампочкой.

А влево – путь свободен. Но где же тюрьма? Она сделала несколько шагов – коридор словно бы полого уходил вниз, куда-то гораздо  ниже основного помещения. Там, внизу, был полумрак, притушенные лампочки, на голых бетонных стенах – пучки разнокалиберных проводов…

Какой-то хлам вдоль стен – ящики высотой с неё, запечатанные и порожние, какие-то дряхлые агрегаты, даже лежащий на боку древний холодильник – неужели это просто склад ненужного старья?

Коридор круто заворачивал, Елене стало страшно. Её тени слепо тыкались в стены, нелепо толклись на каменном полу, не зная, куда теперь податься?  Вдруг она останется здесь навсегда, как Лео, похороненная заживо?
Снова шаги – Елена шарахнулась к ближайшему ящику, притаилась за ним, присев на корточки. Из-за угла сначала змеёй выползла тень, затем показалась та же девушка с новым мусорным мешком. Прошагала мимо, туловище неподвижно, только ноги мерно двигаются – раз-два, раз-два…

Елена выдохнула и решилась – быстро юркнула за угол – снова стена, снова массивная железная дверь с красным глазком, щиток с кнопками. И неспешные, уверенные, слишком хорошо знакомые шаги за спиной.

«Это ловушка!» – мелькнула запоздалая мысль.

На её плечо опустилась тяжелая рука.
- Я ждал тебя, - сказал Живаго тихо. – Рано или поздно ты должна была тут появиться.

Елена обернулась и увидела в страшном неверном полумраке его лицо – такое же жуткое, с непонятным выражением – бледный овал с черными провалами глазниц, черной пропастью рта… И лишь глаза, словно глаза кошки ночью, ловили тусклый оранжевый свет и возвращали его вовне.

- Счастлив, заманив меня в свою тюрьму?

- Это не тюрьма, - возразил он. – Это экспериментальный полигон.

Так вот ты каков, Живаго, какова твоя наука! И Лео здесь уже полгода подопытной крысой – будь ты проклят, Живаго!

- Как же я тебя ненавижу, Живаго! Я бы уничтожила тебя своими руками, моей ненависти хватило бы на самое страшное убийство! – проговорила она сквозь зубы.

- Что ж, попробуй, я безоружен. – Живаго улыбнулся. – Попробуй задушить меня, к примеру – ведь ты посещала со Славой спортзал, ты сможешь!

Елена задохнулась от негодования, а Живаго продолжал:
- Мое настоящее имя – Виктор Мендес, я биохимик, работал в области генетики и гематологии. Моё имя – в списках Нобелевских лауреатов. Но это в прошлом. Сейчас у меня изменились и цели, и планы… Так ты идешь со мной?

- Куда?

- Туда, куда ты стремилась… Но для начала – совсем в другое место.
Он подошел к двери, набрал код и широко распахнул её: – Прошу!
Она сделала неуверенный шаг, потом хотела отступить, но он  легонько подтолкнул её вперед.

Огромная мрачная зала была ярко освещена. Она походила на фантастическую лабораторию какого-нибудь маньяка-убийцы из фильма ужасов. Булькала  подсвеченная красноватым жидкость в кубах, клацали какие-то механизмы, перемигивались разноцветные лампочки и лазеры; осциллографы время от времени запускали вертлявых змеек; слуга-зомби неподвижно застыл в кресле – из вены на сгибе левой руки торчало нечто вроде капельницы – только оно медленно, по микроскопической капельке, отсасывало кровь и впрыскивало в темную полупрозрачную сферу какого-то агрегата. Картину завершал целый ряд не то радиоприемников, не то радиотелефонов, причудливо между собой коммутировавших – часть проводов и световодов опутывали булькающий куб, часть – голову и грудь слуги, то ли ещё живого, то ли нет – не понять.  Рядом на дисплее компьютера плясали цветные линии и колонки цифр, время от времени раздавался протяжный низкий  гул – и тогда тело несчастного мелко вибрировало…

Елене стало дурно, липкий страх пополз по спине – зачем она сюда пришла? Она беспомощно оглянулась – Мендес внимательно следил за ней.

