Курсовые страсти. Приз переходящий

Из цикла: «Дорогие однокашники».

Всем известно, приз переходящий – награда победителю после того, как он выиграл его у предыдущего обладателя приза; в самом широком смысле этого слова, под призом понимается любая награда; важно только, чтобы в узком смысле, под конкретным переходящим призом подразумевалось приблизительно одно и тоже в этой череде переходов.
   
Кто не читал Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» никогда нас не поймёт, полагая вероятно, что в отношениях противоположных полов есть только любовь, освещенная христианской или иной высоконравственной моралью; не учитывая, что к высоким отношениям человечество пришло (или ещё до сих пор не пришло? – кому как нравится) после дикости и групповых половых сношений, после варварства и парных половых связей, как определённых стадий отношений между мужчиной и женщиной в процессе эволюции.
   
Ещё раз уточним терминологию классика: групповой брак (под браком Энгельс понимал половые отношения любой продолжительности, не обязательно закреплённые формально) – при котором все мужчины одной внутриродовой группы имели сексуальные связи со всеми женщинами другой такой же группы.
   
Групповой брак возник из первоначального полового промискуитета (беспорядочных половых связей). Ему на смену пришёл парный брак, как терпимое отношение к добрачным и внебрачным парным связям, и существованием наряду с «основными» – «дополнительных» «жён» и «мужей».
   
Однажды в общаге для старших курсов ВМА на улице, «классика марксизма его же имени №9» (ул. К. Маркса), Майкл зашёл ко мне в комнату. Я в это время заканчивал читать книгу «Происхождение семьи…».
– Что читаем? – спросил Майкл из любопытства, а возможно, ему хотелось отвлечь меня от чтения, ведь зачем-то он объявился в общежитии.
– Библию марксизма об эволюции любви между мужчинами и женщинами, – я как раз в это время погрузился в рассуждения Фридриха о том, какие отношения между полами возникнут после того, как исчезнет частная собственность.
– Ну ты – марксист! – в устах Майкла это звучало как ругательство.
Впрочем, эту реплику я пропустил мимо ушей.

– Майкл, послушай, что он пишет, – и начал читать то, на чем я остановился: «Но что придёт на смену? (После того, как исчезнет частная собственность). Это определится, когда вырастет новое поколение».
– То есть мы, – перебил меня Майкл. Его привычку вставлять свои комментарии я знал давно, поэтому не обращал на это никакого внимания:
– Ну а кто же ещё? – и продолжил: «Поколение мужчин, которым никогда в жизни не придётся покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придётся ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым мужчиной из боязни экономических последствий».
   
Майкл снова попытался меня прервать.
– Кстати, о деньгах, трёшка до получки найдётся?
– Подожди, – мне всё ещё не удавалось переключиться с высот марксизма на бытовуху, предлагаемую мне Майклом.
– Ты послушай, о чём он пишет дальше, – и я начал цитировать, перемежая текст книги своими рассуждениями:
– «Когда эти люди появятся», – итак, Фридрих, мы уже появились! – «они отбросят ко всем чертям», – что за манера упоминать чертей, когда речь идёт об отношениях между мужчиной и женщиной? Так что они должны отбросить?
– «то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать», – то есть, как я понимаю, отбросят мораль буржуазного брака. Я быстро пробежал глазами следующее предложение и поднял указательный палец кверху.
– А вот на это, Майкл, стоит обратить особое внимание, так как это уже руководство для нашего поколения. «Они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности, – и точка», – закончил я цитировать.
   
Мой друг задумчиво молчал, а я подытожил Энгельса:
– Трюльник на женщин я тебе не дам, – пошарив по карманам, я достал три рубля, – сейчас они не покупаются, не 1884-ый год поди, на дворе 1977-ой – юбилейный, и за окнами развитой социализм, и у женщин нет экономических причин отказываться от близости с любимым мужчиной. – я протянул Майклу деньги. – И самое главное, ты и я, должны, согласно рецепта классика, отбросить ко всем чертям всё, что было до нас, и самим вырабатывать общественное мнение о наших поступках в области сексуальных отношений. Ты к этому готов?!

