День Святого Георгия. роман. О Лермонтове

- Лен Лексевна, а что Лермонтов, правда, лучше Пушкина? – спросила Глафира, попыхивая своей неизменной папироской.

- А почему вы спросили?

- Да внук так говорит. Знаешь, дети – провокация – второе имя. А у меня нет мнения. Пообещала ответить, когда составлю..., подумала, у тебя спрошу.

- Какие у вас сложные отношения!

- Не, не сложные, ну, да… чутка есть. Он видишь, хочет к себе ОТНОШЕНИЯ!! Значительности не хватает, что ли. А всем некогда, вот и дергает: « бабуся, ты как считаешь, кто круче, Лермонтов или Пушкин? У меня когда-то старший внук спрашивал вот ровно так же: « Ба, а кто победит Брюсля или Фаншнегер?»
 
- Да, прям так и спрашивал – засмеялась ЛЛ

- Да… - Глафира тоже заулыбалась - Только тот еще совсем маленький был, лет может восемь.

- А этому сколько?

- Тринадцать.

- У-у-у! Тяжелый случай – посочувствовала ЛЛ.

- Да… Слушай, я прочла «Мцыри», прочла «Героя нашего времени», короче, я прочла все, что он мог прочитать, по школе, и даже то, на что у него не хватит времени, и, чего уж там, интереса…

- Угу – ЛЛ приготовилась слушать.

- Что? – Глафира растерянно развела руки – Хотела тебя послушать.

- Понятно…
 
- Что понятно? - спросила бабушка немного даже сварливо.

- Глафира Андреевна, вам и самой уже все понятно. Просто вы не решаетесь себе ответить.

- Да?

- Я думаю, да. Потому что, во-первых, вы человек советской школы. Тогда не принято было оспаривать академическое мнение.

- А сейчас принято?

- И сейчас нет, в науке, в печатной литературе, в официальных кругах, так сказать. Зато в быту, в реале,  в соц сетях, например, можно все что хочешь. И даже хамство и убожество считается хорошим тоном, если его лайкнуло с пол-миллион дебилов.

- Не одобряешь – утвердительно сказала бабушка.

- Да как сказать… мне пофиг. На уроках эти вольнодумцы свои вольности озвучивать побоятся…

- Да?

- Да - легко пожала плечами ЛЛ -  Им же оценки получать. А у меня в руках их, так сказать, будущность… а то, что они вещают в своем дебильном кругу, меня не волнует. По большому счету, это поколение куда более склонно к двуличию, чем ваше и наше… Но… есть и преимущества.

- Какие?

- Ну, вот вы уже составили мнение, а озвучить его не решаетесь… Вот эта социалистическая этика и партийность литературы, мешала нам критично мыслить. Свое мнение, по большому счету, не приветствовалось, и поэтому часто даже не составлялось. Поэтому образованность часто ограничивалась начитанностью. А аналитическая критика считалась каким-то пределом вольнодумия. Мало кому это позволялось. Поэтому мало кто на это решался.

- Вот как!

- Вы не обиделись?

- Нет, почему… Хотя да, чуть-чуть обидно, да… Тем более, что похоже на правду. А что там во-вторых?

- А во-вторых, вопрос вашего внука, он так некорректно поставлен, что предполагает заведомо неправдивый ответ…некритичный… неаналитичный…

- Да?

- Да, поэтому вы и не знаете, как ответить. «Кто круче, Лермонтов или Пушкин?»- «Лермонтов»  И это неправда… «Кто круче, Пушкин или Лермонтов?» - «Пушкин» И это тоже неправда. Сразу просится более развернутый ответ, так же?... Но ваш собеседник не собирается выслушивать длинный ответ, ему важна провокация, и ваша беспомощность. И все.

 Глафира помолчала, и потом спросила.

- А ты бы как ответила?

- Я бы ответила, Пушкин. И все и ушла бы.
 
- Да – Глафира оторопела.

 ЛЛ засмеялась:

- У вас на лице написано: «А что можно было так?»

- Ну, да примерно так я и чувствую – бабушка улыбнулась.

- Глафирочка, дорогая, вы могли бы еще добавить, что Лермонтов твой – спесивый засранец!

Глафира, наконец, недоверчиво заулыбалась:

- И так можно?

- Вам – можно… Мне нельзя… я же учитель! А так, вы убили бы двух зайцев.  Убедили бы парня, что у вас есть крутое мнение. И скорее всего,  пробудили бы реальный интерес к фактам.
 
- Это как?

- Мальчику, возможно, захотелось бы понять, почему бабушка такая дерзкая и чего такого натворил Лермонтов.

- А он натворил?

- А вы как считаете?

- Ну, да, наверное… - Глафире, как будто полегчало.

- Ну вот и отвечайте смелее. Давайте, репетиция – И ЛЛ проговорила в воображаемый микрофон «бабуся, а кто круче, Пушкин, или Лермонтов?» и перевела его на бабушку.

