Операция Василиск Часть 1

Часть 1 Тень «Василиска»
Москва. Улица Мельникова. 20 апреля 8.20 утра.
    Весна никак не хотела спешить в столицу. За серым маревом облаков едва угадывалось мутное пятно солнца. По озябшим бульварам семенил дождь. Аля накинула на голову капюшон и вышла из подъезда на улицу. За плечами болтался рюкзак с учебниками, но она шла сейчас не в школу. Ей предстояло что-то более важное и нужное. Она не знала, что именно. Но она твёрдо знала, что сегодня особый день, может быть самый важный день в жизни. Рукам стало холодно, и она спрятала их в карманы куртки.
   Возле клуба «Seven» стояли какие-то люди. Клуб был ночной и сейчас наверняка уже не работал. Аля знала это, так как жила совсем рядом. Было непонятно, зачем здесь эти люди, почему они так шумят и почему одеты так странно: на всех были короткие чёрные кожанки и чёрные брюки, заправленные в высоченные ботинки. Але стало вдруг страшно, особенно, когда один из чёрных людей закричал что-то и высоко поднял руку. Все вокруг него тут же вскинули руки и стали тоже что-то кричать. Это было похоже на какую-то странную игру. Но игру неприятную, от которой всё холодело внутри.
   Чёрный человек снова что-то крикнул в толпу и ему передали что-то длинное, похожее на палку. Приглядевшись, Аля поняла, что это флаг. Человек развернул его, и все снова вскинули руки и закричали. Флаг был большой, красный с чёрным изогнутым крестом посредине. Аля видела такие в учебнике истории. Это был нацистский флаг. Чёрный человек с флагом вышел на средину улицы и зашагал, высоко поднимая ноги, в сторону центра, к Таганке. Остальные быстро построились в шеренгу и замаршировали следом, разбрасывая брызги из грязных луж.
    Встречные машины яростно сигналили, объезжая шеренгу чёрных людей, но они и не думали уступать улицы. Это был их город. Пока только сегодня, пока только раз в году.
    Аля шла следом. Она не знала, зачем делает это. Но какая-то сила неумолимо влекла её за этой чёрной шеренгой. На обочине, возле дороги Аля увидела большой камень. Он был тяжёлый, грязный. Но Аля зачем-то подняла его. И когда она ощутила его холодную шершавую плоть в своей руке, она уже знала, что будет дальше. Она поправила сбившийся с плеча рюкзак и прибавила шага.

«Московский комсомолец» от 21 апреля

     Вопиющий инцидент произошёл вчера утром недалеко от Таганской площади столицы, где была запланирована акция неонацистов по случаю для рождения Гитлера. Толпа молодёжи, вооружённая палками и камнями, напала на группу фашиствующих молодчиков и жестоко избила их. По словам лидера нацистов Алексея Белого полтора десятка его сторонников получили травмы различной тяжести. Один из них скончался в отделении реанимации, куда был доставлен с места событий.
    Подоспевшая к месту драки полиция задержала нескольких молодых людей по подозрению в нанесении телесных повреждений, повлекших смерть человека. Предварительный опрос подозреваемых не выявил факта предварительного сговора.
    Не говорит ли этот, очередной уже случай, унесший человеческую жизнь, о той крайне негативной реакции москвичей и, особенно молодёжи столицы, на активность нацистских группировок в стране? Как никогда остро встаёт сейчас проблема раскола всего российского общества. Не пора ли россиянам спросить со своего правительства за этот раскол и за разгул фашизма и радикализма в стране?

Боровск. Ведомственный особняк «ОАЗиС»а1. 12 июня. Утро, 9.30.
     Вот уже третий месяц головной офис на Щербаковке пребывал в стадии ремонта. Орды строителей оккупировали все наземные и подземные этажи конторы. С бесцеремонностью захватчиков эти гунны в тёмно-синих спецовках крушили штукатурку со стен, выдирали дверные коробки и волокли неизвестно куда колченогие столы, полки и кресла с протёртой кожей. В такой обстановке работать было решительно невозможно и наш отдел спешно эвакуировался в ведомственный особняк под Боровск.