- Боишься? Бояться надо было раньше. Это моя лаборатория. Сюда не может подобраться никто, кроме меня. Если бы я не отключил системы защиты, тебя бы здесь уже не существовало. Впредь будь осторожней. Можешь сесть, если ноги не держат, – и он, взяв её обеими руками за плечи, усадил на жесткий стул. Елена почти не сопротивлялась – ватные ноги плохо держали её. Она всхлипнула, закрыла глаза, чтобы справиться с дурнотой – а стоит ли? Может быть, лучше отключиться, совсем, уйти в покой, в забвение – но что тогда он с ней сделает? И что будет с Лео?

Ей в нос шибанул резкий омерзительный запах – она широко открыла глаза, задыхаясь: Мендес держал перед ней флакон с нашатырем. Нет, сегодня Елене не суждено было успокоиться. Он убрал нашатырь и взял её за подбородок: - Жива?

Она дернула головой влево, вправо, стряхивая руку.
- Не трогай меня! Ты маньяк! Лео бы тебя убил за все твои издевательства!

Мендес поднял брови: - Ты в этом убеждена? По-моему, он не способен защитить даже самого себя. Неужели этот молокосос тебе настолько интересен?

- Да, да, да, он прекрасный, он добрый, он благородный! Он бы пошел на край света, чтобы меня защитить!

- Какова уверенность! Подумай как следует! Что, если ты убедишься в обратном? – удивительное спокойствие Мендеса и бесило, и пугало её.

- Я уверена в Лео, как в самой себе! Он не никогда не причинит мне зла, как ты! И если он не смог защитить себя – это не его вина!

Мендес схватил её за руку, сдернул со стула: - Идем! И помни – ты сама этого захотела! Но пока мы не дошли, у тебя есть время передумать.

Он вывел её из лаборатории, и они отправились в обратный путь. Снова промелькнули ящики, ржавый холодильник, центральная зала, ещё одна железная дверь – за ней коридор продолжался в гулкую бесконечную пустоту, ещё ниже по ступенькам, на новый подземный этаж… Как он здесь передвигается, в этом полумраке, в этой преисподней с красными мигающими лампочками? Елена спотыкалась о выщербленный камень, не поспевая за Мендесом. Она шла по тайным закоулкам подземелья, словно путешествовала по темной душе своего  узурпатора…

Снова дверь – обычная деревянная дверь. За ней зальца, и два десятка зарешеченных дверей, ведущих в крохотные клетушки. И в каждой – живой мертвец…

- Ты этого хотела, - повторил Мендес, рывком подтащил к одной из клетушек, размером побольше других. Распахнул дверцу, втолкнул  Елену внутрь.
Стены комнаты были обиты толстым поролоном, пол устлан матами – словно в камере для буйнопомешанных. Здесь было чисто, мерно жужжал кондиционер, разгоняя духоту, но всё равно воздух стоял тяжелый, пропитанный потом, безнадежностью, умиранием. Из умывальника в углу капала вода, где-то гудели трубы, лилась вода, будто бы в душе. Других звуков здесь не было. Напротив двери, на топчане, сидел человек…

У Елены подкосились ноги, она бессильно прислонилась к стене, застонала и сползла по ней на пол. Да, это был Лео, она не ошиблась. Когда-то веселый, цветущий юноша, запросто носивший её на руках, сидел неподвижно, бессмысленно уставившись в никуда. Он был чист, гладко выбрит, с обритой головой, аккуратно одет – но запах небытия витал вокруг него.

- Миленький… - Елена на коленях подползла к юноше. – О Господи! Тебя опоили каким-то наркотиком! Посмотри на меня… ты узнаешь свою Еленку? Это же я! – она взяла  его руку, осыпая её поцелуями, пытаясь его растормошить. Рука оставалась вялой и безжизненной, взгляд – слепым, голова – неподвижной.

- Смотри на него внимательней, - сказал Мендес ровным голосом. – Это не наркотик, это препарат из моей крови. Самый первый вариант  и, признаюсь, не самый удачный. Теперь он послушен мне как робот, реагирует только на мои приказы. Он убьёт тебя, если я прикажу.