Глафира даже зарделась.
 
- Мне больше нравится Пушкин, а тебе? – сказала она, примериваясь к роли.

ЛЛ наобум ляпнула:

- А  мне Лермонтов.

- Слушай, у него много хороших вещей. Он сильно пишет. Но Пушкин лучше!

- Да ладно!?

- Ну, а тебе, почему Лермонтов?

Теперь ЛЛ не очень изящно изображая косноязычного подростка, сказала:

- Потому что он дерзкий, ничего не боится, всем готов навалять, и он всех ненавидит, и всех презирает.

Бабушка растерялась, и даже вышла из роли и прошептала:

- Слушай, Лена, он мне  именно этим и противен… ну, именно этим и не понравился.
 
- Глафира Андреевна - ЛЛ тоже вышла из роли – смелее, вы сказали «противен», ну, и сказали. И это правда.  Вы же не на уроке. Я вам даже больше скажу. Когда противный Лермонтов писал записки скучающего офицера, он меньше всего рассчитывал, что эти записки будут проходить в школе, и мальчик тринадцати лет будет обсуждать с бабушкой моральный облик его самого, или этого самого героя.

- А о чем он думал?- растерялась бабушка.

- Он думал оскорбить светское мнение, я думаю.  Он же был светский человек, насквозь светский. Он ненавидел свет, и при этом вожделел его, зависел от него весь, до кончиков пальцев. Он хотел признания, и при этом хотел презирать людей, его признающий, понимаете? И в этом смысле он, конечно, ближе нынешнему поколению, чем Пушкин.

- Да?

- Пушкин – ваш поэт. И наш поэт. Ну, если бы его действительно кто-то читал. А Лермонтов – он их поэт. Хотя и его никто не читает. Но это такие архетипы, которые существуют всегда: есть поколения ценностей и литература у них – классика. И есть другие – следующие за классикой, они по-разному называются,  романтизм, реализм, постмодернизм, не важно, но они уходят от классики.
 
- Да?

- Да. Вечная драма отцов и детей. У каждого поколения свои ценности, свои герои и кумиры.

- Так Пушкин с Лермонтовым вроде…

- Да, с точки зрения вечности, они почти ровесники. Чего уж там - разница пятнадцать лет. Но понимаете, Пушкин был первым. Пушкину просто было быть бриллиантом чистой воды.  Он стоял у истока. Он почти все открыл. Лермонтову было сложнее. Ему нужно было идти по следам. Гения и кумира.

- Или не идти – понимающе закивала Глафира.

- Вот именно. Либо оставаться в тени, пусть и гениальной тени, либо идти совсем другой дорогой. Чтобы избежать подражательства… Писатель - это же амбиции почти всегда. А амбиции - всегда светские. А свету нужна новая кровь, новые лица, новое слово. Свет этого даже не скрывает. И тогда новые лица и новые слова - любой ценой. Иногда у культуры случаются такие провалы! Лермонтов хотя бы не провалил этот только народившийся русский язык.
 
- Да? я так раза за него, - бабушка прижала ручки к щекам.
 
ЛЛ кивнула умиленно и нежно, но все равно продолжила:

- Он провалил литературу в нравственном отношение. Но тут его нельзя винить во всем. Он же был дитя Байрона.  Как вся литература той поры. Этот демонизм, европейской этиологии, как чума поразил умы всего поколения, Онегин же - из той же оперы. Это было веяние времени. Визитная карточка эпохи. Что-то вроде педерастической толерантности, только на манер восемнадцатого века.

- Ну, да понимаю. А что тебе нравится в Лермонтове?

- Ну, если отменить это его демоническое хамство – почти все… У него прекрасный язык. Образность. Страсть. Ум блестящий! Изобретательность в смысле сюжетных ходов… правда…  Вот понимаете, если бы он не был жестоким – он был бы абсолютно прекрасен!

У него есть такие нежные строки, просто до слез. Помните, «когда волнуется желтеющая нива и влажный лес шумит при звуке ветерка…» в общем… восхитительно.

 Но лучшее у него конечно о войне. Бородино. Валерик. Я даже думаю, что он офицерский поэт. Вот у него склад ума, и образ мысли… такой как у солдата, как у Солдата: в нем столько мужества, такое высокое чувство Родины, как в Бородино, помните?

Такое не пафосное понимание солдатского подвига, что ли... Упоительное чувство битвы,  скупая строгость утраты, столько нежности к живому, он просто восхитителен в этом солдатском амплуа! И даже «пускай она поплачет, ей ничего не значит» - даже это ему прощается… Что вы так смотрите?

- Ты такая страстная!
 
- Это хорошо или плохо? – смутилась ЛЛ  и кое как свернула разговор – В общем, его таким все равно никто не знает. И последними про него узнают солдаты.
А так бы знали, что у них есть свой поэт…