     Укрытый от любопытствующих высоченным забором, особняк породил среди аборигенов
множество разнообразных слухов. По одной из версий здесь была упрятана тайная тюрьма ФСБ,
где держали то ли инопланетян, то ли мутантов. Другая версия держалась того, что особняк –
собственность местного цыганского барона, откуда берёт начало трафик наркотиков по всей нашей многострадальной державе. Лично мне по вкусу был, пожалуй, второй вариант, тем более, что колоритная харизма шефа как нельзя подходила бы к роли цыганского барона.
     Я подъехал к особняку в половине десятого. Поздновато, конечно, но Гремин делал поблажку для тех, кто вынужден был мотаться сюда из самой Москвы. Я подкатил к массивным воротам и те легко и беззвучно отъехали в сторону, пропуская мою машину. Под колёсами зашуршал гравий. Дорога, петляя меж корабельных сосен, привела к двухэтажному особняку, крыша которого была утыкана самыми разнообразными антеннами.
     Я вышел из машины и потянулся, разминая затёкшую спину. Воздух был прозрачен и изрядно приправлен хвоей. Я быстро взбежал по бетонным ступеням, толкнул дверь и оказался в гулком сумрачном коридоре. В отличие от альма-матер на Щербаковке, где с утра до ночи по вестибюлям и коридорам кочуют толпы сотрудников, здесь была почти космическая пустота. Лишь перед апартаментами шефа сидел за столом угрюмый холёный секретарь. Не удостоив меня приветствием, он молча кивнул на дверь кабинета.
     Гремина2 я застал за необычным занятием. Шеф сосредоточенно поливал кактус из миниатюрной лейки. Кактусы и «живые камни» были отчаянной страстью шефа, и он вёз их в свою коллекцию со всего света. Судя по заставленным горшками подоконникам и шкафам, Гремин успел эвакуировать весь свой «золотой фонд».
     Я деликатно кашлянул и шеф, всплеснув руками и, тотчас отставил лейку и устремился ко мне.
    - Серёжа3, как я рад, - сказал он, по-отечески хлопая меня по плечам своими ручищами. – Проходи, дорогой, проходи.
    Он усадил меня в кресло, и грузно опустился в своё, сразу же преображаясь из добродушного толстяка, в грозного шефа, которого трепещет порой и сам министр.
    - Завидую я тебе, Серёжа, - вздохнул Гремин, - вон как загорел, возмужал. У тебя, что ни командировка, то курорт.
    Я внутренне содрогнулся, вспоминая последний «отдых» в Бискайских солончаках, где две недели гонялся за волосяной гидрой. Пятьдесят по Цельсию, песчаные бури и труп проводника-монгола, рассечённый на аккуратные куски этой тварью. Чудом мы с ребятами унесли тогда ноги с того «курорта».
    - Впрочем, - сказал Гремин уже серьёзно, - отчёт я твой по Бискаю читал. Балдоржа жалко, слов нет. Отважный был человек. Я его по Хингану помню. Мы с ним за тамошним олгой-хорхоем4 гонялись. Ещё в девяностом…
Гремин вздохнул воспоминаниям своей юности.
    - Что образцы? – спросил я, воспользовавшись паузой.
    - Генетики колдуют, - ответил Гремин, мгновенно вынырнув из глубин памяти. – Жаль, конечно, что вы только фрагмент гидры добыли.
    Я вздохнул и развёл руками в том смысле, что да, жаль, конечно, но скажите спасибо, что вообще привезли, хоть что-то.
    - Однако, Серёжа, я вызвал тебя вовсе не по Бискаю. – сказал Гремин неожиданно. – Те конюшни пусть теперь спецы разгребают, а у нас с тобою другая заноза.
