Собака

«Вожак моей стаи», - думает собака о своем хозяине, желая угодить. «Как бы получить прибавку к зарплате, как бы не уволили», - думает человек, раболепствуя от таких же инстинктов.

У одного моего очень радушного знакомого, находящегося в солидном возрасте, водилась патлатая, словно бы обросшая щедрою пыльною куделей, собачка-болонка, и обладала она нестерпимым для его гостей гадким качеством. Когда гость заходил в квартиру, она виляла пред ним хвостом, а как только тот поворачивался к ней спиной, она кусала его за пятку или голень, а потом быстро пряталась за хозяина, чтобы не получить хорошего пинка. При этом перед тем как укусить, она беззлобно и смиренно смотрела на гостя, ее черненькие глазки словно светились любовью и добротой, хотя говорить об этом с достоверностью сложно, поскольку у всех болонок глаза едва проглядывают из-под нависающей на них шерсти, а после нападения, уже из-за хозяина, она поглядывала угрожающе - исподлобья.
Конечно, хозяин переживал, по крайней мере внешне, высказывал заверения, что такого не повторится, предлагал не бояться. Но его собачка от этого характером не менялась и кусала всякий раз, когда предоставлялась возможность. И даже повторно, хоть через пять минут. Особенно увлекалась она пятками, которые были легкодоступны под стульями, расставленными вокруг праздничного   стола. Например, в день рождения хозяина. Гости роняли фужеры, ойкали и ругались, произнося тосты… Собачка же совершала дерзкие атаки, пока ее не запирали в отдельной комнате.
Но самым любопытным и фантастическим стало то, что когда эта отъявленная злодейка собачьего рода наконец сдохла, то пришедшая ей на смену болонка, имела точно такие же повадки. Можно было бы воспринять это качество характера за врожденное, за присущее всем особям породы болонок. Но нет, знавал я и смиренных. «А может, собака – это действительно зеркало души хозяина?» - подумал я и стал им интересоваться, а это не так сложно: люди любят поговорить, особенно когда выпьют.
Хозяин был поистине душкой. Милый, приветливый добряк с не сходящей с губ улыбкой, щедрый на шутку. Добрую ли злую – на эту тему можно, конечно, поспорить, но любил он всяческие «приколы». В молодости он даже на скорую руку до срока похоронил старшего брата. Произошло это на неудачном для него экзамене. Он потел и чувствовал, что двойка назревала. Его мысли метались в голове, как накрытая стеклянной банкой мышь. И в тот момент, когда преподавательская рука уже потянулась, чтобы запечатлеть его полное фиаско, он произнес:
- Простите меня за мою плохую подготовку, но у меня горе.
- Какое горе? - спросил преподаватель, ожидавший услышать достойное жалостливой усмешки оправдание.
- Брат вчера умер. Я всю ночь не спал. Роднее его у меня никого. Мы ж без родителей росли. Надо к похоронам готовиться. Хорошо хоть ваш экзамен последний, - ответил наш добряк.
Такими вещами не шутят – это знает каждый. Преподаватель разжалобился и поставил «удовлетворительно», но он знал эту семью и отправил соболезнование. Телеграмму вытащил из почтового ящика старший брат. Тот самый, «умерший». Он вначале сильно изумился, потом разозлился и решил отлупить меньшого. Но меньшой спрятался за широкую спину деда, воспитывавшего их, и кричал:
- Дедуля, что ему сделалось с того? Живой же, живой! Да и куда мне деваться – не пятнать же честь семьи, не с двойкой же возвращаться?…
Когда дед умер и оставил своим внукам небольшое, но никогда не лишнее наследство, старший брат служил в армии. Имущество все записали на младшего, ему же достались и деньги. Дед поставил условие – поделить все поровну, когда вернется старший. Но младший к тому времени женился и, посовещавшись с женой, все оставил себе. Конечно, был скандал, и младший, прячась за спиной своей супруги, выкрикивал:
- Да не беспокойся ты. Тебе все равно пока ничего не надо, а как женишься, так верну.
Прошло время, и оно загладило неровности на почве деления имущества. Младший прижился, деньги потратил, а кто старое помянет…
Все это происходило за кулисами жизни, а на ее сцене наш хозяин был очень даже хорошеньким и приятненьким. Своей благожелательной общительностью он располагал к себе, имел много друзей и почитателей, в том числе и одного дальнего родственника, хотя в душе питал к тому непонятную себе антипатию. Работали они в одной организации и секретов друг от друга не имели. Как-то этот родственник унес с работы домой нужный в хозяйстве приборчик. Наш добряк узнал об этом, взревновал и воззавидовал и, почувствовав, что ревность и зависть эти находятся в русле справедливых порывов борьбы с расхитителями и, по большому счету, напоминают патриотизм, он пошел к их общему начальнику и начал издалека. Мол, есть еще резервы у предприятия, можно экономить, когда б не стало людей, стремящихся урвать, и тут уж, что главное, надо таких разоблачать, невзирая на родственные чувства. И вот он - гад - взял прибор и не вернул, и не известно, вернет ли. Увидев в глазах начальника интерес, чувствуя, что этот интерес может вылиться в приятные к нему отношения, он вошел в раж и наговорил такого про своего родственника, что не каждая жена подружке про мужа расскажет. Начальник тут же вызвал этого родственника, у которого от преподнесенных известий руки инстинктивно сложились в кулаки. Он пошел было к добряку, чтобы, не мешкая, поквитаться. Заметив это, наш добряк незамедлительно спрятался за спину начальника и затараторил:
- Пал Мироныч, да что же он! Я же при исполнении, я ж за предприятие!..
И все песики у этого доброхота поступали примерно также. Но, впрочем, не совсем. Когда добрый милый хозяин постарел и ослаб, каждый очередной песик по-прежнему стоял возле него и кусал любого, кто заходил. Хозяин же преданностью не отличался. Когда над его начальником нависла угроза разжалования, он первым исподволь начал плести интриги и сотрудничать с кандидатом на эту должность за обещание всяческих благ. В глаза же своему начальнику, который и не знал, что последние дни при должности, улыбался как обычно, а в разговорах вызывал на его откровенность и прислушивался, чтобы было что сообщить на сторону. И так он поступал всегда, потому что в человеческом обществе хозяев нет, есть сильнейшие. Но как собачкам передавались его черты – это для меня так и осталось секретом. Ну не инфекция же…
***
На вторую версию бытия журналиста, опубликованную в газете маленького нефтяного города, Алику ответить было нечего. Она представляла собой классическое учебное произведение в анонимном жанре и обыгрывала фамилию Алика, которая, напомним, носила автоматический характер - Робот.