Родина

 
  После долгой разлуки с родиной рядовой Семёнов возвращался с войны домой. Поезд медленно приближался к станции, от которой до родной деревни на перекладных было ещё триста вёрст. После фронтовых дорог привыкать не приходилось, да, и торопиться стало некуда. Сын погиб, а жена от горя заболела и померла.
  Весна неслась быстрей состава в таёжную глухомань. Лучи яркого солнца заливали грязные окна вагона и грели солдата.  Свежий ветер уносил паровозный дым вместе с угольной гарью, оставляя позади войну. Впереди показалась станция.
  Это была Семёнова родина, Богом забытый полустанок с деревянным, покосившимся вокзалом и одинокой старушкой на перроне. Родина далёкая, захолустная, но своя.
  Спустившись со ступеней и глубоко вздохнув, он подошёл к бабушке и сказал: «Не жди его, мать. Иди домой. Кануло много лет, а ты всё ждёшь». Она взглянула с укором и ответила: «Не говори так, солдат. Ванечка вернётся».
  Отдав краюшку хлеба, Семён ушёл. Путь предстоял неблизкий, но это не смущало. Места вокруг знакомые, родные. «Суток через трое доберусь», - подумал про себя. Он брёл мимо берёзовых рощ, заброшенных лугов и некогда богатых пастбищ.  Опустевшие избы встречались всюду. Мужиков из окрестных деревень на войне покосило - пахать и сеять стало некому. Вот все и подевались кто куда. Бабы с ребятишками подались к родственникам в города, а многие не дожили. В одной деревне повстречалась древняя старуха и спросила: «Служивый, куда путь держишь?»
- В Семёновку. Тебе-то что?
- Так, в ней давно не живут.
- Там моя родина, а есть там кто или нет будет видно.
  На третьи сутки к вечеру он добрался до Семёновки. Поначалу деревня, стоявшая на холмах, показалась прежней. Но как-то в ней пустынно стало. Только в трёх избах мерцали огоньки. Спустившись с косогора, направился к родному дому.
  Как и прежде, вдоль дороги сирень цвела. Дойдя до покосившейся калитки, услыхал: «Здравствуйте, Семён Семёныч». Голос был знакомым. Оглянулся, но кругом лишь шелестели листья. Он подошёл к дому и открыл дверь.
  Внутри всё пропахло сыростью и плесенью. На веранде закурил и тотчас ощутил каменную тяжесть возвращения. Ни Марью, ни Ванечку больше никогда не видеть. Слёзы потекли сами собой.
  Нечаянно услышал: «Не горюй, Семён».
  Обернулся. У ворот стоял дед Порфирий. Старик был ещё тот. В своё время бил он немца и японца. В Гражданскую войну гнал красных. Те приговорили Порфирия к расстрелу, но тот сбежал, спрятавшись в лесах. В Семёновке об этом знали, но деда сберегли. До революции неподалёку он управлял поместьем и понимал в хозяйстве. Что, когда и как делать на земле - было по его части.
- Думал вы давно померли, ваше благородие.
- Нет, ещё жив. Бог сохранил бабам помогать, оставшимся в деревне.
- Я вот живой вернулся, а родных увидеть не довелось.
- Не раскисай, Семён. Отдохни, возьмёмся за работу. Дел невпроворот.
  Поутру направился он с дедом на деревенское кладбище к Марьиной могилке. Кругом цвели сады и по холмам лился сладкий аромат. На окраине деревни повстречалась девушка. То была покойного соседа Ивана дочь Дарья.
  «Здравствуйте», -  исподлобья поглядев, сказала и пошла дальше.
  «Здравствуй, Даша», - пробормотал Семён. 
  Ближе к дому, ещё одна соседка Татьяна Никонорова, вдова, поздоровалась и проводила взглядом. Семён был мужиком видным и на ногах держался крепко, хоть и  ранен был не раз.
  «Ну, что, Семён, пойдём в дом, родных помянем».
   Там баба Акулина прибрала, и чем смогла, тем на стол накрыла. Картошка, сало, банка огурцов и пол-литра самогона – вот всё угощение.  Помянув усопших, они разговорились о былом, о войне и о земле.
  Меж тем дед Порфирий говорит: «Дело к тебе есть, Семён Семёныч. Понимаешь, пять баб в селе осталось, и все без мужиков. На триста близлежащих вёрст нашего брата ни души. В райцентр калек понавезли. Одна надежда на тебя».
- Дед, шутишь, что ли?
- Нет, не шучу, Семён. Бабам детей рожать. А мужиков нет, и когда  будут неизвестно.  Немца бить это ты герой, грудь вся в орденах. А нужно, чтобы ребятишки пошли, чтобы было кому пахать и сеять.
- Дед, в своём ли ты уме?
- В своём. Только от моего ума в этом вопросе  толку никакого. Тут нужен мужик.
- Ну, дед Порфирий, ты даёшь. Я не ждал такого.
- Никто, Сёма, не ждал. Это война. Давай, ещё по маленькой выпьем за родных.
  Закусили. Разговорились о том, где кто дрался, и где кто погиб. Как светать стало, разошлись. Дед прилёг на кухне, а Семён в спальне.
  Во сне ему явилась Марья и сказала: «Семён Семёныч, Вы не печальтесь обо мне и живите дальше. Нас ведь не вернёшь».
  На следующий день отправился он с дедом по делам: чинить и латать крыши, подбивать подковы, косить траву и пахать поле. В деревне, как обычно, всех дел было не перечесть.
  Ранним весенним утром Семёновка утопала в тишине. Над крышами домов струился белый дым. За окнами медленно шёл снег. Нечаянно безмолвие разорвало детским плачем, колокольчиком зазвеневшем на всю округу. Он пронёсся эхом по холмам и полям, по лугам и просёлкам, возвещая о начале новой жизни.
 

  George Sitenson
  Январь 2019г.