    - Что на этот раз? – спросил я без излишнего энтузиазма.
    - Ты слышал что-нибудь о работах профессора Полянского?
    Я старательно сморщил лоб.
    - Стало быть, не слышал, - удовлетворённо кивнул Гремин, - да это, и не удивительно. Профессор был приписан к команде слиперов*.
    Я присвистнул. Слиперы. Вот оно что! Самая закрытая из тем, ещё с благословенных советских времён. В нашей конторе их числилось семеро. Двое за последние годы умерли. Оставшиеся пятеро исправно получали пансион с закрытых счетов «ОАЗиС»а и, иногда снисходили до участия в экспериментах конторы. Разумеется, секретных. Я не любил слиперов. Это были замкнутые, чопорные люди, обиженные на весь мир. Пожалуй, за исключением Вени Самошкина, тихого беззлобного алкоголика и поэта.
    - И с какого бока при них этот пофессор? – спросил я, искренне пытаясь поймать нить беседы.
    - Слиперы, если помнишь, входят в особый транс, - терпеливо объяснил Гремин. – В этом им помогают препараты сродни сильным наркотикам.
    Это был общеизвестный факт, и я согласно кивнул.
    - Полянский разработал свой метод стимуляции, – продолжил Гремин. – Он вывел особый вид растений-симбиотов, способных снабжать слиперов эндорфинами, вызывающими глубокий и устойчивый транс.
    - Из этих, как их, симбиотов, получали какую-то вытяжку?
    - Нет, Сергей, - покачал своей обширной лысиной Гремин, - их вживляли на тело слипера.
    - На тело?! Как это?
    - Очень просто, - Гремин пошарил в столе и достал початую пачку «Кэмел». – Симбиота подсаживали на кожу, и он «пускал корни», - пояснил он, раскуривая сигаретку.
    - Корни? Бр-р. Гадость какая! – я невольно встряхнул плечами. – И что же наши слиперы?
Неужели не возмущались?
    - Может, и возмущались, - Гремин выпустил паровозную струю дыма. – Только люди то они подневольные, а приказ, есть приказ.
    - И что же Полянский? – вернул я разговор к теме профессора. – Я так понимаю, это и есть ваша «заноза»?
    - В самую точку, Серёжа, в саму точку, - покивал Гремин. – Только Полянский, заноза старая. Он исчез ещё в девяностых, прихватив, кстати, и все архивы. После этого тему, конечно же, свернули. 
    - Исчез? – искренне удивился я. – Куда это? Уж не за океан ли?
    - Кто его знает? – Гремин, по обыкновению, стряхнул пепел в горшок с кактусом. – Может, и за океан. История тёмная и давняя, почитай, ей уже лет двадцать. А теперь о нашей свежей занозе.
    Гремин снова пошарил в столе и на сей раз извлёк чёрный, лоснящийся на свету, планшетник.
    - На ка, полюбуйся, - протянул он его мне, открыв предварительно нужный файл.
    Это были фото. Бегло пролистав их, я понял, что любоваться здесь было нечем: на нескольких из них был снят лежащий на полу человек с неестественно вывернутой рукой. На его шее виднелся длинный неровный шрам с запёкшейся кровью. Человек был, без сомнения, мёртв.
    - Это Смага, - пояснил Гремин, - Точнее, Смагин Егор Ильич, рецидивист, покончил с собой в тюремном госпитале, в одном из СИЗО Екатеринбурга.
    - А мы теперь и за зеками присматриваем? – поинтересовался я.
    Гремин пропустил мою иронию мимо ушей.
    - При осмотре тела, - продолжил он, - в подмышечной области, обнаружен вживлённый симбиот.
    Я ещё раз пролистал фотки, пока не нашёл нужной. Так и есть: на увеличенном снимке, то, что я вначале принял за дефект, оказалось крохотным растеньицем с тремя буро-зелёными листиками, смутно напоминавшими клевер. Растеньице цепко впилось в кожу покойного.