– Хорошая книжка, – снова открыл рот мой друг, засовывая рубли в карман. – С Энгельсом я согласен, а вот с тобой нет, деньги мне нужны не на женщин, а сам знаешь на что. Я тебе уже говорил. Ты что, забыл? Сегодня вечером собираемся у Прохи. Придёшь? Я кивнул, и Майкл удалился, оставив меня наедине с моими мыслями.

Я подумал, что сегодня у нашего общего друга наверняка будет его подруга Ошка. Ольга, как её звали по паспорту, появилась в компании благодаря нашему однокурснику Валере Яценко. Как он с ней познакомился мне неизвестно, но затем она от Валеры перешла ещё к одному из нашего Курса, называть его не буду, впрочем, их отношения были непродолжительные, и, наконец, появился Проха и между ними проскочила искра.
   
Они стали вместе ездить в лес на академические туристические слёты, где она пела туристические песни, спала в палатках, готовила еду и участвовала в соревнованиях.
Острые на язык из числа однокурсников-туристов, желая подтрунить над ними, пели у костра, слегка переделав известную песню: «Вот и все дела, Ошка с ним ушла, / Это было для меня ударом… В будущем году, в форму я войду: / И тренироваться буду чаще, / Буду не зевать, чтоб завоевать / Ошку, этот приз переходящий!» Впрочем, в переделанных словах этой песни никто ничего плохо не находил, и она тоже, краснея от всеобщего внимания.
 
Ольга была миниатюрная, о таких в народе говорят: «маленькая собачка до старости щенок», в то же время за плечами этой хрупкой женщины имелся некоторый жизненный опыт пусть не совсем счастливых, но определённых отношений с мужчинами, кажется, у неё был уже ребёнок, и она, как говорят в этих случаях, находилась в поиске.
   

Короче, Проха, располагавший, в отличие от неё, минимумом жизненного опыта, был в неё влюблён, причём, познав её, собирался на ней жениться. Как писал ещё в позапрошлом веке симпатичный мне коллега психиатр Эрих Фромм: «влюблённость всегда граничит с ненормальностью, она всегда сопровождается безрассудностью в отношении действительности…»
   
Рассказывали, что Проха возил её во время каникул в Ригу, свой родной город. Из этой поездки получились тривиальные, пошлые смотрины, хотя потерявший голову Эдгар этого не хотел, а его родственники Ольгу не приняли, и заявили, что она ему не пара. Наш влюблённый переживал, и никак не мог объясниться со своей возлюбленной, сказать: или определённое «да», или категоричное «нет», продолжая с ней встречаться. Из-за этого их отношения утратили легкость и беззаботную расслабленность и стали приобретать скованность и напряжённую натянутость, и это было видно даже со стороны.
 
Зная всё это, я шёл на вечеринку с предчувствием – это их последняя встреча. Только я не понимал, зачем было Ошке продолжать такие отношения. По-видимому, она всё ещё надеялась на то, что их взаимное прошлое может возродится. Да, прошлое её не отпускало. К тому же она уже привыкла к нашей компании, оживляясь в ней, ей приятно находится среди нас, да и мы уже начали привыкать к этой паре.
   
Не буду рассказывать, как прошёл этот вечер. Мы были молоды, всем было весело, кроме Прохи и Ошки, которые, образно говоря, справляли поминки по своей любви. Запомнилось только, что Ольга, уединившись с Майклом, о чём-то долго шепталась. О чём они говорили было не слышно, но я знал – мой выпивший друг учил её жизни. Потом через некоторое время он показал мне, что эта хрупкая женщина о своих отношениях с Прохой написала:
   
«Как трудно уповать на волю Божью, свою собрав в кулак, я лучше промолчу. Стою перед твоей невинной первой ложью, как будто и не ты солгал, глаза не подниму. И думаю в тоске приходит час расплаты за весла, за костры, за стонеделья сны, как жаль, что для меня прозрачнее стекла ты, и мысли все твои, как жилочки видны. Дрожит на тетиве простое слово, лишь выпущу его и не вернуть назад, не выпущу – нельзя – сознанье не готово: принять его удар и выдержать мой взгляд…»
   
Вот и всё, что осталось от одного эпизода непродолжительной любви нашего поколения, о которой, по мнению Энгельса, мы сами должны составить собственное мнение.