- Убьёт? – Елена истерически рассмеялась. – Ты же сам говорил, что он ни на что не способен!

Лицо Мендеса ещё больше побледнело, скулы напряглись, зубы клацнули.
- Убей её! – приказал он тихо и бесстрастно. – Вот тебе оружие. Подойди и возьми.

Юноша оживился, в глазах появился блеск – он оттолкнул Елену, и она упала на маты. Лео подошел к Мендесу, взял из его рук тонкий изящный стилет арабской работы, и медленно повернулся в сторону своей бывшей невесты.
Сначала на лице Елены появилась растерянная полуулыбка, словно она ждала, что глупый розыгрыш сейчас закончится, потом она метнулась к двери – но дверь была уже заперта. Тогда Елена повернулась навстречу медленно приближающемуся клинку.

- Лучше смерть от любимого, - глухо сказала она. – Ну, убей меня – и все мучения закончатся. Только маме скажи правду, ладно? - она всхлипнула, зажмурилась и сжалась, ожидая удара. - Ну, давай! Боишься?

- Отмена. Отдай нож. На место, – коротко приказал Мендес. Глаза юноши погасли, он протянул хозяину нож  - и руки его снова повисли плетьми. Лео сел на топчан и застыл в неподвижности.

 – Спать! – бросил Мендес, открыл дверь, схватил полупьяную от горя Елену за руку и выволок из камеры. Они снова шли коридорами и закоулками, и им не было конца.

Какие-то колесики в их душах сдвинулись, каждый из них изменился – и эти перемены развели их еще дальше друг от друга.
Мендес тащил её по парадной лестнице, по зыбким теням и бликам длинного коридора, втолкнул в гостиную, бросил на диван. Он тяжело дышал, рот оскалился, глаза сузились.

- Что ты хочешь от меня? – говорила Елена, с трепетанием глядя в это жуткое лицо. – Ты же видишь, что я ненавижу тебя! Ужасно, всей душой! Ты вытянул не ту карту! Что тебе в моей ненависти? Мало других девушек? – в её голосе звучали недоумение и удивление. Она вдруг упала перед ним на колени. – Ты можешь меня уничтожить – но отпусти Лео. Он ни в чем не виноват. Молю тебя – спаси его! – и она прижалась нежным лицом к его щегольским ботинкам, и слезы лились и впитывались без следа в мрачный готический ковер.

- Ты не понимаешь, о чем просишь! – зло бросил он. – Ты знаешь, что это опасно для меня и всех, кто в доме? Что это – лишняя информация для врагов?  Что по городу уже и так ползут слухи, связанные с неожиданным возвращением твоей матери? – Мендес нетерпеливо и ожесточенно мерил гостиную шагами.  В его душе появилось нечто, похожее на испуг. Тонкие ниточки, сплетенные искусно и с таким трудом, оборвались. Всё пошло не так, по мокрой, скользкой, опасной тропе. Но он собирался бороться дальше.

- Встань, прекрати истерику – не люблю! – поморщился он. – Если я отпущу его – ты останешься? Будешь принадлежать мне? Поклянись!

Елена медленно кивнула, обреченно вздыхая.

- Смотри мне в глаза! – приказал он, и Елену пронзил ледяной гипнотический луч, несущий безнадежность.

- Клянусь… - пробормотала она с тоской. Вот и отрезан путь назад. – Если ты отпустишь его к моей матери и вернешь к нормальной жизни, и никогда-никогда не тронешь их больше…

- Вот сделка и заключена! – криво усмехнулся Мендес. – А если своё обещание тебе придется выполнять, а? -  странные интонации прозвучали в его голосе, и Елена вздрогнула, как от удара, но ничего не ответила.  Не такой победы ожидал Мендес, не такой покорности.

Кто же здесь победитель и кто побежденный – он не брался судить.
- Ты… пока свободна! – сказал он снова спокойно и обыденно. – Можешь идти к себе. Слава встретит тебя. – И он отвернулся и вышел из гостиной. На душе у него было смутно и серо.