    - Симбиот, к сожалению, погиб, - заявил Гремин, - какой-то умник догадался определить труп в холодильник. Хорошо, хоть, фотографии нам переслали.
    - Вы же говорили, что проект был закрыт? – спросил я, всё ещё разглядывая снимок.
    - В том то и закавыка! – вздохнул Гремин. – Проект закрыт, а сембиот вот он. – Шеф постучал пальцем по планшетнику.
    - Может, ошибка? Может не симбиот это?
    Гремин отчаянно замотал головой:
    - При вскрытии в крови Смаги нашли запредельное количество эндорфинов Q - серии. Их выделяют только симбиоты. Это первое.
    - Есть и второе?
    Вместо ответа Гремин взял у меня планшетник, полистал его и снова возвратил мне:
    - На ка, прочти.
    На снимке я увидел фрагмент стены из белого кафеля. На ней размашисто грязно-алыми буквами было что-то написано. Я увеличил картинку и не без труда прочёл:

    У привратника семь ключей
    Семь ключей от заветной двери.
    Я иду к ней чужой, ничей…
    Не люблю, не живу, не верю…

   - Стихи, - сказал я, пожав плечами, - вроде неплохие. Но больно уж мрачные. Прямо, какой-то декаданс. И при чём тут они?
   - Эти четыре строчки написал перед смертью Смага, - сказал Гремин, принимаясь за очередную сигаретку. – Написал собственной кровью на стене.
   - И всё же я не вполне…
   - Изменённое сознание, - упредил мой вопрос шеф. – При жизни Смага и двух слов без ошибок не написал бы, а тут стихи! Перед побегом он задушил сокамерника и ранил конвоира.
   - Плохой мальчик, - вставил я.
   - Этот «плохой мальчик» рванул в тайгу и пропал на две недели.
Шеф пыхнул сигареткой, и я закашлялся, попав в зону её поражения.
   - Поиски ничего не дали, - невозмутимо продолжал шеф. – Однако, Смага сам вышел к посту ДПС и вежливо представился. По словам гаишников, он вёл себя крайне дружелюбно и обладал правильной грамотной речью. Поначалу они даже усомнились, что перед ними тот самый Смагин, объявленный в розыск.
   - Значит, - подытожил я, - он две недели погулял по тайге и вернулся совершенно другим человеком?!
   - Изменённым, - поправил Гремин. – Кто-то, кто приютил его там, в тайге, каким-то образом подселил Смаге симбиота. Этот кто-то, нас, Серёжа, очень интересует!
   Я понимающе кивнул.
   - С чего начнём? – спросил я. – Екатеринбург?
   - Нет, - покачал головой Гремин. – Наши там уже роют, но пока без успеха. Участок тайги, где мог побывать Смага несколько тысяч гектар: иголка в стогу. Ты же займись аналитикой - покопайся в архивах, разговори слиперов, спецов, тех что работали с Полянским. Глядишь, и покажется какая-то ниточка.
   Шеф ткнул недокуренную сигарету в горшок с многострадальным кактусом и грузно поднялся с кресла. Я понял, что беседа закончена и тоже встал.
   - Если что-то нароешь, - сразу ко мне, - сказал он, протягивая мне руку.
   Я пообещал, и мы распрощались.
   Выйдя из прохлады особняка под июньское солнце, я с удовольствием вдохнул свежего воздуха, изгоняя из своих лёгких остатки табачного смога и соображая, с какого бока приступить к этому новому и пока ещё непонятному делу.
   В голову не шло ничего умного, и я решил начать со слиперов, как и предлагал Гремин. Единственный, кого я знал не шапочно, был Веня Самошкин. Обитал он в столице, где-то за МКАДом. Я забрался в машину и покатил обратно в Москву. По дороге я связался с конторой и раздобыл точный адрес бывшего слипера.